Помощник. Книга о Паланке - Ладислав Баллек

У жены созрел дьявольский план! Это несомненно! А Волент? Он снюхался с ней. С сегодняшнего дня Речан готов поверить любым своим подозрениям. Как же иначе, если собственная жена вот так накидывается на него? А куда она вечно бегает? Чем занята? Почему Волент слушается ее беспрекословно? Почему делает для нее все, стоит ей глазом повести, и делает только то, что хочет она. Это из-за нее он встал против него, Речана. С той самой минуты завладел им огромный, изнурительный, болезненный страх перед всем тем, что окружало его в Паланке.

Зарезать огромного серо-белого быка с черной мордой, со страшенными рогами, убить чудище, которых и ныне можно встретить в венгерской пуште, — работа, почетная для любого паланкского мясника, а уж Волент-то особенно почитал ее. Как раз здесь он мог продемонстрировать и свою силу, и ловкость, и ремесленную смекалку. Да, такое было большим событием в жизни мясников, но Волент смаковал его на свой манер, хотя что-то подобное происходило в таких случаях и на других бойнях города. Именно в этом находили свое воплощение взгляды паланкских мясников на силу, отношение к смерти, чувство достоинства, их презрение к гибели животного и в то же время уважение к его предшествующему бытию.

Волент быка всякий раз только оглушал, чтобы ошалевшее и разъяренное животное налетело головой на дубовую ограду бойни и мгновенно, словно по собственной воле, убило себя. Дело в том, что крупному рогатому скоту при убое надевали на голову кожаную маску без отверстий для глаз, снабженную длинным стальным клином, который вбивался животному в мозг ударом деревянного молота или топором; клин был длинный, проникал глубоко, животное гибло мгновенно и без звука.

Обычно легко раненный Волентом бык ничего не видел, кожаная маска закрывала ему глаза, он поднимал хвост, мычал, наклоняя голову с огромными рогами к самой земле и удивительно быстро для своего веса и размеров бросался вперед, на полной скорости врезался в забор, отталкивающий его, как биллиардный шар, и он падал с пробитым черепом и сломанной шеей. Удар иногда бывал столь стремительным, что от него содрогался весь дом и раздробленные обломки длинных рогов летели, как щепки, далеко через забор.

— Пан мештерко, этого черта уже ведут! Идите скорее, такого вы еще не видели, Волент-бачи тоже так говорит! — крикнул ученик, когда Речан вошел во двор. Мальчик стоял на кухонной табуретке и крепко держался за толстые доски дубового забора, словно боялся упасть на землю.

Мясник медленно и молча шел по двору, и ученик решил, что он его не слышал.

— Вот это будет да, правда, пан мештерко?! Волент-бачи говорит, что такой вираг[53] здесь еще не бывал!

Речан наконец кивнул мальчику в знак согласия, остановился возле забора и начал рассеянно скручивать сигарету. Ученик с любопытством и немного смущенно смотрел в лицо мастеру и никак не мог объяснить себе его рассеянности. Ведь он всегда по-доброму разговаривал с ним, даже немного баловал, берег от тяжелой работы, иной раз совал в карман мелочь или посылал матери кусок мяса, колбасу, сало, наказал жене купить ему кое-что из одежды, так что мать Цыги не могла хозяином нахвалиться.

Речан действительно был приветлив с учеником в большей мере, чем здесь было принято, так что Воленту это казалось очень странным, пока жена мастера не проболталась об истории с первым учеником. Цыги был мальчик ловкий; иногда немного наглый, как большинство городских подростков. Особого интереса к делу не проявлял, его больше интересовали машины, этим он пошел в отца, но выбирать он не мог. Цыги превращался в невысокого, но очень видного парнишку, как это часто бывает с метисами, и девушки уже заглядывались на него. Речан ему нравился, но как мужчина его привлекал скорее Волент, которому он старался всячески подражать, его натура была ему ближе, родственнее.

Из хлева, куда заперли быка, раздался хриплый мужской голос:

— Но-о-о-о, Палика-а-а, но-о-о, пошел, корова ждет не дождется, пошел… Тише-тише, а то получишь железякой по морде!

Из полумрака хлева показалась спина хозяина, за ней двигалась серая громада быка. Он выходил, прихрамывая, осторожно и тихо, болезненно мычал. Хозяин держал в одной руке короткую железную палку, в другой цепь от кольца, вдетого в ноздри быка. Прихрамывал бык потому, что сзади за ним двигался Волент, держа в руках веревку, привязанную к семенникам быка. Когда Волент немного сильнее тянул ее, бык дрожал от боли и спешил во всем подчиниться мяснику. Эта на первый взгляд лишняя жестокость была необходима: мясники знали, что предчувствие близкой смерти, запах бойни могли довести до безумия и самого покорного бычка, даже самую кроткую коровенку, запах двора и блеск странных мясницких инструментов казались животным настораживающими, пугали, и они спохватывались и рвались убежать от ножа.

