Дочь солнца. Хатшепсут - Элоиз Мак-Гроу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да будет довольно Ка Вашего Высочества, — пропела она. Её низкий и хрипловатый голос заставлял даже обычное приветствие звучать с тяжкой многозначительностью.
Тот пробормотал: «Радуйся» — и повернулся обратно к своему луку, надеясь, что она просто возьмёт что-нибудь с полки и уйдёт. Но услышал приближающийся звон её украшений.
— Если Ваше Высочество позволит, я немного поговорю с вами. Я забочусь о счастье Вашего Высочества. Вы пробыли в храме уже более двенадцати месяцев. Могу ли я спросить, нашли ли вы эту жизнь привлекательной?
— Это... это познавательно, — пробормотал Тот.
— Действительно. — Она улыбнулась, понимающе глядя ему в глаза. — Настолько познавательно, что вы хотели бы провести здесь и все оставшиеся годы вашей жизни?
— Нет! Я не собираюсь на всю жизнь оставаться жрецом.
— Конечно. Но разве не к этому всё идёт?
— Почему, нисколько. Я...
— Вы знаете моё имя? — негромко сказала она.
— Нет.
— Меня зовут Нофрет-Гор. — Она мгновение подождала, а затем горько улыбнулась. — Для вас это имя ничего не значит? Думаю, что нет. Теперь оно не значит ничего, а ведь было время, когда его знали все Фивы, от вельможи до последнего нищего! Они следовали за моими носилками по улицам, протягивали ко мне руки и шептали моё имя детям. Моё слово — просто слово — сокрушило одних могущественных и вознесло на их место других.
Тот с беспокойством смотрел на неё, но и помыслить не мог что-нибудь сказать. Он задавался вопросом, была ли она с своём уме.
— Вы не верите мне, — спокойно сказала она. — Неудивительно. Может быть, вы выслушаете, что я скажу вам: без моего дара пророчества его святость Хапусенеб всё ещё был бы сем-жрецом! Да и о его высоком превосходительстве князе Сенмуте, Первом рабе Амона, знали бы только, что он муж Нофрет-Гор.
— Князь Сенмут — ваш муж? — удивлённо откликнулся Тот.
— Он был моим мужем. Да! Был! Его надменность вырос чересчур высоко и стал слишком могущественным, чтобы остаться в браке с той, которая вознесла его горделивую голову! Он теперь любит царицу... а я превратилась в ком праха, который следует растоптать сандалиями, и он растоптал меня. — Она сделала паузу, глядя на Тота горящими глазами, и мягко добавила: — А она намеревается сделать то же самое с вами.
— Что... что вы имеете в виду? — запнулся Тот. Он понял, что хотела сказать пророчица, и почувствовал, как от странного и сильного отвращения к голове прилила кровь. — Я думаю, что вы ошибаетесь! — гневно возразил он.
— Но при этом догадываетесь, что я права, — прошептала она Тот повернулся к жрице спиной и принялся вытаскивать лук из корзины, чтобы сделать другую связку. Его руки вдруг стали грубыми и неуклюжими; луковая шелуха со слабым шорохом скользила и вываливалась из пальцев. Некоторое время это был единственный звук в комнате. Затем украшения вновь зазвенели, и когда она остановилась рядом с ним, тяжёлый аромат духов заглушил даже запах лука.
— Ваше Высочество, его превосходительство Хапусенеб вызывал вас в свои палаты всего два дня назад, не так ли?
— Да.
— Разве он не сказал, что вы через неделю будете помазаны в звание полного жреца ранга служителя одеяний?
— Да, но...
— А он сказал вам, на какой срок вы окажетесь привязаны к храму, если дадите клятву? Нет... думаю, нет. Но я скажу вам. Эта клятва свяжет вас на десять лет.
Тот медленно, оцепенело обернулся и посмотрел на неё. Наконец он прошептал:
— Нет. Они не свяжут меня так надолго. Они не могут! Почему, ведь уже через четыре года я стану взрослым... через четыре года я... — Он остановился, внезапно охваченный ужасной неуверенностью.
— Станете царём? — закончила она.
— Да! Я царевич...
— И всё же вся ваша жизнь здесь кажется странно неподходящей для царевича, которому суждено стать царём. Вам так не кажется?
— Это... это образование. Именно поэтому я здесь. Я должен изучить много вещей...
— Вы могли бы научиться намного большему и от лучших наставников во дворце.
Тот молча смотрел на неё, отчаянно желая, чтобы она ушла.
— Ваше Высочество, у меня были видения, касавшиеся вас, сны и видения. Сенмут заглушил мой голос, но он не может заглушить голос Амона, который говорит со мной в часы тьмы. Если вы не верите мне, то спросите своих друзей здесь, в храме. Они знают мои силы.
