Мечтают ли андроиды об электроовцах - Филип Дик

Значит, так оно и есть. Пуэрториканцев, славян, например, поляков ограничили в их духовном развитии. Положение англосаксов оказалось намного лучше. Для их детей существовала даже система народного образования, они могли посещать библиотеки, музеи, концерты.

Но даже для них… “Саранча” была не просто недоступной книгой, она была запрещена, и для всех в равной степени.

— Я читал в уборной, — объяснил Джо, — и прятал под подушкой. Да и читал ее я потому, что она запрещена.

— Ты страшно смелый! — изумилась Юлиана.

— Да? — отозвался он. — Ты, похоже, подтруниваешь надо мной.

— Нет.

Он чуть расслабился.

— Вам здесь, ребята, легко. У вас безопасная, бесцельная жизнь, вам нечего совершать, не о чем беспокоиться. Вы вдали от основного потока событий, вы — осколки былого, верно?

Он насмешливо посмотрел на нее.

— Ты сам убиваешь себя, — вздохнула она, — своим цинизмом. У тебя одного за другим забирали твоих идолов, и теперь у тебя не осталось ничего, чему бы ты мог посвятить свою любовь.

Кивнув на книгу, Джо произнес:

— Этот Абендсен живет где-то здесь, неподалеку, в Майенне. Обозревает мир из такого безобидного места, что никому и в голову не придет. Прочти-ка о нем.

Быстро пробежав глазами текст на последней обложке, Юлиана повторила вслух:

— “Демобилизованный солдат, служит сержантом в морской пехоте Соединенных Штатов. Во время второй мировой войны ранен в Англии в бою с фашистским танком “тигр”. Дом, где он писал роман, превращен им по существу в крепость”.

Она отложила книгу и добавила:

— Я слышала, кто-то рассказывал, что он почти параноик: свое жилище он окружил колючей проволокой под напряжением, а ведь это где-то в горах, к нему и так не доберешься.

— Возможно, он и прав, что предпринял меры предосторожности, — сказал Джо. — Немецкие шишки от злости прыгали до потолка, прочтя его книгу.

— Он и прежде вел такую жизнь. Это место называется… — Она взглянула на обложку. — “Высокий замок”. Вот так ласково он его называет.

— Очевидно, им до него не добраться, — размышлял Джо. — Он настороже и весьма предусмотрителен.

— Я уверена, — сказала Юлиана, — что для того, чтобы написать эту книгу, потребовалось немало смелости. Если бы державы Оси проиграли войну, то мы могли бы говорить и писать все, что заблагорассудится, как это было раньше. Мы бы снова были единой страной, и у нас была бы справедливая законная система, единая для всех нас.

К ее удивлению, Джо согласно кивнул.

— Не понимаю я тебя, — упрекнула она. — Во что ты веришь? Чего ты хочешь? То ты защищаешь этих чудовищ, этих уродов, истребляющих евреев, а потом вдруг…

Она со злости вцепилась ему в уши.

От неожиданности и боли Джо заморгал, когда она стала тащить его голову вверх, к своему лицу.

Тяжело дыша, они смотрели друг на друга, не в силах произнести хоть одно слово. Первым нарушил молчание Джо.

— Дай мне доесть то, что ты мне приготовила.

— Ты не желаешь со мной разговаривать?! Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, ты это понимаешь, а продолжаешь жрать, притворяешься, что не имеешь ни малейшего понятия, о чем речь?

Юлиана отпустила его уши, выкрутив их до такой степени, что они стали пунцово-красными.

— Пустой разговор, — ответил Джо. — Он не имеет никакого смысла. Вроде того, что болтают по радио. Ты знаешь, как когда-то коричневорубашечники называли тех, кто плетет философские премудрости? Их называли яйцеголовыми из-за большого, выпуклого черепа, который так легко разбить в уличной драке.

— Если это относится и ко мне, — сказала Юлиана, — почему же ты не уходишь? Для чего ты остался вообще?

Загадочная гримаса Джо остудила ее пыл.

“А жаль, что я позволила ему пойти со мной, — подумала она. — Сейчас уже слишком поздно. Теперь мне не избавиться от него, слишком уж он сильный. Происходит нечто ужасное, и это исходит от него, а я, пожалуй, ему помогаю в этом”.

— Так в чем же дело? — Он протянул руку, ласково потрепал ее за подбородок, погладил шею, сунул пальцы под рубашку и нежно прижал ее плечи к своей груди. — Настроение? Твои проблемы меня сковывают.

— Тебя когда-нибудь назовут европейским психоаналитиком. — Юлиана кисло улыбнулась. — Тебе что — хочется закончить жизнь в печи?

— А ты боишься мужчин?

— Не знаю.

— Могла бы предупредить ночью. Только потому что я… — Он запнулся, подбирая выражение. — Потому что я специально позаботился о том, чтобы заметить твое желание.

— Потому что ты валялся в постели с очень многими девками! — выпалила Юлиана. — Вот что ты хочешь сказать.

— Но я знаю, что прав. Послушай, я никогда не причиню тебе вреда, Юлиана, даю тебе слово, клянусь памятью матери. Я буду особенно нежным к тебе, и если тебе захочется воспользоваться моим опытом, я всегда готов тебе услужить. Все твои страхи пройдут. Я смогу уничтожить твои тревоги и поднять настроение, хоть ненадолго. А раньше тебе просто везло.

Она кивнула, несколько приободрившись.

Но холод и тоска все еще не отпускали ее, и она не могла понять, откуда они взялись.

Перед началом трудового дня мистер Нобусуки Тагоми нашел время побыть в одиночестве. Он сидел в своем кабинете в “Ниппон Тайм Билдинг” и размышлял.

Когда он собирался уже отправиться в контору, к нему домой пришло сообщение Ито о мистере Бейнесе. У молодого аспиранта не было и тени сомнения, что мистер Бейнес не швед. По всей вероятности, мистер Бейнес — немец.

Но способности Ито к языкам германской группы никогда не производили впечатления ни на торговое представительство, ни на Токкоку — японскую тайную полицию.

“Скорее всего этот дурак не разнюхал ничего стоящего, — подумал мистер Тагоми. — Неуклюжий энтузиазм в соединении с романтическими доктринами. Излишняя подозрительность”.

В любом случае на пороге — совещание с мистером Бейнесом и пожилым человеком с Родных Островов, и оно начнется независимо от национальности мистера Бейнеса. К тому же мистер Бейнес пришелся по душе Тагоми. “Мое чутье не подвело меня, — радовался он. — Сразу же при встрече распознал хорошего человека”.

Интуиция — главное в оценке людей. Важно отбросить все церемонии и внешние проявления и проникнуть в самую суть. “Мне он нравится, сказал себе мистер Тагоми, — немец он или швед. Надеюсь, что заракаин избавит его от головной боли. Прежде всего нужно не забыть справиться об этом”.

На столе зажужжал интерком.

— Нет, — ответил он резко в микрофон, — никаких обсуждений. Это момент постижения истины.