Локальный конфликт - Александр Афанасьев

— Здравствуй, Сережа, — ворвался в ушную раковину возбужденный голос Валерия Петровича. — Ты куда запропастился? Я всех на уши поставил, вплоть до твоего участкового. Милый он, кстати, человек. Увидишь его — привет передай. Сегодня он целый день у твоего подъезда проторчал. Ты его не встречал?

— Нет.

— Ну, наверное, поесть отлучился. Зайдет еще. Ладно. Тебя невозможно найти. Заставляешь меня нервничать. Ты же знаешь, что сердце у начальства пошаливает. Хочешь, чтобы меня хватил инфаркт? Не дождешься.

— Извините, Валерий Петрович, — вставил Сергей.

— Ладно. Ладно. Мое место тебе все равно не занять. Тут и без тебя уже очередь желающих выстроилась. Настырные, надоедают, разве что на прием не просятся… У тебя есть хороший костюм? — практически без перехода спросил он.

Этот вопрос застал Сергея врасплох, и он несколько секунд обдумывал ответ. Можно было вообразить, что он перебирает по памяти все свои костюмы, оценивая их, раздумывая, какие из них можно отнести к рангу хороших.

— Если нет, одолжу какой-нибудь из своих. По комплекции мы похожи, а если брюки будут немного велики — подтяжки наденешь или в мастерскую отдашь перешить. У меня есть очень хороший костюм от Версачи. Я-то его и не носил. Он мне мал немного. Тебе будет как раз. Решено. Я тебе его подарю.

— Да что случилось-то?

— Ха, он еще спрашивает? Все информационные агентства об этом с утра трубят, а впрочем, в твой домашний компьютер агентства не заведены. Так в интернет заглянул бы или телевизор включил. Некоторые дружественные нам каналы тоже об этом сообщают.

— О чем?

— О том, что указом президента ты награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» четвертой степени.

— За что? — вымолвил Сергей.

— Глупый, я же тебе по-русски, кажется, сказал. Повторяю — за заслуги перед Отечеством, а если конкретнее, то цитирую: «за мужество, проявленное при освещении боевых действий в Истабане». Понял? — Валерий Петрович был так возбужден, словно это его наградили орденом. — Спокойнее. Ты крепко стоишь на ногах? Сядь в кресло, расслабься и дыши ровнее.

— Я в порядке.

— Ну ты куда запропастился-то? Даже ребята из администрации президента тебя не смогли отыскать, а вот Людочка смогла. Придется ей премию выплачивать. Надеюсь, что она нас не подслушивает. А ты так больше не пропадай.

— Постараюсь, — он представил, какой бы вышел конфуз, если бы в квартиру Милы вломились несколько крепких молодцов в камуфляже и черных масках, сообщили бы ему эту новость и удалились.

— Уж окажи любезность. Подробности тебе сообщат. Вручение состоится в следующую среду в Кремле. Проход через Спасские ворота в десять сорок пять утра. Ну ты там бывал, знаешь. Да, а костюм то? Или ты в джинсах к президенту пойдешь?

— Есть, есть у меня костюм.

— Ну, свой-то я тебе все равно подарю. Если что, звони на мобильный. В любое время дня и ночи. Желаю приятных выходных.

Сотрудники службы безопасности проверяли документы приглашенных, хотя наверняка знали всех в лицо, но традиции гласили, что прежде чем впустить кого-нибудь на территорию Кремля, вначале надо свериться со списком, внимательно посмотреть на фотографию в паспорте и только после этого разрешить войти. Двое проверяющих делали это быстро и приветливо. Очередь быстро рассасывалась. Они стояли рядом с рамой металлоискателя, похожего на стилизованную триумфальную арку, через которую проходил каждый приглашенный, вероятно для того, чтобы почувствовать свою значимость. Раму заказали современному архитектору — поклоннику простых, без излишеств, форм. Раньше ее обязательно украсили бы виньетками и гаргульями.

Эта рама предназначалась и для журналистов. Они прошли чуть раньше и сейчас либо уже заняли в зале для награждений отведенные для них места, либо ожидали дальнейших команд в так называемом предбаннике.

Чуть поодаль расположились двое пограничников, одетых, на первый взгляд, слишком легкомысленно — в легкие шинели, кожаные сапоги и фуражки. По телу пробегал холодок при одном взгляде на них. Пограничникам приходилось стоять на улице по нескольку часов. За это время ступни их вполне могли примерзнуть к брусчатке. Но к их коже было приклеено несколько кусочков согревающего пластыря, с которым вполне комфортно чувствуешь себя и в гимнастерке в приличный холод. Пограничникам было даже немного жарко, но не настолько, чтобы на их спинах выступил пот. Их отбирали так же строго и придирчиво, как потенциальных моделей, решивших попробовать свои силы на подиуме. Фотографировали их для разных журналов довольно часто. Рост не менее 185 сантиметров, словно руководитель службы, он же модельер, мог воскликнуть претенденту, оказавшемуся чуть ниже: «Да у меня одежды на тебя нет. Не найду я таких маленьких размеров».

