Миланский вокзал - Якопо Де Микелис

Войдя в последнюю комнату в конце коридора, он сразу понял, что там что-то не так. Она была совершенно пуста и, если не считать пыли и паутины, находилась в хорошем состоянии. Каково бы ни было ее первоначальное назначение, в отличие от других комнат она была разобрана и вычищена. Что еще важнее, она была единственной из всех тех, которые он видел, где ничего не указывало на то, что в комнате вообще кто-то живет. Ему стало интересно, почему. И тут его фонарь осветил противоположную стену. Это было не одно из тех наспех нарисованных баллончиками граффити, которыми были густо расписаны подземелья. Это была настоящая фреска, сделанная с тщательностью и мастерством с помощью красок и кисти. Выцветшая и облезлая, она, должно быть, была написана довольно давно.

На фреске была изображена женщина, выходящая из моря, обнаженная, если не считать богатых драгоценностей, украшавших ее торс. Рыбий хвост, высовывающийся из воды рядом с ней, говорил о том, что она русалка. У нее были густые черные волосы, молочной белизны кожа, красные пухлые губы и большая грудь; все это придавало ей непреодолимую чувственность. Вокруг тела и рук русалки, поднятых словно в танце, обвились две змеи. В ее взгляде, чья безмятежность навевала мысли о том, что это лишь двусмысленная и обманчивая видимость, было что-то магнетическое, от чего трудно было отвести взгляд.

Меццанотте заметил, что на полу у подножия фрески лежат какие-то предметы, и подошел к ним, направив свой фонарь на небольшую кучу хлама. Среди прочего он заметил расческу, маленькое зеркало, часы, несколько ракушек, миньон с ликером и несколько сережек. Пыль, которой они были покрыты, указывала на то, что эти предметы лежат здесь уже довольно давно. Некоторые из них были далеко не бесполезными; странно, что их никто не стащил. Опустившись вниз, Рикардо заметил комки того, что выглядело как свечной воск, и темные пятна, вполне могущие быть запекшейся кровью.

Воду – вот мысль, которая пришла ему в голову.

Инспектор долго смотрел на фреску, размышляя. Через несколько минут он тряхнул головой и проверил часы. Бельмонте сказал, что даст ему не больше пары часов, а один уже прошел, и ему нужно торопиться, если он хочет осмотреть и старый кинотеатр «Чинестационе». Рикардо достал мобильник, сделал несколько фотографий картины на стене и хлама на полу, а затем пустился в обратный путь.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы найти служебный коридор, который, как объяснил ему железнодорожник, соединял дневной отель с кинотеатром. Небольшой вестибюль с обстановкой 1960-х годов был, на удивление, цел. Создавалось впечатление, что его в спешке покинули прямо посреди кинопоказа и с тех пор никто туда не возвращался. Рядом с кассой по-прежнему лежали пачки билетов, на барной стойке стоял автомат с попкорном, на стенах висели несколько киноплакатов. Среди названий ему запомнились «Горячий асфальт», «Выстрел в бочку», «Космические вампиры».

Потертый бархатный занавес открывал доступ в кабинки. Отодвинув его в сторону, Меццанотте увидел мерцание в глубине комнаты, под прямоугольником серого, рваного полотна экрана. Вокруг костра суетились несколько женщин; чуть дальше мужчины курили сигареты, сидя в кругу на полу. У женщин лица были закрыты чадрой, у мужчин – черные волосы и смуглая кожа. Рикардо шагнул между рядами деревянных кресел, улыбаясь и поднимая ладони, что означало, что у него нет враждебных намерений. Все удивленно уставились на него; затем старший из группы, с тюрбаном на голове, сделал ему знак подойти и сесть вместе с ними. Женщины готовили чай; мужчина сказал, что скоро тот будет готов. Он говорил на ломаном итальянском, но вполне приличном, чтобы его поняли. Меццанотте открыл рюкзак и предложил то, что осталось от припасов, которые он принес. Мужчины отказались от вина, потому что, как добрые мусульмане, они не пили, но показали, что им нравятся печенье и крекеры, которыми они также поделились с женщинами у костра.

Эти люди рассказали ему, что являются группой афганских беженцев из этнической группы хазарейцев, которых с особой яростью преследуют талибы. Вынужденные бежать из своей страны, они прибыли в Милан восемь месяцев назад и попросили убежища. Поскольку центры приема были переполнены и никто не предложил им никаких альтернативных решений – их просто бросили на произвол судьбы, – они разбили лагерь в районе Центрального вокзала в ожидании рассмотрения их заявления. Зима, однако, была не за горами, и когда наступили холода, они не нашли лучшего убежища, чем то, которое предлагал подвал вокзала. Они думали, что останутся там на несколько недель, но находились тут и поныне, не зная, получат ли наконец статус беженцев и когда это произойдет.

Никто не спросил Меццанотте, кто он такой и что здесь делает. Догадывались, что он полицейский? Может быть, и да, но ему было все равно. В конце концов, они выглядели как люди, которым нечего бояться закона.

Подошла одна из женщин, неся дымящиеся пластиковые стаканчики на куске картона, использовавшемся в качестве подноса. Несмотря на протесты Рикардо, она во что бы то ни стало хотела обслужить его первым. Мужчины объяснили ему, что это кахва, которая готовится путем заваривания листьев зеленого чая вместе с кардамоном, гвоздикой и корицей, а в конце добавляется немного измельченного миндаля. В оригинальном рецепте также требовались шафран и лепестки роз, но их, к сожалению, не было. Тем не менее Меццанотте нашел этот пряный напиток восхитительным.

Он наблюдал за мужчинами, сидевшими вокруг него скрестив ноги. Несмотря на все пережитое и на жалкие условия, в которых им пришлось жить, они сохранили достоинство, и в их глазах светилась гордость. Ими нельзя было не восхищаться. Рикардо спросил, пытались ли они обратиться в Центр помощи, и когда те ответили отрицательно, он призвал их сделать это – возможно, там они смогут получить помощь.

Когда инспектор решил расспросить их о Призраке, ему ответил юноша лет шестнадцати, который до этого момента не раскрывал рта, ограничиваясь тем, что слушал разговоры взрослых.

– Кажется, с таким человеком мне доводилось встречаться, – робко вмешался он. Когда его соотечественники кивнули, добавил: – Это была ночь стрельбы.

– Стрельбы? Какой еще стрельбы? – спросил Меццанотте, не совсем уверенный, что понял его правильно.

Юноша рассказал ему о ночи, когда несколько недель назад он проснулся от грохота стрельбы талибов во время рейда в их деревню. Но это был не просто дурной сон. Вдалеке, где-то в подземелье, действительно раздавались звуки, похожие на выстрелы. Он выскользнул из