Вниз, в землю. Время перемен - Роберт Силверберг

– Так в нас живет демон?

– Да, мы полагаем именно так. Демон-искуситель, побуждающий нас использовать других, не полагаясь на собственные силы.

– Без любви к себе нет ни дружбы, ни искренности.

– Возможно.

– А значит, нет и доверия.

– На то у нас существуют контракты. Незачем лезть в чью-то душу, когда есть закон, и на Веладе-Бортен законов никто не оспаривает.

– Вы говорите, что отрекаетесь от себя… По мне, все как раз наоборот: вы себя превозносите.

– Как так?

– Каждый живет отдельно от всех остальных, замкнутый в собственном черепе. Гордый. Несгибаемый. Отчужденный. Равнодушный. Царство себя самого, да и только.

– У вас странные взгляды. Выворачиваете наши обычаи наизнанку и считаете это мудрым.

– Так было всегда? С самого заселения Велады-Бортен?

– Да. Не считая несогласных, бежавших на южный континент. Все остальные соблюдают Завет. Некоторые обычаи ужесточились со временем: мы не должны говорить о себе в первом лице единственного числа, обнажая тем свою личность, хотя в средневековье это еще допускалось. Некоторые, напротив, смягчились. Раньше нам предписывалось даже имен своих не называть незнакомцам и разговаривать лишь в случае абсолютной необходимости. Теперь между нами больше доверия.

– Но не слишком много.

– Верно. Не слишком.

– И вы не страдаете оттого, что запечатаны наглухо? Не говорите себе, что, возможно, могли бы жить более счастливо?

– Мы соблюдаем Завет.

– И как, легко это? Или трудно?

– Легко. Не забывайте, что у каждого из нас есть названые брат и сестра, с которыми мы можем делиться. А также посредники.

– Но больше вам некому пожаловаться, рассказать о своих нуждах и желаниях, не с кем поделиться горем, посоветоваться, поговорить о мечтах, о фантазиях, о любви – все личное под запретом. – Швейц содрогнулся. – Простите, ваше высочество, но так жить тяжело. Этот землянин всегда искал тепла, любви, понимания и открытости – обратного тому, что ценится в вашем мире.

– И много вы всего этого обрели? Тепла, любви, понимания?

– Это не так легко, – пожал плечами Швейц.

– Мы не одиноки, потому что у нас есть названые. Когда есть такие, как Халум и Ноим, на что нам чужие?

– А если их нет под рукой? Если вы затеряны в далеких гленских снегах?

– Тогда тебе трудно, но трудности закаляют характер. И это чрезвычайные обстоятельства. Наша система, вынуждая нас к изоляции, одновременно гарантирует нам любовь.

– Но не любовь мужа к жене. Не любовь отца к ребенку.

– Возможно.

– А любовь к названым имеет свои границы. Вы сами признались, что питаете к своей названой сестре чувства, которые…

– Не будем об этом, – прервал я, залившись краской.

– Простите, ваше высочество, – смущенно улыбнулся Швейц. – Он забылся, не желая сказать ничего обидного.

– Обиды не было.

– Он позволил себе слишком личное высказывание. Это недопустимо.

– Все уже прощено. – Я почувствовал себя виноватым за свою вспышку, он задел меня за живое, а правда, как известно, глаза колет. Я налил нам вина, и некоторое время мы пили молча. Потом Швейц сказал:

– Что, если бы вашему высочеству предложили участие в эксперименте, который может оказаться интересным и познавательным?

– Продолжайте, – хмуро ответил я.

– Вы уже знаете, что ваш собеседник остро чувствует свое одиночество во вселенной и безуспешно пытается понять, как он с ней связан. У вас для этого есть религия, он же такого средства лишен из-за своей несчастной склонности мыслить рационально. Нельзя ощутить свою принадлежность с помощью одних слов, одних молитв, одних ритуалов. Вам это доступно, и он вам в этом завидует. Он чувствует себя изолированным, запертым в собственном черепе, обреченным на метафизическое одиночество: отдельный человек, человек в себе. Безверие нежеланно ему, нерадостно. Вы, бортениане, терпите свое добровольное одиночество лишь потому, что у вас есть религия, есть посредники, обеспечивающее вам мистическое единение с богами, но у него ничего этого нет.

– Об этом мы уже говорили, но вы упомянули о каком-то эксперименте…

– Терпение, ваше высочество. Будем двигаться к этому шаг за шагом. – Швейц чарующе улыбнулся. Глаза его светились провидческим огнем, руки плели в воздухе невидимые узоры. – Вашему высочеству, вероятно, известно, что есть определенные вещества – наркотики, как их называют, – которые приобщают вас к бесконечности или хотя бы создают иллюзию подобного приобщения. Позволяют заглянуть в таинственные пределы непостижимого. Они были известны многие тысячи лет, задолго до выхода человека в космос. Применялись в древних религиозных обрядах. Их используют и как замену религии, как способ уверовать, как врата в бесконечность для таких, как этот вот человек, не знающий другого пути.

– На Веладе-Бортен вещества такого рода запрещены, – сказал я.

– Еще бы, ведь они позволяют уклониться от официальной религии. Зачем посредник, если можно принять таблетку? Закон в этом отношении поступает мудро. Ваш Завет недолго бы продержался при доступных наркотиках.

– Что вы, собственно, предлагаете, Швейц?

– Признаться, он уже принимал наркотики и был не совсем доволен. Они действительно открывают перед тобой бесконечность и позволяют слиться с божеством, но ненадолго – на пару часов в лучшем случае. Потом ты столь же одинок, как и прежде. Это лишь иллюзия веры, а не сама вера. Между тем на вашей планете есть наркотик, который может оказаться куда полезнее.

– Что-что?

– На Сумаре-Бортен живут люди, бежавшие от Завета. Говорят, что они дикари, ходят голышом, питаются одной рыбой, травами да кореньями. Что они сбросили покров цивилизации и скатились до первобытного состояния. Он слышал это от путешественника, недавно побывавшего там. Слышал он также, что там из некого корня делают мощный наркотик, позволяющий читать мысли других людей. Прямая противоположность вашему Завету, не так ли? Благодаря этому средству они видят друг друга насквозь.

– Он тоже слышал о живущих там дикарях, – сказал я.

Швейц склонился ко мне.

– Должен признаться, его соблазняет этот наркотик. Он надеется, проникнув в чей-то разум, найти общность душ, которую так долго искал. Возможно, это и есть искомый мост в бесконечность, духовное преображение. А? Он перепробовал много всего, почему бы не это?

– Если оно существует, такое средство.

– Существует, ваше высочество. Тот путешественник привез его в Маннеран и продал немного любопытному землянину. – Швейц вытащил из кармана конвертик с белым порошком, похожим на сахар. – Вот.

Я смотрел на конверт, как на флакон с ядом.

– Это и есть ваше предложение? Об этом эксперименте вы говорили?

– Да, об этом. Давайте вместе попробуем сумарский наркотик.

31

Я мог бы выбить у него этот конверт и взять его под арест. Мог бы