Сотрудники службы безопасности работали быстро и слаженно, как автоматы. Улыбались, шутили, если видели, что кто-то из приглашенных волнуется и чувствует себя скованно. Сергей таких чувств не испытывал. Он не видел всех приглашенных, потому что пристроился в конец колонны, когда часть ее прошла уже внутрь, но успел рассмотреть в ней нескольких депутатов Государственной Думы, с которыми был шапочно знаком, и если бы они повернулись, то обязательно поздоровались бы с ним, актеров, с которыми знаком не был, но знал их даже лучше, чем депутатов, по ролям в фильмах и спектаклях, некоторые были ему вовсе не известны, и приходилось гадать, за какие заслуги их пригласили в Кремль. Он узнает их чуть попозже. Это интересно.

Ночью он не мог заснуть, долго ворочался в кровати, переваливаясь с боку на бок, но какое бы положение ни принимал, сны не приходили. Тогда он вставал с кровати, бродил по комнате из угла в угол, как арестант в камере, ждущий день суда. У него было какое-то странное ощущение надвигающейся беды, как будто он взглянул в прозрачные небеса и на их краешке, там где они смыкаются с землей, увидел крохотную темную каплю, которую гнал ветер. Надвигалась гроза — и вскоре все небо затянется тучами. Такое ощущение может появиться у дозорного, стоявшего на смотровой вышке и всматривавшегося вдаль, откуда обычно появлялись орды кочевников. Он увидел отблеск луны на наконечниках копий. Надо собирать дружинников, многие из которых еще до следующего заката солнца отправятся в страну мертвых.

Если будешь сидеть сиднем в кровати, не сдвинувшись ни на сантиметр, да еще укроешься с головой одеялом, будто оно может огородить от всего мира непроницаемой стеной, беда все равно придет. С ним обязательно должно что-то произойти. Что-то очень скверное. В автобус, на котором он поедет, врежется грузовик или бензовоз, а если не это, то поезд в метро сойдет с рельсов или террористы оставят в одном из вагонов взрывчатку. У него болела голова. Когда ночь перевалила глубоко за экватор, ему все же удалось сомкнуть веки, но ощущение приближающейся катастрофы было таким сильным, что утром, проснувшись, он сидел на кровати и думал, не остаться ли ему дома. Голова раскалывалась, точно мозги превратились во взрывоопасную смесь, и теперь она сдетонировала, но кости черепа оказались слишком крепкими и мешали ей вырваться наружу. Это было что-то необычное, потому что обычно голова раскалывалась к вечеру. Чтобы унять боль, он выпил три таблетки анальгина. Когда он держал стакан с водой, запивая таблетки, рука у него опять дрожала, как у алкоголика, похмеляющегося с утра, а вид был соответствующий этому образу — большие набухшие синяки под глазами, помятая кожа на лице.

Теперь же бежать куда-то было поздно. Странно. Сергей не узнавал себя. Он давно научился спокойно относиться ко всему происходящему, привык к переменам и абсолютно все воспринимал как обыденность. Он нисколько не удивился бы, если в эти секунды на Красную площадь приземлилась летающая тарелка, подумав лишь, что после этого происшествия, вероятно, уволят министра обороны, поскольку его служба заранее не предупредила об этом событии, а ведь она должна следить за всеми объектами, подлетающими к столице.

Боль в голове опять проснулась. В метро ее укачало, она заснула, но чем ближе он подходил ко дворцу, тем сильнее она становилась, разрасталась, окутывая весь мозг своей пульсацией. Ее отдаленные вспышки проносились по всей нервной системе. Точно в его голову, когда он спал, вставили стальную пластину, принимавшую импульсы, с помощью которых его пытались остановить. Но металлоискатель ее не обнаружил.

Он стиснул зубы. Каждый шаг давался с трудом.

Он все чаще закрывал глаза, боялся, что упадет в обморок. Наконец, порылся в сумке, висевшей на плече, достал пачку с анальгином, дрожащими пальцами разорвал упаковку, вытащил одну таблетку, положил на язык. Таблетка застряла где-то посредине горла. Стараясь побыстрее протолкнуть ее в желудок, он несколько раз судорожно сглотнул. Он успел отправить следом за ней еще одну таблетку, а третью не стал глотать только из-за того, что во рту совсем не осталось слюны. Таблетку пришлось бы разжевывать в кашицу.