Лис пустыни. Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель - Лутц Кох

Во время последней встречи Шпайдель рассказал Роммелю, что в штаб-квартире фюрера Кейтель и Йодль без зазрения совести обвиняют маршала в «пораженчестве». Роммель отдавал себе отчет в том, что Гитлер и военно-политическое руководство рейха больше не доверяют ему, а неуклюжие, но не менее опасные от этого, поползновения Кейтеля и Йодля расценивал, как «попытки найти и наказать „главного стрелочника кампании на Западе“. Маршал рассказал мне, что еще весной 1944 года региональное управление СД Ульма отправило в Берлин донесение, в котором он обвинялся в „распространении пораженческих настроений и антиправительственной агитации“. Роммель никогда не скрывал, что сразу же после выздоровления намеревается предпринять действия, направленные на прекращение войны.

Тяжелое ранение обрекло его на беспомощность и бездействие. Фельдмаршал с горечью говорил мне о недальновидных политиках и безответственных военных, так и не нашедших в себе достаточно мужества, чтобы хотя бы сейчас, когда вместе с Нормандским фронтом окончательно рухнули и последние надежды, выступить против Гитлера и попытаться спасти свой несчастный народ. Еще резче он отзывался о показательном процессе над «заговорщиками 20 июля», дальнейшая судьба которых была ему вовсе не безразлична. Шпайдель говорит, что Роммель уже не считал Гитлера психически нормальным человеком, а то, как обращаются власти с заговорщиками, называл «не приличествующим немцу поведением и вопиющим варварством».

Даже в нынешнем полубеспомощном состоянии Роммель не отказался от идеи скорейшего прекращения войны. На следующий день после визита к своему раненому командиру и единомышленнику Шпайдель собирался отправиться с докладом в Ставку фюрера. Генерал-фельдмаршал попросил его связаться с начальником генерального штаба Гудерианом и на словах передать генерал-оберсту мысль, которая буквально сводила Роммеля с ума и не давала покоя долгими бессонными ночами – как можно быстрее, во что бы то ни стало, соглашаясь на любые условия, вступить в переговоры с союзниками. Но Шпайдель не увиделся с Гудерианом. На рассвете 7 сентября он был арестован на своей квартире во Фройденштадте, прошел через пытки, допросы, одиночное заключение и был освобожден только после вступления в страну англо-американских оккупационных войск.

Характерный штрих: в обязанности гестапо, естественно, не входило извещение Роммеля об аресте Шпайделя, но в штаб-квартире фюрера уже настолько наплевательски относились к генерал-фельдмаршалу, что не сочли нужным сообщить ему об аресте бывшего начальника штаба. Это печальное известие принес ему адъютант генерала, и Роммель сразу же попытался вступиться за своего боевого друга. Но, к сожалению, все попытки разбивались о стену молчания – ему даже не удалось узнать причины ареста и вменяемое «преступление». Когда Штрёлин, обер-бургомистр Штутгарта, узнал об аресте Шпайделя, он немедленно выехал в Герлинген к Роммелю «за подробностями». Штрёлин чувствовал себя крайне неуверенно после ареста человека, с которым встречался на Троицу вместе с бывшим министром иностранных дел фон Нейратом и другими. Но генерал-фельдмаршал и сам мало чего знал, он мог только высказать свои предположения и всячески давал понять совсем уже напуганному обер-бургомистру, что не исключает возможность прослушивания своей квартиры агентами СД.

«ТЫ ОБЯЗАН УЙТИ…»

В разговоре со своим сослуживцем командиром артиллерийской части группы армий «Б», оберстом Латманом, генерал-фельдмаршал задумчиво произнес:

– Когда я выздоровею, то пойду к фюреру и скажу ему: – Разве не хватит? Посмотри, на тебе кровь миллионов немцев! Твое время вышло, ты обязан уйти…

Со времен 1-й мировой войны Роммель поддерживал дружеские связи с боевым братством «вюртембергских горных егерей». Маршал не скрывал своих взглядов перед бывшими однополчанами. Еще в январе 1944 года он открыто говорил с ними о конструктивных слабостях Атлантического вала и утверждал, что «практически нет никаких шансов успешно противодействовать вторжению союзников во Францию». Он рассказал им о своей поездке в Ставку и об острой стычке с Герингом в присутствии фюрера:

«Не у меня одного создалось такое впечатление, что в рейхе больше не выпускают самолеты, – сказал я оторопевшему от изумления рейхсмаршалу. – Враг вытворяет в воздухе все, что его душе угодно! Над нашими позициями неделями не появляются самолеты германских люфтваффе…» Гитлер внимательно прислушивался к разговору, и я обратился к нему: «Мой фюрер, из России ко мне перебрасывают выжатые как лимон дивизии. Нельзя ли покончить с этой практикой? Не лучше ли направлять ко мне изнывающие от скуки оккупационные войска. В Париже они только и заняты тем, что бьют баклуши, развратничают и пьянствуют. Если вы думаете, что так можно выиграть войну, то вы ошибаетесь. Мой фюрер, я искренне опасаюсь, что в один прекрасный день нам придется капитулировать». Гитлер подобрался, как перед прыжком, и, злобно прищурившись, произнес: «Вы не первый, вы далеко не первый, Роммель, кто говорит мне эти слова. Я частенько слышал их от моих генералов на Восточном фронте. Но посмотрите, где они теперь? Одни в могиле, а другие деградировали…»

«БЕСНОВАТЫЙ ФЮРЕР»

Друзья маршала сохранили воспоминания о его последних днях. Роммель был прекрасным рассказчиком, остроумным и ироничным, а в эти дни, обреченный на бездействие, он говорил особенно много, переосмысливая свою жизнь:

– После нескольких инспекционных поездок во Францию я убедился в том, что Атлантический вал – это пустая трата времени. Признаюсь, поначалу я тоже принял за чистую монету пропагандистские трюки с «оружием возмездия». Позже, за 2 дня до ранения я отправил «бесноватому фюреру» обстоятельный доклад о тяжелейшем положении фронта. Американцы и англичане были вполне готовы к прорыву. Я написал, что если срочно не будут предприняты самые решительные меры, вина целиком и полностью ляжет на его плечи.

Старинный друг четы Роммелей Юлиус Мюльшлегель, владелец мельницы в Биберахе, приехал со своей супругой в Герлинген. Во время прогулки в саду маршал неожиданно замер, наклонился поближе к гостю и прошептал:

– Мюльшлегель, хочу вас предупредить – за мной следят. Они окружили дом. Прогулку придется прервать. Если мы с женой не надумаем переезжать отсюда, придется поставить высокий забор, чтобы хоть как-то укрыть себя от соглядатаев…

Интересно, за мной придут тоже ночью? Они арестовывают генералов между 02.00 и 04.00 утра. Пусть приходят – у меня есть для них сюрприз. (Роммель надеялся на охранников, но те, как это и следовало ожидать, не вмешались в решительную минуту.)