Операция «Круиз» - Михаил Владимирович Рогожин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пьяная?
— Нет. Обкурилась.
— Это та, которая с графом!
— Он тоже не выходит из каюты. Наркоманы…
Граф сидел в кресле, тупо уставившись в телевизор. Он не замечал меняющихся кадров фильма. Ему необходимо было окончательно уяснить для себя план действий. От этих размышлений его отвлекла Люба. Она не стучала в дверь, она бессильно ее царапала.
Павел сначала не понял, что это за звуки. На его вопрос «Кто там?» ответа не последовало. Он вооружился палкой с вмонтированным внутрь клинком и рванул дверь на себя.
Люба не могла вымолвить ни слова. Она прошла мимо Павла и упала на его постель. Он поначалу хотел выразить свое недовольство, но понял, что с девушкой что-то случилось.
— Ты ранена?
Люба в ответ прошептала:
— Я здорова. У меня галлюцинации. Дай что-нибудь выпить. Покрепче.
— Тебе же нельзя, — воспротивился Павел.
— Дай, — прошептала она.
Он достал из бара виски, налил ей в стакан, бросил лед и протянул. Люба выпила прямо из его рук все до дна. И уткнулась лицом в подушку. Павел постоял над ней, налил виски себе. Но передумал пить. Выключил телевизор и уселся в кресло.
Люба лежала минут десять и, когда Павел решил, что она заснула, вдруг резко развернулась и села на постели.
— Я только что видела Воркуту. Он выходил из каюты той бабы, которая цветами тут все украсила. Я знаю ее каюту, заходила советоваться, какой цветок заколоть в волосы.
— Опять твои выдумки! Может, она его сама пригласила?
Люба посмотрела на него скептическим взглядом и вздохнула, давая понять, что ей надоело недоверие Павла.
— Я точно знаю — там произошло убийство. Тогда, в Ростове, он так же страшно посмотрел на меня. Пойми, в каюте осталась лежать бездыханная женщина. И снова я невольно стала свидетелем. Он же моментально догадался, что я все поняла. Теперь очередь за мной…
Губы ее затряслись, и она зарыдала. Утешать было бесполезно. Павел сомневался в ее рассказе, но понимал, что она напугана по-настоящему. Он налил в стакан еще виски и почти силой влил ей в рот, расплескивая жидкость по лицу.
Алкоголь подействовал довольно быстро. Рыдания стали переходить в мерное посапывание. Люба свернулась клубком и была похожа на ребенка, проснувшегося от страшного сна и после родительского утешения снова безмятежно заснувшего.
Графу ничего не оставалось, как примириться с тем, что рядом с ним будет спать насильно залезшее в его постель юное создание. Но сам он вдруг почувствовал, что на душе у него стало поспокойнее. Отступило одиночество.
Глава семнадцатая
Татьяна встретилась с Пией в баре. Обе были слегка взволнованы. Хотя всячески старались вести себя раскованно. Они заказали шампанское и мороженое. Гречанка изысканно смотрелась в ослепительно белом прямом платье с золотистой отделкой, прикрывавшем колени, но имевшем боковые разрезы почти до бедра. Сверху она набросила на плечи такую же белую, крупной вязки шерстяную кофту.
Татьяна, верная своему броскому имиджу, надела трикотажную салатовую мини-юбку, облегающую ее широкие бедра, и зеленый свитерок с розовыми цветами.
Где бы они ни появлялись, сразу оказывались в центре внимания, и только в баре «Сафо» сложилась спокойная непринужденная обстановка. Этот бар почему-то считался интимным, и туда туристы захаживали редко. Подружки молча подняли фужеры с шампанским и царственно кивнули друг дружке.
— Я всегда презирала мужиков-диктаторов. Власть над женщиной можно получить только с ее согласия. Иначе это сплошное варварство. Ты не имеешь права подчиняться грубому насилию. Апостолос везде кичится своим европейским происхождением, послушать его, так и Штаты — провинция, а на самом деле он не кто иной, как азиатский деспот! Плюнь на него. В нашем возрасте поздно жить мечтами. Природа сама развяжет узлы на женской судьбе, — наставительно произнесла Татьяна.
Пия слушала внимательно и, судя по выражению глаз, соглашалась с ней. Но она слишком хорошо знала своего мужа. Если он обрушивал на кого-то гнев, то не уступал героям греческих трагедий. Подобно асфальтовой машине вдавливал в землю вставшего на его пути человека. Пия физически боялась его гнева. Рассказывать об этом — значит вызывать улыбки и сочувствие. Поэтому она внутренне не могла решиться на предложение подруги.
— Чего ты молчишь? Разве я не права?
— Права, — кротко ответила она.
— Не делай из этого трагедию. Совсем не обязательно кричать на весь корабль: «Я собираюсь изменить своему варвару-мужу!» Никогда не изменяй, чтобы отомстить, делай это для своего удовольствия. Поверь, один час, проведенный в объятиях желанного мужчины, вернет тебе год потерянной жизни. Женщина начинает чахнуть, как только перестает чувствовать мужчину. Бывают случаи, когда хочется, чтобы все вокруг умирали от зависти, видя твоего любовника. Но это больше ко мне относится. А для тебя, чем таинственнее связь, тем она слаще. И не противься. Все равно не устоишь.
— До сих пор ведь держалась?
— Если бы я свободно владела французским, я бы высказала все, что думаю, глядя на тебя.
Татьяна достала из сумочки зеркальце и протянула его Пии. Та поначалу не поняла и решила, что испачкалась ананасовым мороженым.
— Да нет, — схватила ее за руку Татьяна. — Всмотрись в свои глаза. Видишь? Они без огоньков! Такие красивые и совершенно болотные. Твой муж найдет еще сотню баб, даже если из всех мужских достоинств у него останется один-единственный палец, и тот на ноге. А ты куда денешься с такими глазами? В плакальщицы подашься или в святые?
Пия отложила зеркало, и на ее глаза навернулись слезы. Никогда рядом с ней не было человека, который бы так активно подталкивал ее к черте, которую она страшилась переступить. Каждый новый роман Апостолоса воспринимался ею как последний. Она убеждала себя, что нужно это выдержать и пережить, а дальше он вернется к ней, и возобновится их прекрасная прошлая жизнь. Последним испытанием стала его связь с Антигони. Тут Пия вообще потеряла надежду и готова была на развод. Но он нашел в себе силы расстаться с этой танцовщицей из нью-йоркского варьете, и Пия подумала, что наконец-то любовь к ней победила. Но снова жестоко ошиблась. Апостолос раздражается даже по поводу ее просьб спать в одной постели. Большего удара по женскому самолюбию нанести невозможно. Конечно, если бы не Татьяна, Пия продолжала бы напиваться и плакать в полном одиночестве. Но то ли сам Господь, то ли дьявол захотел, чтобы она оказалась рядом.
— Знаменитый
