Франко. Краткая биография - Габриэлла Эшфорд Ходжес

Франко представил самоубийство Гитлера как благородное самопожертвование ради всей Европы — фюрер ушел из жизни, чтобы не применять секретное оружие. Смерть Гитлера и окончание войны в Европе были встречены в Испании панегириками в адрес собственного диктатора — «Каудильо мира» и «Победы Франко». Генералиссимус не разрывал отношений с нацистской Германией вплоть до 8 мая 1945 года, дня ее капитуляции.

Хотя взятие Берлина Красной Армией и смерть Муссолини и Гитлера прозвучали похоронным звоном по многим грезам Франко и до основания поколебали его веру в непобедимость тоталитаризма, он явил народу полную невозмутимость, словно и не тронула каудильо гибель двух его великих героев. Похоже, их смерть даже усилила всепобеждающую веру Франко в собственные неуязвимость и мессианство. В конечном счете он будет смеяться последним. В отличие от Гитлера и Муссолини его государственной машине было отпущено четыре десятилетия, чтобы переписать собственную историю и создать миф о каудильо как об отце современной Испании. Генералиссимус умрет естественной смертью в возрасте восьмидесяти трех лет.

Сотворение мифа началось с момента окончания Второй мировой войны. 17 сентября 1945 года каудильо заявил: «Не только мы возвышаем голос, призывая к духовности, голоса самых известных и влиятельных людей всего мира призывают к возврату к духовности, которая среди царящего вокруг хаоса и тьмы может быть обретена лишь в свете заветов Господа». И все же, хотя Франко отлично сознавал, что для спасения своей власти ему следовало дистанцироваться от фашистского прошлого и сделать акцент на приверженность к религии, его дипломатические шаги не отличались последовательностью. Как глубоко укоренившийся комплекс неполноценности постоянно проглядывал сквозь манию величия, так и эмоциональная приверженность фашизму генералиссимуса вступала в противоречие с прагматичными попытками сделать акцент на различия между его режимом и державами «оси». Резкие шараханья Франко вызывали всеобщую растерянность и уныние. Каудильо то пытался убедить союзные державы, что его режим — единственный в своем роде, не совсем демократический, но зато очень католический, и уверял, что он является основным бастионом в Европе против коммунизма, то взрывался злобой против проклятых иностранцев, считавших себя вправе указывать ему, генералиссимусу, как он должен себя вести.

За его декларациями чувствовалась полная сумятица. Когда союзные государства клеймили фалангу как фашистскую организацию, для Франко они «играли… роль европейской администрации в какой-нибудь африканской колонии». Каудильо никак не мог взять в голову, почему имперские державы, которые столь долго угнетали народы чужих стран, возражали, когда он поступал точно так же с врагами своей Родины. В любом случае убежденный в том, что «уступками ничего не добьешься, они будут лишь сочтены проявлением слабости», Франко упорно отказывался упразднить откровенно фашистскую фалангу. Кроме всего прочего, фалангисты были нужны ему для организации взрывов народного ликования и поддержки, а также для того, чтобы в нужный момент обвинять во всех бедах правительственных министров и обуздывать амбиции монархистов.

Его уверенность в том, что альянс между западными капиталистическими демократиями и Советским Союзом скоро развалится, зиждилась на вполне рациональной основе. Однако расхождение между враждебной риторикой союзных держав и их прагматичной решимостью не создавать политической нестабильности в Испании будет по-прежнему разжигать как паранойю Франко, так и его маниакальную веру в свою политическую неуязвимость. Находясь в полной изоляции в Европе, он ведет себя как деспотичный глава семьи, подвергая безжалостным репрессиям и угнетению испанский народ, а затем требуя, чтобы ему еще и выражали за это признательность. Франко проникся убежденностью, что власть была ему навязана взбалмошным, недисциплинированным и неблагодарным народом, благородной верой в то, что он принял ее из врожденного чувства долга, а также угнетающей тревогой, что враги постоянно строят козни, чтобы вырвать эту власть из его рук. Естественно, что поведение каудильо не отличалось последовательностью и предсказуемостью.

Тем не менее, хотя сам Франко и вверг Испанию в бедствия гражданской войны, а затем привел страну к экономическому и социальному краху из-за своей приверженности фашизму, именно с каудильо большая часть населения связывала надежды на выход государства из глубочайшего кризиса. Это происходило и из-за охватившего испанский народ отчаяния, и из-за успешного оболванивания его пропагандистской машиной, переписывавшей как прошлое, так и настоящее. Но в конечном счете из-за того, что каудильо просто не оставил им альтернативы.

Глава 8

СВЕТ МОЙ, ЗЕРКАЛЬЦЕ, СКАЖИ…

Апрель 1945 — апрель 1956

Практически все слои испанцев прежде всего хотят избежать нового кровопролития; и потому нет ничего сильнее главного аргумента Франко, который утверждает, что поспешные перемены вызовут повторение 1936 года.

Из офицальных сообщений посольства США в Мадриде

Быть министром в правительстве Франко означает быть царьком, который делает все, что ему вздумается, не чувствуя ни малейшего ограничения со стороны каудильо.

Лекерика

На учредительной конференции Организации Объединенных Наций, проходившей в Сан-Франциско с 25 апреля по 26 июня 1945 года, Мексика, по инициативе испанских республиканцев в изгнании, внесла резолюцию, согласно которой любое государство, созданное при помощи вооруженных сил стран, воевавших против Объединенных Наций, не может быть членом этой организации. Данная резолюция могла относиться только к Испании. Откровенно уязвленный, Франко разразился интервью журналисту из британского агентства Юнайтед Пресс. В нем он с невольной искренностью и вполне уместной двуличностью потребовал, чтобы корреспондент «объявил всему миру, что фаланга не имеет политической власти в Испании», однако каудильо забыл упомянуть, что и никто другой, кроме него, не имеет ее. Заявив, что изгнал из фаланги тех ее членов, которые пытались «идентифицировать Испанию с Германией и Италией», он отослал своих критиков к Королевскому совету, который «должен будет решить проблему престолонаследия».

Для сохранения личной власти Франко был готов ограничить власть фаланги, но вовсе не собирался оттолкнуть от себя сотни тысяч фалангистов, распустив их партию. Тем не менее он решил смягчить некоторые поверхностные фашистские признаки режима, сделав упор на его католическом характере. Контроль над прессой перешел от фаланги к министерству образования, в котором всем заправляла католическая церковь. Арресе был уволен с поста министра-секретаря «Национального движения», и должность эта так и осталась вакантной. Альберто Мартин Артахо, президент «Католического действия» в Испании и видный член могущественной «Католической фракции», стал министром иностранных дел. Впрочем, его надежды использовать свое положение для