Локальный конфликт - Александр Афанасьев

Лунные вспышки опаляли кожу. Он старался повернуться к ним затылком или прикрыть глаза ладонью, приставив ее к правому виску, будто он так отдавал кому-то честь. Со стороны могло показаться, что у него разболелась голова, что было очень близко к истине, а он, потирая виски, хочет ее унять.

Его имя все еще оставалось на слуху, забыть его еще не успели, поэтому он привлек к себе куда большее внимание, нежели большинство его предшественников, шагавших к трибуне при полном безразличии зала.

На него смотрели почти все. Что-то шептали. Он почувствовал, что начинает краснеть. Это могло случиться от жары. Когда он сидел, то ощущал ее не так сильно, теперь же воздух показался ему слишком теплым, а под потолком он и вовсе был испепеляющим. Когда он дошел до президента, кожа на лице пылала, как при солнечном ожоге. Ему бы защитным кремом намазаться предварительно с примесью ментола, освежающей и бодрящей. Но кто же знал, что здесь окажется так жарко?

На последнем шаге он споткнулся, зацепившись за что-то, то ли о загнувшийся кончик ковра, то ли ноги заплелись. Голова его наклонилась, и он ринулся вперед, нацелившись в живот президента макушкой, как бык, решивший протаранить рогами тореадора. Естественная реакция — ведь у президента в руках была красная коробочка.

Президент увернулся, шагнув в сторону, чуть придержав свободной рукой Сергея. Тот остановился, развернулся, смущенно улыбаясь, проклиная себя за неуклюжесть и предчувствуя, что этот случай станет поводом для множества шуток, которыми его еще долго будут поминать коллеги по цеху, да и не только они.

— Извините.

— Ничего, ничего.

В глазах президента появилась настороженность, когда он посмотрел в глаза Сергея, прочитав в них что-то, и это ему совсем не понравилось. Но что? Сергей и не знал. Впору спрашивать — что же там разглядел президент.

Сергей смутился, покраснел еще больше, чуть отпрянул, а потом вернулся на прежнее место.

— Я вас поздравляю, — сказал президент, — знаю о выпавших на вас горестях в Истабане. Надеюсь, что вы уже выздоровели. Как вы себя чувствуете? — Президент говорил тихо, и, несмотря на превосходную акустику в зале, его никто, кроме Сергея, не слышал.

— Спасибо. Голова иногда немного болит.

Рука его потянулась к протянутой коробочке с орденом, но прошла мимо, как у больного, который на приеме у врача никак не может попасть пальцем в кончик носа. Тычет то в щеку, то в глаза, то в переносицу и недоумевает, почему у него нарушилась координация движений.

Рука Сергея тянулась все выше и выше. Она уже не подчинялась ему. Он не мог ее остановить. Более того, он понял, что и левая рука ему не повинуется, начинает дрожать, как в нервном припадке, и сейчас устремится следом за правой. Он хотел закричать, чтобы хоть так предупредить президента об опасности, но и этого не смог сделать.

Они смотрели не мигая друг другу в глаза, как два враждующих гипнотизера, решивших выяснить в очном поединке, кто из них сильнее. Мозг разбухал, разжижался и испарялся, а газы, в которые он превращался, давили изнутри на черепную коробку, но вырваться не могли, и лишь кровеносные сосуды в глазах стали рваться, окрашивая белки в красное. Голова стала совсем тяжелой. Странное ощущение, когда мозг уподобляется желудку, который спазматически, порциями выбрасывает полупереваренную пищу и желудочный сок, обжигая пищевод и гортань, — так и мозг сейчас выбрасывал какие-то полупереваренные мысли, которые, выплывая на его поверхность, разъедали ее, как желчь или кислота. Там роилось полчище отвратительных червяков. Сергея чуть не вырвало от этой мысли.

Кончики его вытянутых пальцев толкнули президента в шею, но за миг до этого тот немного сместился, а Сергей уже не успел скорректировать удар, поэтому он пришелся на несколько миллиметров левее цели. На губах у президента стала выступать пена. Коробочка выскользнула из его рук, еще в воздухе раскрылась, грохнулась на пол углом, он сильно смялся, деформировался, так что теперь коробочку не закроешь герметично. Орден выпал из коробочки, покатился со звоном по мраморному полу, потом уже тише по бархатной дорожке, заблестел на красном, а сам бархат стал похож на подушечку, на которой во время похорон перед гробом несут ордена умершего.

