Семья Усамы бен Ладена - Наджва бен Ладен

Тот вечер стал для нас редкой возможностью почувствовать себя настоящей семьей, и не хотелось думать о плохом. Я радовался, любуясь безмятежным, счастливым лицом матери и наблюдая, как мой вечно серьезный отец от души веселится. Он всегда был таким строгим даже в отношении мелочей, а в присутствии своей матери смягчался, становился нормальным, любящим сыном, отцом и мужем. Моя мать и бабушка обменялись множеством нежных и признательных взглядов. Я заметил, что бабушка волнуется за мать.

Но если первый вечер прошел чудесно, остальное время пребывания бабушки у нас оказалось не таким приятным. Позже мы узнали, что ее приезд был не просто родственным визитом. Ее послал к отцу король Фахд, надеявшийся, что огромная привязанность моего отца к своей матери сотворит чудо. Бабушка Аллия прилетела в Афганистан, чтобы умолять отца прекратить джихад, вернуться домой и примириться со всеми. Бабушка Аллия сказала, что еще не поздно. Король Фахд решил предпринять последнюю попытку: он пообещал отцу, что его не бросят в тюрьму и не выдадут американцам. Король гарантирует ему спокойную жизнь, если он вернется в Саудовскую Аравию.

Хоть отец и понимал, что бабушка искренне верит обещаниям короля, сам он им не поверил. Он был убежден, что стоит ему коснуться ногой саудовской земли, как его схватят и бросят в тюрьму до конца жизни либо отдадут американцам, чтобы те смогли устроить показной судебный процесс, как раньше над Омаром Абдель-Рахманом, слепым египетским богословом, которого обвинили в организации теракта и посадили в тюрьму пожизненно. Отец годами твердил, что предпочтет умереть, чем попасть в грязные лапы американцев.

Он так любил свою мать, что не рассердился на ее слова, а просто ответил, что никогда больше не сможет вернуться в королевство. Его глаза больше не увидят Саудовскую Аравию. Его ноги никогда уже не коснутся улиц родной Джидды. Страна, которую он любил, была утрачена для него навсегда.

Так что наш радостный вечер закончился на печальной ноте. Бабушка и Мухаммед аль-Аттас через два дня улетели из Афганистана.

Приезд бабушки подстегнул мое желание покинуть отца, сбежать от жизни, которую он для меня готовил. Эти неясные планы вскоре приняли внятные очертания и неотложный характер. Мой самый близкий друг, Абу-Хаади, отвел меня в сторонку и предупредил очень серьезным тоном:

— Омар, тебе нужно уехать из Афганистана. Я слышал разговоры: замышляется что-то очень серьезное. Тебе надо уезжать, Омар. Ты молод. Ты никому не причинил вреда. Уезжай и живи нормальной жизнью. Тебе нельзя здесь дольше оставаться.

Итак, даже после атаки американцев и предупреждений муллы Омара отец и его люди продолжали вынашивать свои жестокие планы. По словам Абу-Хаади, теперь они замыслили что-то куда более серьезное, чем нападения на американские посольства. Много невинных жертв погибнет, как тогда в Африке, да и в Афганистане — некоторые из убитых в лагерях не были бойцами, а просто приехали навестить друзей или из чистого любопытства.

Абу-Хаади был не из тех, кто мог солгать. Если он говорил, что нужно уезжать, значит, это так. В тот же день, чуть позже, я собрал всех братьев и сказал:

— Послушайте меня, братья. Мне стала известна секретная информация. Грядет что-то очень серьезное. Скажу проще. Если мы уедем отсюда, мы выживем. Если останемся, погибнем.

Они без раздумий согласились со мной, кто-то один сказал:

— Если отец совершит очередное нападение, весь Афганистан будет уничтожен.

— Надо бежать, — предложил я.

Братья согласились. Но как? Наш отъезд должен держаться в тайне. Отец давно уже не знал никаких пределов в своих поступках и вполне способен держать нас под замком, если ему станет известно о планируемом побеге.

Я предложил:

— Когда отец уедет по делам, мы можем удрать в Пакистан. На лошадях.

Братья закивали. Все сыновья Усамы бен Ладена были превосходными наездниками, и нам не составляло труда заполучить отцовских жеребцов. У нас имелось еще одно серьезное преимущество: мы умели хорошо ориентироваться в горах. Наши вынужденные походы по горам Тора-Бора до границ Пакистана все же для чего-то пригодились.

Да, мы доскачем на лошадях до Пакистана, продадим лошадей богатому землевладельцу и купим билеты на самолет до Судана! А после того, как мы приятно проведем время в Судане, совершим кругосветное путешествие! Наконец-то сможем наслаждаться жизнью.

