Охота на охотников - Валерий Поволяев

Вид жилья, земли, родного дома, двора обычно успокаивает человека. Стефанович опять вздохнул, достал из кармана сигарету.

Все молчали. Стефанович тоже молчал - не знал пока, как подступиться к разговору.

Первым не выдержал, подал голос Рашпиль:

- Леонтий, у тебя чай есть?

- Есть, - неохотно отозвался Леонтий, добавил: - И не только чай.

- Если есть водка - налей водки, - попросил Рашпиль.

Стефанович испытующе глянул на своего подопечного: не так давно, на похоронах, тот явно перетрудился по этой части.

- Не бойся, командир! - поймал его взгляд Рашпиль. - Это я больше для разгону. Слишком уж муторно на душе. Была бы моя воля - вообще в лежку напился бы.

- Ладно. Понимаю. У меня самого на душе муторно. Действительно, Леонтий, если от девяти дней осталась водка, налей понемногу.

Водка у Леонтия хранилась тут же, во флигельке, не надо было далеко ходить.

- Значит, так, - начал свою речь Стефанович, - есть у меня в городке Калининграде один корефан. По фамилии Егоров. Как-то на трассе, в стародавние времена, когда на дальнобойщиков ещё смотрели уважительно, как на летчиков-испытателей, он выручил меня: я отбился от колонны, заглох, и он двести километров тащил мою фуру на поводу. Что, согласитесь, по силам не каждому... С тех пор мы подружились. Иван Михайлович - верный человек. Надежный. Гарантирую.

Судя по тону, по тому, как Стефанович говорил, чувствовалось: должен старшой сообщить что-то важное. За окном пьяно взвизгнул и тут же стих, словно бы устыдившись чего-то, гуляка-ветер.

- Месяца два назад у Егорова в такую же беду попал напарник. Точно так же его остановили, заволокли в лес и привязали к дереву.

- Сучье недоношенное, - не выдержал Рашпиль. - Взяли моду - к деревьям привязывать. Лучше бы сразу убивали, чтобы не мучиться.

- А за это - уже другая статья Уголовного кодекса, - сказал Стефанович, - это - мокрое дело. С мокрыми делами эти ребята предпочитают пока не связываться.

- Скажите на милость... боятся! Вот сучье! - вновь выругался Рашпиль, потянулся к бутылке, налил себе в стакан водки, залпом, в один глоток, выпил. Достал из кармана шоколадку, с хрустом сорвал с неё обертку, закусил.

- Смотри, не вывались из вагона, - предупредил его Стефанович, перед глазами уже небось двоится? Чего-то ты этим делом, - Стефанович щелкнул пальцем по бутылке, - чересчур увлекаться начал. Двадцать два, как в игре в "очко".

- Не вывалюсь, в вагоне я сижу крепко, на месте, согласно купленному в кассе билету. - Рашпиль достал из кармана вторую шоколадку. - А разве то, что они делают - привязывают человека к дереву и оставляют куковать на морозе, - разве это не убийство?

- Представь себе - не убийство. По закону - совсем не одно и то же. Даже если ты выстрелишь в упор в человека, и он умрет не сразу, через пять или десять минут - все равно это не убийство. Подпадает совсем под другую статью - не расстрельную.

- Во справедливость по-московски! - не выдержал Рашпиль. - Имени кого она там? Кто сочинил такие дурацкие законы? Дерьмократ какой-нибудь?

- Тот, кто не хочет отвечать за свои художества и сидеть за решеткой, тот и сочинил, - с нажимом проговорил Стефанович. - В общем, напарнику Егорова повезло, на него наткнулись маленькие бомжата и развязали веревку. Отлежался он в больнице и вернулся в Калининград. Товар, что был в фуре, тю-тю. Естественно, пришлось объясняться с фирмой, с милицией, с прокуратурой, со страховой компанией. Но не в этом дело. Иван Михайлович Егоров собрал в Москве кое-какие сведения и нашел, кто это сделал. И решил поквитаться. Так вот, сдается мне, что его бандюги и те, кто пришил Мишку, - одни и те же люди... - Стефанович поморщился: слово "люди" все-таки к этим бандюгам было не очень применимо. - Почерк у них одинаковый.

- Милиция их не нашла, а этот мужик нашел, - со вздохом пробормотал Леонтий, - разве это нормально?

- Естественно, не нормально, - Стефанович сжал руку в кулак, приподнял для крутого замаха, но сдержал себя и мягко стукнул по колену, милиция раньше служила государству, а сейчас переменила себе бога...

- Кто больше платит - тому и служит, - вставил Рашпиль, - все правильно.

