Охота за островом - Джордж Райт

— Вы сами должны понимать, мистер Уайт, что ваши условия неприемлемы. Почему бы вам не подумать о более реалистичной оценке…

— Мистер Клайренс, — перебил его Роберт, — вы деловой человек и, конечно, прекрасно умеете торговаться. Наверное, поэтому вы такой богатый. Я не богат, мистер Клайренс. Я торговаться не умею и не буду. У вас есть, — он посмотрел на часы, — одна минута. Если вы за это время не примете моих условий, я раскушу ампулу.

— Вы блефуете, — сказал Клайренс с тем же спокойствием, которое помогало его предкам-пионерам, имея последний патрон в стволе, вести переговоры с целой оравой вооруженных индейцев.

— Меня уже обвиняли в этом, — возразил Уайт, — и ничем хорошим это не кончалось. Мисс Эмили могла бы подтвердить это, если бы была здесь. Сорок секунд, мистер Клайренс.

Миллиардер молчал, оставаясь воплощением спокойствия.

— Пусть вас утешит то обстоятельство, — добавил Роберт, — что остров нужен мне не навсегда. Всего лишь на срок, в полтора раза превышающий среднюю продолжительность жизни… а там ваши наследники могут забирать его обратно.

— Почему бы просто не сказать «в пожизненное пользование»? — пожал плечами Клайренс.

— Я вовсе не хочу, чтобы кто-нибудь, а тем более представитель столь могущественного семейства, как ваше, был заинтересован в моей смерти, — улыбнулся пилот. — Не хочу и ограничивать себя конкретными цифрами — кто знает, чего достигнет медицина за ближайшее столетие… Однако ваша минута истекла, а я еще не получил ответа.

— Но послушайте, мистер Уайт! Почему вы не хотите подойти к проблеме по-деловому? Неужели вам не ясно, что часть лучше, чем ничего?

— Утверждение спорное, — возразил Роберт. — Вот вы, полагаю, не захотели бы получить часть вашей дочери? Разумеется, это не угроза, а лишь отвлеченный пример. Итак, вы принимаете мои условия? Нет? Мне очень жаль, мистер Клайренс, — Уайт медленно закрыл рот. В этот миг он почти не сомневался, что сделает это — слишком велика была его злость на Клайренса. Дело было даже не в том, что тот торговался из-за собственной дочери — пилот на его месте был бы ничуть не щедрее; дело было в том, что из-за этого рушились блестящие планы Роберта, которые он считал уже почти воплотившимися. К черту! Он зашел слишком далеко, чтобы отступать. Зубы сжали ампулу.

— Подождите! — закричал Клайренс. — Вы получите свой остров… не спешите радоваться, — добавил он, заметив хищный блеск в глазах пилота. — Получите не на полторы жизни, а только на год… пока. Если за это время Эмили будет возвращена, остров ваш. В противном случае контракт будет расторгнут. Это может произойти и до истечения года, если будет доказано, что моя дочь мертва… или не может быть возвращена домой по не зависящим от ее воли причинам.

— Два года, — немедленно потребовал Роберт, хотя и не думал, что переговоры о выкупе затянутся так сильно.

— Хороша же ваша информация, раз вы отводите столько времени на поиски!

— Просто не хочу, чтобы вы затягивали их искусственно, — пожал плечами Уайт. — Не забывайте, ампула еще у меня во рту.

— Хорошо. Два года. Сейчас компьютер выдаст экземпляры контракта. Вот. Подписывайте.

Роберт внимательно прочитал текст и расписался, не забыв получить у компьютера подтверждение, что контракт зарегистрирован государственной нотариальной сетью.

— Ну, а теперь вы сунете голову в брэйнсканер?

— Ну нет, я совсем не хочу, чтобы в моих мозгах копались и выясняли вещи, не имеющие прямого отношения к делу. Для подтверждения правдивости моего рассказа хватит и детектора лжи — современные модели дают стопроцентную гарантию.

Под контролем этого прибора Роберт поведал обо всем, что знал, опуская некоторые подробности, которые могли бы слишком возмутить Клайренса как отца, хотя и были бы им оценены, как бизнесменом. Миллиардер понял, что заключил невыгодную сделку: не сегодня-завтра коррингартцы сами выйдут на него с предложением о выкупе. Но контракт есть контракт…

— Надеюсь, эта сделка не принесет вам удачи, — сказал он, пока техник отсоединял датчики.

