Вор Города. Невольник - Алексей Егоров

Галент кисло усмехнулся, для гордости тут мало повода. И тут же удивился своему порыву — с чего это ему вступаться за Дука? Даже наоборот — нежелательно, денежки придется возвращать. Этот мастер тот еще скряга, спаси его Галент, так и о долге вспомнит.

Но вору стало противно от этих мыслей.

Городские власти не сочли мастера Дука достойным площади перед Ратушей и решили казнить его на границе Поля с Извилком. Полагали, небось, что тут его смерть воспримут… спокойнее? Но толпа все равно недобро роптала. Стражникам пришлось встать двумя цепями вдоль помоста, чтобы охладить пыл людей.

Смельчаков не нашлось.

Два стражника потребовали, чтобы Дук последовал с ними, но мастер не пожелал облегчать им работу и остался сидеть на скамье. Его вызов мог бы показаться следствием гордости, внутренней силы… Мастер смотрел пустым взглядом в толпу, лицо его ничего не выражало. Ни гнева, ни страха, не было ничего. Видать с ним уже успели поработать, загнали его душу в такие темные глубины, что человек фактически уже умер. Вся эта пытка была бессмысленна, даже освободи законники Дука, он был уже сломлен и не сможет продолжить свою — Галент хмыкнул — террористическую деятельность.

Наверняка мастера обвинят в чем-то подобном — подстрекательство к бунту, революции и тому подобной ерунде. Как будто жители Города могли бороться с ратманами. Зимой это бессмысленно — один подписанный указ и обозначенный район Города будет отключен от отопления… прощай цивилизация, привет дикий холод.

Стражникам пришлось лично забраться в телегу и поднять приговоренного со скамьи. Они грубо бросили его в руки своих товарищей, чем вызвали очередной недовольный ропот в толпе.

Больше стражники не пытались показывать свою власть над человеком, старались быть как можно обходительными. Даже палач усомнился в необходимости пыток. Он что-то спросил у законника, но тот раскричался:

— Твоя работа просто исполнять, а не умничать! Титул тебе дали, чтобы заткнулся, идиот!

Галент только усмехнулся, в палаче не проснулись человеческие чувства, просто он боялся толпы и решил — раз я не могу отменить приговор, то хоть сделаю вид, что на стороне подсудимого. На это его куриных мозгов хватило. Дуку в этом, конечно, повезло, умелые руки палача прикончат его раньше, чем боль. Быстрая смерть все же милосерднее.

Дука подняли на помост и бросили к ногам законника, который принялся зачитывать приговор.

— Механист Гильдии Извилка третьего объединения специалистов Николас Дуклан обвиняется в подстрекательстве к бунту, преступной деятельности против Городского Совета, незаконном обороте оружия…

И многое другое, механисту приписали все, что можно было. Фантазия у ратманов была богатой, но Галент полагал, что речь помогали писать церковники — вот уж великие очернители всего и всея. Только Дука никто не обвинял ни в ереси, ни в почитании языческих богов. Если отбросить словесную шелуху о бунте, то Дук был повинен лишь в том, что слишком усердно занимался своим ремеслом.

Галент бы рассмеялся, но толпа его так сдавила, что ни вздохнуть, ни выдохнуть он не мог.

Ратман тем временем закончил свою обличительную речь, отбросил лист слуге и с презрением уставился в толпу. Рассчитывал, очевидно, что его слова молотом ударили по людям. Но нет, граждане даже внимания не обратили на слова законника, а на его взгляд ответили дорогими в этом сезоне продуктами — подгнившими овощами и яйцами.

Согнав с эшафота ратмана, толпа чуть успокоилась, но продолжала теснить стражников. То тут, то там цепь воинов поддавалась, но сил у толпы все еще не хватало.

Палач тем временем принялся за свое ремесло, первый удар он не доверил своим ученикам. Уложив безвольного Дука на колесо, он привязал его конечности к ободу. Галент поморщился, эта пытка давно вышла из практики наказания, что сподвигло ратманов вернуть ее, он не понимал. Похоже, что аристократия совсем выжила из ума.

Дук пребывал в прострации, но когда ему принялись дробить кости рук, он раскричался. Да никто бы и не молчал на его месте. Галент отвернулся и зажмурился, он бы и уши закрыл, но руки были зажаты обступившими его людьми

Палач закончил с одной рукой и раздробил кости другой. Дук уже не кричал, а стонал, его разум окончательно погрузился в темное забвение. В этом мире его больше ничего не держало. Помощники палача закончили с ногами и принялись водружать колесо на шест. Разбитые руки и ноги напоминали мешки, свисающие с обода колеса. Крови почти не было, палачи знали свое дело.

Некоторое время граждане смотрели на колесо, вознесшееся над площадью, на истерзанное тело, которое продолжало стонать, не в состоянии расстаться с жизнью. Мгновение толпа безмолствовала, смотря мертвыми бездушными глазами на то представление, которое страстно желали. Но в этот раз оно не вызвало в них того самого чувства, которого не хватало в обыденной жизни. Они не испытали счастья, наблюдая за мучениями преступника.

Или они не верили в обвинения — хотя раньше это никого не заботило, или горожане пресытились ужасами. Прошло ведь немало лет, людская философия уползла далеко вперед, оставив в обществе склизкий след, называемый гуманизмом.

Что-то пошло не так, постановка сбилась и все актеры с улиц, вместо того чтобы отправиться домой и с радостью приняться за постный ужин, бросились с кулаками на вооруженных стражей.

Воины не ожидали ничего подобного. Ну, да, кому-то нос расквасить это можно, пырнуть ножом в бок — за милую душу, насадить ту визгливую бабу на пику — да хоть каждый день! Но толпа в своей безумной ярости просто смела всех стражей, втоптала их в мостовую, смешала мясо и кости со снегом и грязью. От стражей остались только раздавленные доспехи, да костные осколки. Некоторые в своей ярости доходили до неистовства и кусали, отгрызали куски мяса от стражников.

Погибло всего ничего, но остальных эти смерти ужаснули. Стражи бросились бежать, расталкивая, сбивая с ног горожан. Те отвечали им камнями. До конца площади добралось лишь несколько десятков стражей. Да и тех еще долго гнали до городской тюрьмы, где толпу встретили пушками и ружейными выстрелами.

Галента же потоком выбросило прямо к помосту. Люди продолжали избивать последних уцелевших стражей, которые забрались на помост — сверху обороняться от безоружных людей было проще.

Вор не хотел находиться в первых рядах, среди революционеров, как потом назовут эту безумную толпу, но сдвинуться никуда не мог. Один стражник принялся стращать его своей пикой, норовя ужалить тощего типа — счел, видать, легкой добычей. Галент обругал его, потом его мать, да схватил пику за древко и дернул на себя. Стражник полетел вниз в толпу, которая встретила его с радостными визгами.