Император Крисп - Гарри Тёртлдав

И что потом? Потом все перейдет в руки сыновей и благого бога.

В том, что Фос и далее будет заботиться о Видессе, Крисп не сомневался. В своих сыновьях он был уверен меньше.

Дождь лился с неба полотнищами, широкими водопадами стекал с крыш и превращал грязь во внутреннем дворике крепости в Эчмиадзине в жижу. Фостий закрыл узкое окошко в своей келье деревянным ставнем, потому что без него внутри вскоре стало бы так же сыро, как и на улице.

Но с закрытым ставнем в голой квадратной комнатке становилось темно, как ночью; мерцающий огонек лампы почти не разгонял мрак. Фостий старался как можно больше спать. В темной комнатушке ему почти нечем было заняться.

Через несколько дней проливных дождей он почувствовал, что сон переполняет его, как вино — новый мех. Фостий вышел в коридор в поисках чего-нибудь другого кроме еды.

В коридоре на стуле дремал Сиагрий. Он не иначе как установил между собой и дверью в клетушке Фостия магическую связь, потому что встрепенулся сразу, как только она открылась, хотя Фостий сделал это совсем тихо. Сиагрий зевнул, потянулся и сказал:

— Я уже начал думать, что ты там помер, парень. Скоро собирался проверить, не завонял ли ты.

«Уж вонь ты бы точно обнаружил», — подумал Фостий. Фанасиоты считали тело порождением Скотоса, поэтому не ублажали его мытьем и не маскировали его запахи духами. Иногда Фостий даже переставал замечать получающуюся в результате вонь, потому что сам далеко не благоухал. Иногда же она его весьма угнетала.

— Я иду вниз, — сказал он. — Мне даже дрыхнуть стало скучно.

— Тебе недолго осталось скучать, — сообщил Сиагрий. — После дождей прояснится, а когда прояснится, мы отправимся сражаться. — Сжав кулак, он шарахнул себя по ноге. Фостий понял, что Сиагрию тоже было скучно: в последнее время ему не подворачивалась возможность выбраться из города и кого-нибудь прирезать.

В коридоре горели всего два факела, поэтому там было лишь чуть светлее, чем в каморке у Фостия. Он зажег огарок свечи от ближайшего к лестнице факела и направился вниз по крутой каменной спирали. Следом топал Сиагрий. Как и всегда, добравшись до подножия, лестницы Фостий вспотел; достаточно было оступиться, и он оказался бы внизу гораздо быстрее, чем собирался.

На первом этаже цитадели теснились солдаты Ливания. Некоторые спали, закутавшись в одеяла. Их земные пожитки находились или под головой в кожаных мешках, служивших подушками, или рядом.

Сколько бы фанасиоты ни провозглашали презрение к материальным благам, их солдаты до сих пор поддавались искушению завладеть вещами, которые им не принадлежали.

Кое-кто из тех, кто не спал, играл в кости; здесь монеты и прочие земные ценности переходили из рук в руки более привычным способом. Фостий вспомнил, как он изумился, впервые увидев солдат-фанасиотов за азартными играми. С тех пор он наблюдал эту картину много раз и пришел к выводу, что эти люди были сперва солдатами, а уж потом фанасиотами.

В дальнем углу кучка любопытствующих стояла вокруг игровой доски и двух игроков. Фостий подошел к ним поближе.

— Если никто не желает стать следующим, то я вызываю победителя, — сказал он.

Игроки оторвались от фигур.

— Привет, друг, — произнес один из них фанасиотское приветствие, к которому Фостий до сих пор привыкал. — Хорошо, я тобой займусь, когда разделаюсь с Грипасом.

— Ха! — Грипас вернул на доску фигурку захваченного у противника прелата. — Береги своего императора, Астрагал, Фостий будет играть со мной.

Грипас оказался прав; после недолгой схватки оказалось, что император Астрагала, осажденный со всех сторон, больше не может отыскать квадрат, куда он может перейти без риска попасть в плен. Бормоча что-то себе в бороду, солдат сдался.

Фостий сел на его место, и они с Грипасом расставили фигуры на исходные места в первых трех рядах игровой доски девять на девять клеток. Грипас взглянул на Фостия:

— Я с тобой уже играл, друг. Хочу воспользоваться привилегией выигравшего и оставить первый ход за собой.

— Как хочешь, — ответил Фостий. Грипас переместил пехотинца по диагонали и поставил его перед прелатом, освободив для действия более дальнобойную фигуру.

В ответ Фостий выдвинул вперед одного из своих пехотинцев.

Грипас играл как солдат, каким он и был. Он бросал фигуры в бой, не особенно заботясь о том, где они окажутся три хода спустя. Фостий действовал более тонко. Он потратил немного времени, создавая перед своим императором заслон из золотых и серебряных монет, но потом начал получать преимущество от такой безопасности. Вскоре Грипас стал озабоченно покусывать усы. Он попытался нанести ответный удар, возвращая на доску захваченные у Фостия фигуры, но позиция Фостия оказалась не столь уязвимой, как прежде у Астрагала. Он выиграл у солдата без особого труда.

Едва проигравший поднялся, на его место уселся Сиагрий.

— Ладно, малыш, — сказал он, пристально глядя на младшего Автократора, — посмотрим, насколько ты крепок.

— Играя против тебя, я сохраню первый ход за собой, клянусь благим богом, — отозвался Фостий. Столпившиеся вокруг солдаты тут же начали делать ставки. За долгую зиму Фостий и Сиагрий доказали, что они в крепости лучшие игроки, но друг против друга они играли с переменным успехом.

Фостий тоже посмотрел на своего неряшливого противника. Ну кому могло прийти в голову, что человек с внешностью бандита и соответствующими привычками окажется столь хладнокровным и искусным игроком? Но фигурам на доске было все равно, как игрок выглядит и как себя ведет, когда не играет. И Сиагрий уже давно доказал, что он гораздо умнее, чем кажется.

Он обладал особым талантом возвращать на доску захваченные фигуры, обеспечивая при этом поразительный эффект. Если он ставил обратно всадника, можно было не сомневаться, что две фигуры противника окажутся под угрозой, причем обе более ценные. А если в ход шло осадное орудие, это означало, что вашему императору скоро придется туго.

Манера его игры выдавала происхождение. Когда Фостий делал ход, который ему не нравился, Сиагрий рычал: «Ах ты, сын шлюхи!» Поначалу Фостия это весьма задевало, но теперь он научился обращать на его грубости не больше внимания, чем на хмыканье или нервное подергивание некоторых своих столичным противников.

Играя против Сиагрия, он позволял себе рисковать гораздо меньше, чем когда играл против Грипаса. Фактически он вовсе запретил себе рисковать: предоставь Сиагрию дырочку в обороне, и он обрушится на это место во всю мощь. Сиагрий играл с не меньшей осторожностью, и в результате игра стала затяжной и позиционной.