Законы границы - Хавьер Серкас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хотя вы не верили в то, что это возможно.
— Да. Именно это я имел в виду, говоря насчет принципов. Правда, в том случае дело заключалось не столько в принципах, сколько в моем характере. Должен признаться, я пессимист: всегда ожидаю худшего. Зато умею ценить хорошее. Во всяком случае, так мне кажется.
9
— После того как мы оставили Сарко в тюрьме, Тере попросила меня отвезти ее домой. Я согласился, и мы в очередной раз за этот понедельник пересекли город из конца в конец, в то время как солнце начинало подниматься, а люди шли на работу. Уже рассвело, когда я остановил машину перед зданием, где жила Тере, и лучи почти летнего солнца подсвечивали белые фасады домов Виларрохи. Я почти не произнес ни слова с того момента, как Тере дала мне пощечину в Ла-Креуэте, чтобы заставить меня замолчать и убедить подождать Сарко. У меня до сих пор было неприятное чувство после всех оскорблений и угроз, которые пришлось выслушать от него. В то же время мне не хотелось, чтобы Тере начала расспрашивать меня о том происшествии, которое упомянул Сарко, вспомнив наш неудавшийся налет на «Банко Популар» в Бордильсе. Наконец я повернулся к ней и спросил: «Как ты догадалась, где искать Сарко?» Тере ничего не ответила. Она выглядела бледной и сильно уставшей после бессонной ночи. «Ты действительно не виделась с ним в эти выходные?» Тере по-прежнему хранила молчание, и я, еще сильнее распалившись, решил выговориться. «И вот еще что хочу у тебя спросить, — произнес я. — Ты тоже считаешь меня кретином и недоумком? Думаешь, что я изображаю святошу? Ты тоже меня использовала?» Тере с невозмутимым видом выслушала меня и, когда я замолчал, лишь вздохнула и открыла дверцу машины. «Ты так и не ответишь мне?» — спросил я. Уже поставив одну ногу на тротуар, Тере повернулась ко мне. «Не понимаю, почему ты так со мной разговариваешь», — произнесла она. «Потому что я сыт всем этим по горло! — воскликнул я и добавил: — Послушай, Тере, я не знаю, виделась ли ты с Сарко в выходные и какие у вас вообще с ним дела. Не знаю и знать не желаю. Но теперь, если ты хочешь, чтобы наши отношения продолжались, у нас все должно быть так, как у нормальных людей. Если нет, то лучше нам вообще прекратить наши встречи». Тере задумалась, кивнула и пробормотала что-то. «Что ты сказала?» — произнес я. «Да так, ничего особенного, — ответила Тере, выходя из автомобиля. — Я так и думала, что это произойдет».
В течение той недели мы больше не виделись и не говорили по телефону. Постепенно я стал приходить в себя и в субботу отправился в Барселону, где провел много времени в «Револьвере» и «Дискос Кастельо», покупая диски, и на следующей неделе позвонил Тере и пригласил к себе домой. «У меня есть новая музыка», — сообщил я и, чтобы соблазнить ее, принялся перечислять все свои приобретения. Выслушав меня, Тере ответила, что не может принять приглашение. «Ты все еще сердишься?» — спросил я. «Я и не сердилась, — сказала она. — Это ты тогда надулся». «Но я уже не дуюсь, — ответил я и добавил: — Ты подумала над тем, о чем мы говорили?» «Тут нечего думать, — промолвила она. — Послушай, Гафитас, у нас все слишком усложнилось, а я не хочу сложностей. Ни сложностей, ни обязательств. Я тебе уже говорила об этом. Ты прав: мы не можем встречаться как нормальные люди, поэтому лучше нам вообще не встречаться». «Почему мы не можем встречаться как нормальные люди?» — воскликнул я. «Потому что ты — это ты, а я — это я». «Пусть тогда все будет, как прежде. Приходи ко мне. Мы будем ужинать и танцевать, как делали раньше. Ведь нам было хорошо, правда?» «Да, — признала Тере. — Но теперь все в прошлом. Я не хотела, чтобы все закончилось, но это произошло. А что закончилось — то закончилось». Я долго пытался убеждать ее, но было бесполезно: Тере приняла решение, и невозможно было заставить ее отступить. Однако это решение не означало окончательного разрыва: она просто попросила меня дать ей время подумать, привести в порядок мысли, понять, что же в конце концов она хотела от своей жизни. Эти слова показались мне напыщенными, неестественными, словно подслушанными в каком-то фильме, но у меня не было другого выхода, кроме как принять их.
Тем летом мы с Тере перестали встречаться. Я продолжал звонить ей раз в неделю, но наше общение было кратким, холодным и исключительно деловым. В основном мы говорили о Сарко и Марии, и, когда я пытался перевести разговор на личные темы, Тере прерывала меня или, молча выслушав, поскорее старалась положить трубку. В начале августа Тере перестала отвечать на мои телефонные звонки, и я решил, что она в отпуске, но не поехал в Виларроху, чтобы удостовериться в этом. Мы снова увиделись с ней уже только на свадьбе Сарко.
— На свадьбе Сарко?
— Да, на свадьбе Сарко и Марии. Это произошло в сентябре, через три месяца после его бегства в Ла-Креуэту, и было одним из положительных последствии того происшествия или даже кульминацией всех его положительных последствий. Все было хорошо, и я даже думал, что та ночь стала для Сарко чем-то вроде последнего рецидива или прощального выхода на сцену умиравшего в нем мифического персонажа. Данный эпизод имел незамедлительный терапевтический эффект и произвел настоящую революцию в жизни Сарко. Мне сразу стали заметны улучшения в его поведении, настроении и даже физическом состоянии, и я был не единственным, кто обратил на это внимание. Характер тюремных отчетов о нем кардинальным образом изменился: надзиратели перестали жаловаться на Сарко, он снова стал проходить заместительную метадоновую терапию для избавления от героиновой зависимости и вернулся к прочим реабилитационным процедурам. Вероятно, исправлению способствовало также и то, что я вновь стал уделять ему больше внимания, и, конечно же, немалую роль сыграл факт, что, несмотря на выходку Сарко в Ла-Креуэте, начальник тюрьмы не лишил его в дальнейшем отпусков на выходные. Однако с тех пор я вынужден был проводить воскресные вечера начеку, стараясь не отходить от телефона.