Президент захрипел, потому что проход в горле стал очень узким и воздух, скопившийся в легких, застрял там. С губ полетели ошметки пены, как мыльные пузыри, не наполнившиеся воздухом. Лоб президента побелел, его прорезали морщины. Лицо стало страшным. Оно напряглось, как у висельника, которому нечем больше дышать. Рот чуть приоткрылся, потом распахнулся пошире, но распухший язык еще не вывалился и дрожал внутри, похожий на обнаженное сердце, видное через аккуратно вскрытую грудную клетку.

Если тело Сергея вначале как-то сопротивлялось, то теперь оно стало безвольным. Президент скорее интуитивно, потому что его глаза, начинающие вылезать из орбит от удушья, вряд ли что-то могли видеть, кроме каких-то непонятных теней, отбил второй удар, отвел его легким движением, будто хотел отмахнуться от подступившей к нему смерти.

Время для них замедлилось, а для остальных в зале текло в прежнем ритме. Никто и не понял, почему президент вдруг почувствовал себя плохо. Его хрип наткнулся на микрофон, усиливший этот звук невообразимо, и только тогда стало ясно, что президент задыхается. Все опять повскакивали с мест.

Снайпер, спрятавшийся почти под потолком в небольшой нише, где раньше, много-много лет назад, отводилось место для оркестра, играющего на балах, следил за происходящим через оптический прицел. Палец его, подрагивая как от легких электрических импульсов, лежал на спусковом крючке. Снайпер так и не надавил на него посильнее. Перекрестье прицела было постоянно наведено на висок репортера, но вспышки фотоаппаратов ослепили его. Ему почудилось, что президента и человека рядом с ним поглотил серебряный туман. Рука его дрогнула. Выстрели он сейчас, и мог не просто промахнуться, это как раз было не страшно, — он мог попасть в президента. Он не хотел увеличивать панику, предвидев, что когда пуля пробьет голову человека, напавшего на президента, а та взорвется, словно газы, в которые превратился мозг, наконец-то раскололи череп, то стена, пол, президент, да и все в радиусе нескольких метров, забрызгает отвратительная жижа, чем-то похожая на еще не застывший студень, все в зале бросятся бежать прочь, толкаясь в узких проходах, опрокидывая кресла и затаптывая друг друга. Во время паники могут быть жертвы. А вдруг и у службы охраны нервы расшатаются. Что ж тогда будет? Колоссальный резонанс. Ведь все это снимается. Все материалы станут отсматривать по кадрам. Они пойдут не на вес золота, а гораздо дороже.

Когда у него потом спрашивали, почему он не стрелял, он долго подыскивал ответ, но так и не смог передать на словах те чувства, которые тогда ощущал.

К ним метнулась серая, похожая на тень, фигура. Вначале, уже находясь на грани сознания, Сергей подумал, что это демон пришел забрать его в ад, проводить его, потому что сам он в одиночку дорогу не отыщет, заблудится и, глядишь, попадет в более приятные места. Демон тоже подрабатывал в президентской охране. Но почему же он опоздал?

Сергей хотел отмахнуться от тени, прогнать, закричать: «Иди прочь», но челюсти его крепко сомкнулись, как у крокодила, ухватившего подошедшую к реке антилопу, или у бульдога, зажавшего в зубах брючину прохожего. Он не смог разомкнуть их, то ли от испуга, то ли по какой-то другой причине, и лишь вылупил глаза, точно и он, как и президент, задыхался. «Возьми лучше его», — говорили его глаза, указывая на медленно оседающего президента. Слов не было. Только хрип, слившийся с хрипом президента. Они хрипели дуэтом в унисон, будто исполняли странную задумку обезумевшего композитора.

Тень оказалась человеком. Обычным человеком. Он разглядел лицо. В нем не было ничего демонического. Сергей так обрадовался этому открытию, что чуть было не развел руки в сторону, чтобы приветливо обнять этого человека. Тот этого не понял и ударил Сергея скрюченными, как на ноге у курицы, пальцами в висок. Две такие же тени бросились к президенту. Они словно отпочковались от стены, успев подхватить президента до того, как он упал, и потащили куда-то.

Из нескольких десятков глоток вырвался один и тот же звук: «Эх», как от удара по груди, когда из легких выходит весь воздух. Он слился в гортанный гул.

Его мозг участок за участком разрушался. Но боль уходила из него, совсем как огонь — он все сжег в голове. Вот только никто его не потушил, и он переметнулся на другие участки.

Как же он отвратительно поступил. Неблагодарный! Он нарушил ход церемонии, остановил ее, и сегодня она не возобновится, а это значит, что Кондратьев не получит Звезду Героя. По крайней мере, сегодня. Не стоило Кондратьеву его спасать. Вот сколько от него неприятностей.