— Надеюсь, что вы напрасно надеетесь, — ответил Роберт. — Знаете, я теперь отношусь к вам куда лучше, чем вы ко мне. Я убедился, что миллиардеры тоже способны приносить пользу, — он направился к двери.

— Стойте, Уайт! Объясните свой ответ на последний вопрос.

— Что-нибудь не так? Меня спросили, утаиваю ли я важную для возвращения Эмили информацию, я ответил — нет, и прибор признал ответ правдивым.

— С коэффициентом 0.74.

— Все, что выше 0.7 — правда.

— Но другие ваши ответы шли с коэффициентами выше 0.9!

— Не знаю. Возможно, моя неуверенность из-за того, что прошло уже несколько недель…

Но на самом деле Роберт понял, почему коэффициент получился низким: машина уловила его сомнения в том, что похищение Эмили вообще устроено ради выкупа…

65

Эмили не видела неба и вообще открытого пространства с того момента, как имперские десантники затолкали ее в катер — все это время она находилась в запертых помещениях без окон, сперва в каюте звездолета, потом, на протяжении нескольких часов — в отсеке большого флаера и, наконец, в своей теперешней камере, куда ее доставили прямо из крытого ангара. Она не имела даже отдаленного представления, где находится, расположена ли ее тюрьма на планете или в космосе. Гравитация чуть превышала земную; но это могла быть центробежная сила на вращающейся станции или даже инерционная сила, возникающая при полетах в транспространстве. Со временем, впрочем, Эмили убедилась, что никуда не летит; в пользу этого предположения говорили и размеры тюрьмы, слишком большие для космического аппарата — путь от ангара до камеры состоял из нескольких спусков на скоростных лифтах и переходов по туннелям.

Условия содержания Эмили нельзя было назвать суровыми: в ее распоряжении была довольно просторная комната, оснащенная всеми атрибутами цивилизованной квартиры — от элементарных гигиенических удобств до компьютерного терминала и 3D-видео. В углу висела инструкция на английском языке, объяснявшая, как пользоваться терминалом; c помощью него Эмили могла заказывать пищу из достаточно разнообразного, но привычного для землянина меню (еда подавалась автоматически через специальное окошко в стене), а также выбирать фильмы (их было около сотни, все земные и довольно старые; 3D-видео был подключен только к воспроизводящему устройству и ничего иного с его помощью увидеть было нельзя). Обитатель комнаты мог менять по своему желанию свет, температуру и влажность, мог слушать музыку и выбирать пейзаж за фальш-окнами — большими экранами в стене. Словом, Эмили могла бы чувствовать себя довольно комфортно, если бы не нарастающая скука и страх перед неизвестностью. С того момента, как ее заперли здесь, она не видела ни одного коррингартца, никто не входил к ней, не связывался через компьютер, не обращался с вопросами или приказаниями; те же, кого она видела раньше, вели себя как простейшие роботы, ни разу не сказав ни слова (за исключением распоряжений конвоиров: «Прямо», «Налево»). Спасаясь от скуки и страха, Эмили много спала; со временем она заметила, что периодически, особенно после еды, сон ее бывает как-то особенно глубок. По-видимому, в пищу добавляли какие-то препараты; Эмили поняла, что с ней что-то делают, когда она отключается, но не пыталась отказаться от пищи, сознавая, что тюремщики все равно добьются своего. Как-то раз, вынырнув из черного омута сна, она припомнила смутные видения, мелькнувшие словно сквозь пелену: просторная светлая лаборатория, приборы… Очевидно, ее увозили на медицинские исследования. Догадка подтвердилась, когда, стоя под душем, она заметила на своем теле еще не исчезнувшие круги от присосок датчиков, а в другой раз — след от укола. Неужели воплотился в жизнь кошмар, о котором рассказывал Уайт, и коррингартцы ставят над ней свои ужасные биологические опыты? От этой мысли ее охватила паника. Дьявольский план — заразить пленницу какой-нибудь страшной чумой, а потом вернуть землянам за выкуп! Впрочем, Эмили удалось взять себя в руки и рассудить, что подобный план бесполезен для Империи: земляне тщательно обследуют всякого, побывавшего в руках коррингартцев, даже если это дочь Клайренса. И все же Эмили страдала если не от страха, то от унижения: хотя она и убеждала себя, что коррингартцы — не люди, и ей нечего стыдится, мысль о том, что эти существа раздевают ее, осматривают, трогают своими уродливыми бугристыми пальцами, была отвратительна.