Мы строили грандиозные планы. Так серьезно настроились бежать, что даже потихоньку закололи нескольких верблюдов отца и высушили мясо, чтобы не испортилось, — заготавливали припасы в дорогу. Только Абу-Хаади знал о наших планах и был полностью с ними согласен.

Конечно, чувство вины не раз закрадывалось нам в душу, когда мы вспоминали о матери и младших детях. Но мы понимали, что мать никогда не согласится уехать без разрешения отца. И если он что-то заподозрит, она не сумеет солгать и выдаст нас. Тогда наш план провалится.

Никто из нас и думать не хотел, какова будет реакция отца на наше предательство. Мы знали: он уверен, что мы последуем за ним, полностью разделив его великую страсть к джихаду. Мы должны будем взять в руки оружие и нападать на Америку или другие страны, если он сочтет их врагами.

Нашу тревогу помогала унять мысль о том, что матери и младшим детям будут помогать их нежный пол и возраст. Отец предпримет все усилия, чтобы защитить их. И даже если американцы нанесут очередной удар — мы помнили слова отца, что они не станут намеренно бомбить женщин и детей.

Вскоре мы запасли достаточно еды в дорогу. Я был возбужден, ведь мысль о побеге много лет зрела в моей душе. Но для братьев эта идея была новой, она не успела в них созреть, и один за другим они стали идти на попятный.

Один сказал:

— У отца длинные руки, они дотянутся до нас в самых дальних краях. Он нас непременно убьет.

Другой заявил:

— Афганистан — опасная страна. Здесь за каждым кустом головорез. Нас ограбят и убьют по дороге.

— Мы должны пойти на риск, — возражал им я. — Мы умрем, если останемся с отцом. Информация, которую я получил, не оставляет никаких сомнений. Нам надо уезжать!

Все хранили молчание, раздумывая. Вскоре братья отказались от нашего плана. Они стали меня избегать.

Я хотел уехать один, но здравый смысл твердил мне, что в одиночку не выжить — нас должно быть хотя бы двое. Кругом было много дозоров, в том числе вражеских. На одинокого путника непременно нападут, чтобы ограбить и, скорее всего, убить. Жизнь почти ничего стоила в Афганистане.

Наконец я пошел к Абу-Хаади и спросил, хочет ли он бежать со мной. Но хотя он и советовал мне, юному мальчику, покинуть Афганистан, он отказался сопровождать меня.

— Нет, Омар, — сказал он, — мое место рядом с твоим отцом.

После этого я неделями сидел молча и грустил, посасывая кусочки вяленого верблюжьего мяса и размышляя об утраченном шансе на побег. Но я не сдавался.

И тогда-то обратил пристальное внимание на свою мать. Однажды, наблюдая, как она трудится в жаркой, почти раскаленной кухне, пытаясь приготовить рис на маленькой газовой плитке, я вдруг испугался чудовищной мысли, что она не переживет предстоящие роды.

Она столько раз вынашивала детей, а теперь была уже немолода, не имела должного медицинского ухода и даже надлежащего питания, так что выглядела моя столько выстрадавшая в жизни мама совсем нездоровой. Она не жаловалась — за все эти долгие годы я ни разу не слышал слов недовольства, слетавших с ее уст. Она жила без кондиционера в самом жарком климате, без отопления в жуткий холод, без современной техники, позволявшей готовить и хранить пищу или стирать одежду, без нормальной еды для себя и своих детей, без медицинской помощи и без возможности общаться со своей матерью и другими родными в Сирии. Она принимала все существующие обстоятельства с нежнейшим спокойствием и всегда говорила только хорошие, ободряющие слова мужу и детям. Конечно, в душе она не могла не сомневаться относительно правильности пути, избранного ее мужем. Ее брак начался с прекрасных надежд, она уезжала жить в богатую страну с человеком, которого любила. Я знал, что ее девичьи мечты не осуществились, хоть она и отказывалась это признать.

Внезапно я почувствовал радость оттого, что не сбежал, бросив ее одну. Отец был так занят своим джихадом и другими делами, что забота о матери во многом лежала на мне.

И тогда я понял, что кто-то должен увезти мою мать из Афганистана. Ей надо вернуться в Сирию, где она сможет получить надлежащий медицинский уход. Младшие дети должны поехать вместе с ней. В семье было три малолетних ребенка, в возрасте от трех до девяти: красавице Иман было девять, милому Ладину шесть, а лапочке Рукхайе всего три.

И подумывая, что сушеная верблюжатина все же может пригодиться, я начал составлять второй план побега, на этот раз поставив на первое место безопасность матери и ее малолетних детей.