А это был ветеран, великолепный экземпляр. Он выплывал из хлева медленно, как пузатый буксир из тумана. Сначала голова — широкая, словно бы деформированная от вечной похоти и грубой силы, серая, старообразная, выпуклые ноздри, грозди слюны, мощная, сведенная судорогой шея, холка, достигающая почти до перекладины дверей. Бык тяжело нес свои рога, у основания широкие, как копыта, и черные, как цилиндр машины. На концах они сужались, и на них были надеты большие шарики из красноватой меди.

Голова прошла, дверь была рассчитана и на такой размах рогов, на мгновение быка ослепил солнечный свет, он дернулся, замотал шеей, волнистой, как жесть шторы, но сразу же замычал от боли: хозяин дернул цепочку, а Волент веревку, бычьи ноздри, черные как сажа, сразу подпрыгнули.

— Но-о-о, пошевеливайся! — крикнул Волент сзади. От звука его голоса Речан опомнился.

Когда бык, хромая, вышел из дверей, его голова оказалась в сравнении с туловищем даже маленькой. Это был исполин, от его размеров бросало в дрожь. Речан смотрел только на его выпученные блестящие глаза, которые то и дело прятались за нервно дрожащими веками с длинными ресницами. Края век были карминно-красные — наверно, от боли и истощения.

Хозяин пятился перед быком к столбу в середине двора, бык шел за ним, растопыривая задние ноги от боли, и хвост свисал у него вниз, как веревка. Хозяин, бык и Волент уже приближались к столбу, как вдруг распахнулась калитка сарая. В ней появилась собака. Волент завел ее туда, чтобы она не путалась под ногами и чтобы в случае крайней нужды позвать ее в загон.

Рекс до этого момента молчал, словно его вообще не было. Он радостно выбежал наружу, но, заметив огромное животное, замер и ощетинился. Потом с диким лаем помчался к задним ногам быка.

— Пошел вон, — крикнул Волент и, поняв, что замышляет пес, немного отпрыгнул в сторону, чтобы прежде чем собака вцепится в быка, отбросить ее ногой. Но тяжелая, неповоротливая собака оказалась вдруг проворной как пудель, от ее обычного добродушия не осталось и следа. Увильнув от пинка Волента, с лаем, перешедшим в гневный рык, Рекс прыгнул к ноге быка и вцепился в нее. Нога Волента ударила в пустоту, но он, сознавая, что будет сейчас, крикнул бранное слово и тут же свалился на спину. Бык взревел, в ляжку ему вцепились собачьи клыки, но между ногами полегчало — Волент при падении выпустил веревку, в основном от страха, чтобы не быть привязанным к чудищу. Хозяину Казмеру тоже не повезло. Он испугался взбешенной собаки и собственного быка и выпустил из рук цепь. Он видел, что случилось с Волентом, слышал, как тот беспомощно выругался, и понял, что бык свободен и сейчас ринется в бой. Он не догадался поднять конец веревки и валяющуюся на земле железную маску. Казмер прыгнул в сторону, наткнулся на столб и с криком ужаса упал на землю. Теперь бык был свободен совершенно. Оба они, и Казмер и Волент, почти одновременно вскочили с земли и помчались в разные стороны — прочь от быка. Хозяин рванул к забору, где стояли потрясенные и остолбеневшие Речан и Цыги, и перемахнул через него столь стремительно, что, пробежав несколько шагов, остановился в изумлении. Волент в большей мере сохранил присутствие духа, потому что шел сзади и ему не угрожала такая опасность, он выскочил со двора с двумя целями: исчезнуть из поля досягаемости разъяренного быка, вся злоба которого обратилась теперь против собаки, и попасть за дверцу к ступенькам в сад, где у него был приготовлен крупнокалиберный кольт и ломик.

После второй атаки на быка, получив рану на шее, собака пала духом. Внезапная, неожиданная агрессивность, какую никто у нее не предполагал, мгновенно ее покинула. Рекс уже понял свое положение, и им овладел ужас от рева и этих зловещих рогов, которые преследовали его по пятам. Он едва успевал отскакивать от них, петлял и страшно выл, словно чуял, что ему не спастись. Люди не могли помочь ему — бык мчался за ним по пятам, а перемахнуть через забор Рекс, наверно, не мог решиться, потому что никогда раньше не делал этого, так что в панике такое и не могло прийти ему в голову. Напрасно Волент пытался подозвать собаку к другим воротам, даже вместе с быком, в которого он мог бы стрелять в упор, но Рекс упорно держался другой части двора, словно ждал помощи только от Речана, тот вскоре понял это, расплакался от бессилия, выкрикивая кличку собаки. Ученик тоже принялся рыдать. Надежда была лишь на то, что бык на минуту остановится или запутается в цепи или веревке и они успеют выпустить пса из загона. Но бык учуял кровь, которая лила из шеи собаки, и не отставал от нее.