— У меня нет друзей в храме! — пробормотал Тот, одновременно соображая, не имеет ли она в виду этого жирного, который всегда покачивался и приставал с вопросами? Или Хведа? Хведа, который посоветовал ему воспротивиться, который сказал: «Потребуйте свои права»?
— У вас есть друзья! Вы не знали об этом?
— Нет, не знал! — заорал Тот, обозлившись, что она не уходит, не оставляет его одного. — Я знаю только, что должен закончить эту работу до вечернего жертвоприношения, а я не могу сделать этого, пока ты говоришь со мной!
— Да, работа. И сколь долго, во имя Амона, вы будете ею заниматься?
— Это в руках богов!
Нофрет-Гор выпрямилась, на её лице появилась медленная одобрительная улыбка. Она кивнула.
— Именно так, Высочайший, именно так. Рука бога. Смотрите, на следующей неделе, на четвёртый день Пахона[118], пройдёт ежемесячный праздник Солнца. В этот день вы встанете один в северной колоннаде Молитвенного зала и увидите, что рука бога движется.
С новой, загадочной улыбкой она стремительно повернулась и вышла из комнаты, оставив уставившегося на дверь Тота с головой, битком набитой вопросами. Он хотел закричать: «Подождите!» Хотел побежать за ней. Но почему-то не сделал ни того, ни другого. Просто стоял, держа в руке забытую луковицу и слушая, как таинственный негромкий перезвон её украшений удаляется по коридору.
ГЛАВА 7
В четвёртый день Пахона, на который в этом месяце был назначен праздник Солнца, Сенмут встал до света, нарядился как только мог и сразу же отправился во дворец. Для короткой поездки он благоразумно выбрал кресло-носилки, а не свою новую колесницу и пару нервных жеребцов, которые под его неопытной рукой успели разбить уже три повозки.
— Не проще было бы сразу бросить полдюжины колесниц в реку, а потом купить лошадей, с которыми ты мог бы справиться? — язвительно спросил Сенмен, когда Сенмут в третий раз за шесть месяцев, хромая, приплёлся домой по задворкам.
Сенмут просто усмехнулся и сообщил брату, что его совет, как обычно, смердит рыбным причалом.
— Ты, братец, рассуждаешь как крестьянин, вот в чём твоя беда. Разве благородный Нехси покупает лошадей, которыми можно управлять? Или же господин Футайи, который чуть ли не вдвое старше меня?
— Да, но когда они учились управляться со скотиной, ты ещё торговал вразнос рыбой в...
— И я тоже научусь. Пойдём, помоги мне дойти до дому, а то из-за этих красивых демонов я разбил колено.
Новая колесница была ещё цела, но сегодня утром не следовало дразнить богов. Ему предстояло весь день находиться на глазах у публики. Принимая у раба свой длинный, украшенный самоцветами жезл, довольный Сенмут устроился в кресле-носилках. Ему предстояло любимое занятие — быть на виду.
Большой двор сверкал факелами, процессия начала выстраиваться. Распорядители, слуги, рабы носились взад-вперёд, выравнивая носилки и колесницы в строгом порядке, соответствовавшем рангу их аристократических владельцев, которые толпились в Тронном зале, ожидая появления царицы. В женском доме на втором этаже, в небольшой серой с золотом комнате, которая когда-то принадлежала её матери, с десятилетней царевной Нефер-Ра случилась истерика, потому что ей не нравились плоёные рукава её нового платья из царского полотна. Эго была бледная девочка, высокая для своего возраста, с вялым ртом и выражением бесконечного недовольства на худом лице. Царевна была копией своего отца, хотя об этом никто не говорил вслух. Она даже унаследовала его болезненное сложение, но, к счастью, не его склонность к безумию или тягостные и прихотливые повороты мыслей. Если Ненни был упрям, то она просто ворчлива, а в те моменты, когда его взгляд ушёл бы в себя, она взирала на окружающих.
Сейчас в качестве окружающих выступали поочерёдно её собственное отражение в зеркале и взволнованные служанки.
— Смотрите! — визжала она, сердито дёргая за тонкий как паутинка рукав, покрытый мелкими складками. — Здесь морщит! Я. не буду это носить, не буду! Вы должны всё это закрепить!
— Но, Ваше Высочество, — ворковала нянька, — это задержит процессию.
— Тогда пусть процессия подождёт! — отрезала Нефер, срывая с себя платье и швыряя его на пол. — Я царевна и не буду носить это уродство! Уберите эту гадость, чтобы я её не видела, или у меня разболится голова!