- Если бы милиция в России была такой, как раньше, мы бы, Леня, даже не подумали собираться на свою маевку, - на лице Стефановича появилась и тут же исчезла ироническая улыбка, - отдали бы все сведения ментам и участие приняли бы только в суде. Выслушали бы приговор, похлопали бы в ладоши, благодаря следователей и судей за мастерски проведенный процесс, Стефанович резко, будто деревом о дерево, стукнул ладонью о ладонь, - и разошлись бы по своим местам, вкалывать дальше, - ан, нет...

Все молчали.

- В общем, резюме такое, - сказал Стефанович, - объединяем свои силы с калининградцами. Если наших товарищей губят одни и те же подонки - сам Бог велел разделаться с ними сообща, если разные - значит, поможем нашим браткам в их деле, а они помогут нам в нашем.

Собравшиеся поддержали Стефановича.

- Вот только как быть с оружием, - Леонтий вопросительно приподнял одно плечо, опустил его, приподнял другое, также опустил, покрутил головой, - оружие надо покупать, а денег нету. С зарплаты-то его не купишь...

- Об оружии ты, Леня, не тревожься, - сделал успокаивающее движение Стефанович, - оружие ты получишь. Без всяких денег... Напрокат... - Он показал прокуренные зубы и, словно бы ощутив свою неприглядность, ущербность перед красивой молчаливой Настей, крепко ствердил губы.

- Оружие будет - это хорошо. Тогда мы за Мишеля отомстим. Я жизнь свою положу, а за него обязательно отомщу! - Леонтий всхлипнул и покосился на Настю.

Настя сидела прямая, неподвижная, с отсутствующим лицом. Она пока не произнесла ни одного слова и вроде бы не принимала участия в обсуждении, но все понимали: если бы она была с чем-то не согласна - обязательно сказала бы. От неё исходила некая странная сила, которая подстегивала этих людей, призывала к действию.

- Кроме оружия, нам надо решить кучу других вопросов, - продолжил Стефанович. - Когда ехать в Москву? На какой технике? Как действовать в Москве? Надо ли искать милицейскую форму, чтобы переодеться и подойти к бандитам поближе? Или же обойдемся своими родными шмотками. - Он выразительно помял рукав собственного свитера. - Вопросы, вопросы, сплошняком - одни вопросы.

Стефанович, который привык больше молчать, чем говорить, почувствовал, что очень устал от своей речи, у него даже скулы онемели, а в желваках, в мускулах лица возникла тупая боль, будто он зубами перетирал свинец. Стефанович опустил голову, некоторое время сидел молча, с опущенной головой, прокручивая в себе произнесенное, затем выпрямился, вновь, как и в начале "маевки", приподнял занавеску и покосился в окошко, потом добавил:

- Впрочем, насчет "когда", ясно - очень скоро. Выступим, как только калининградцы будут готовы.

Время спрессовалось. Каукалову казалось, что он потерял счет дням, они слиплись, будто некие конфеты, в один клейкий комок.

Порою он чувствовал опасность, и тогда ему делалось зябко, хотелось поднять воротник куртки и натянуть на голову капюшон: слишком уж секущим был холод, пронизывал насквозь тело, умудрялся проникать в каждую косточку, в сердце, в легкие, и тогда в голову приходили мысли о смерти, они парализовывали Каукалова: смерти он боялся.

Каукалов останавливался, оглядывался по сторонам, стараясь засечь враждебный взгляд, но ничего опасного для себя не находил и успокаивался. через некоторое время ощущение опасности возникало вновь, и Каукалов представлял себя зверем, которого обкладывают охотники. Тогда он останавливался, спиной прижимался к стенке какого-нибудь дома, - эта привычка выработалась у него ещё с поры детства, с уличных драк, когда в любой стычке надо было прежде всего обезопасить себе спину, - и затравленно озирался, пытаясь понять, откуда же все-таки исходит опасность?

Неужели от той вон девушки в длинном кожаном пальто, сшитом из роскошного черного шевро, с пушистым воротником на плечах? Нежное личико девушки с прямыми шоколадно-каштановыми, аккуратно подстриженными волосами было безмятежно, сочные карие глаза удивленно распахнуты - она удивлялась миру, который видела, солнцу, людям, и это удивление прочно отпечаталось у неё на лице, - она жила в обеспеченной семье, среди "новых русских", не знала, что такое голод и низость человеческая, какой цвет и запах у беды и как тело иногда корежит боль... Нет, от этой девушки опасность исходить никак не могла.

Тогда от кого же она исходит? От того вон расхристанного, с бурым лицом дедка, который с грязным вещевым мешком бредет по проулку, останавливаясь у каждого мусорного бака? Или от трех пареньков цыганской внешности с бегающими глазами? Без объяснений понятно, чем занимаются эти худшие представители рода человеческого. Щипачи. Обычно они окружают какую-нибудь полоротую дамочку в богатой шубе, сжимают кольцо вокруг неё поплотнее, стараясь переложить себе в карманы содержимое её сумочки. Иногда это удается, иногда нет.