Надежда - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Доисторические курганы в Кислоярских землях. Ты как, пойдешь?

— А ты?

— Обязательно. А то ерунда получается: живем на земле, а ее истории не знаем. А ведь наши курганы, если верить профессору — ровесники Египетских пирамид.

— Не может быть! — усомнился Лиственницын. — А впрочем… Да нет, сам-то я вряд ли выберусь, а своих оболтусов заставлю сходить — пускай образовываются.

— Ну а что твои ребята? — спросил Столбовой.

— С ними все в порядке, — не без гордости ответил Лиственницын. — Солнышко, правда, опять себе всю спину спалил, третий день, бедняга, мается. А Ваську ты давно не видел? Встретишь — не узнаешь. Парень хоть куда, все девчонки на него заглядываются.

— Да, летят годы, — вздохнул Егор Трофимович. — Скоро и сами не заметим, как старыми хрычами заделаемся…

— Зато вот Серапионыч меня всерьез беспокоит, — озабоченно проговорил Николай Павлович.

— Что, опять запил? — ужаснулся Столбовой. — Впрочем, слово «опять» тут не очень-то подходит — запой у него постоянный. Хотя грех его осуждать — работка такая…

Из этого разговора можно было понять, что оба инспектора тоже принадлежали к той половине Кислоярска, с которой Серапионыч состоял в личном знакомстве. Так оно и было, с тем только добавлением, что связи доктора с Лиственницыным и Столбовым имели еще и служебную сторону — именно к нему обращалась милиция, когда нуждалась в консультациях судебно-медицинского свойства.

— Утром, еще до планерки, он мне позвонил, — поделился с коллегой Лиственницын, — и говорил как-то довольно странно.

— В каком смысле?

— Сначала все было как обычно — спросил, как здоровье, как супруга, ну и все такое. Потом как-то очень плавно перешел на детей и как бы невзначай поинтересовался, где теперь Вася.

— Ну и ты что?

— Я ответил, как есть — что у нас дома. А вообще он так построил разговор, что я почувствовал неладное, только положив трубку.

— А с чего ты взял, Николай Палыч, что доктор как-то нарочно строил разговор? — пожал плечами Столбовой. — Ну, спросил о здоровье, о жене, о детях — что в этом такого?

— Ничего особенного, — не стал спорить Лиственницын. — Да только я всегда чувствую, когда человек просто так что-то говорит, а когда не просто так. А Серапионыч явно звонил неспроста. И еще напоследок сказал, чтобы я был повнимательнее со Светланой Ивановной и не очень бранил Солнышко — дескать, у него переходный возраст и все такое.

— Ну и что тут особенного? — опять не понял Столбовой. — Вполне понятная забота о ближних.

— Да как ты не понимаешь, Егор Трофимыч. Доктор говорил так, будто он что-то знает, и не догадывается или предполагает, а именно знает о моих жене и сыне. Как будто знает, что их ждет что-то неизбежное… А еще голос у него был какой-то странный, — вспомнил Николай Павлович. — То есть и голос, и интонации, и тембр — все вроде на месте, а что-то не так. Хотя, кажется, я понял — это был голос именно очень пожилого человека. Таким голосом Владлен Серапионыч мог бы говорить, будь он лет на двадцать старше.

— Ну, тогда все ясно, — тихо рассмеялся Столбовой. — Наш милейший доктор, должно быть, тяпнул спирта с холодным пивком, оттого и голос изменился. И в таком вот нетрезво-простуженном состоянии позвонил и принялся расспрашивать о твоих чадах и домочадцах. Уверен — если ты завтра его спросишь, то он об этом своем звонке даже и не вспомнит.

— Жаль доктора, — вздохнул Лиственницын. — Хороший человек, а губит себя проклятым зельем. Надо бы попросить нашего главного нарколога, чтобы провел с ним воспитательную беседу.

— Нарколога? — переспросил Егор Трофимович. — А он, знаете ли, и так с Владленом Серапионычем регулярно беседы проводит. За чарочкой медицинского спиртика…

Столбовой осекся — кто-то над его ухом деликатно кашлянул. Подняв взгляд, Егор Трофимович увидел, что собрание уже закончилось, а в кабинете остались лишь трое — он, Лиственницын и начальник Кислоярской милиции, стоящий рядом с ними и внимательно слушающий беседу двух инспекторов.

— Простите, коллеги, я вам не помешал? — вежливо осведомился начальник. Все трое переглянулись — и невольно рассмеялись.

Срок, отведенный Анной Сергеевной господину Каширскому, неумолимо подходил к концу. Последние отчаянные попытки выйти в астрал и установить местонахождение объекта Каширский предпринимал, водворившись под высоким ясенем на краю Советского бульвара — где-то он читал, что именно это дерево излучает положительную энергию. Впрочем, если бы ясень принадлежал к «отрицательным» деревьям, это не имело бы существенного значения — Анна Сергеевна, сидевшая неподалеку на лавочке, уже с самым невинным видом поигрывала замочком сумки, в которой, по ее словам, находился ее любимый кинжал.

Каширский плотно прижался спиной к стволу ясеня, зажмурил глаза и, вытянув вперед руки, мысленно погрузился в некие неземные сферы, куда простым смертным путь обычно бывал заказан. И едва только он почувствовал, что контакт с Астралом уже почти установлен, чей-то участливый голос вернул завсегдатая неземных сфер на грешную землю:

— Дяденька, вам нехорошо?

Каширский нехотя открыл глаза — перед ним стоял паренек в шортах и клетчатой рубашке.

— Спасибо, со мной все в порядке, — сдержанно ответил Каширский, хотя внутри его все клокотало. — Пожалуйста, мальчик, оставь меня в покое и иди, куда шел.

— Извините, — вежливо ответил мальчик и пошел, куда шел. То есть вперед по бульвару.

Каширский же вновь закрыл глаза, пытаясь уловить волны ускользающего астрала. И, похоже, на сей раз удачно — его сознание озарил вопль:

— Вася! Дубов!..

С трудом осознав, что этот крик исходит не из астрала, Каширский вновь открыл глаза. И увидел, как мальчуган, только что нарушивший его священнодейства, заоглядывался по сторонам и, найдя кого-то, радостно замахал рукой.

Каширский с гордым видом подошел к Анне Сергеевне:

— Мои усилия не пропали втуне. Вася Дубов — вот он!

— Который? — поднялась со скамейки Глухарева. — Тот или этот?

Как раз в это время через бульвар бежал другой мальчик, чуть пониже ростом, в светлой безрукавке, закатанных брюках и сандалиях на босу ногу. Поверх майки у него болтался фотоаппарат «Смена».

— Тот, который в клетчатой рубашке, — пояснил Каширский.

— Ну что ж, это уже больше, чем ничего, — проворчала Анна Сергеевна, и они с Каширским, немного выждав, не спеша двинулись следом за ребятами.

— Митька, да не ори ты так, — попросил Вася, здороваясь с приятелем. — Я ж пока еще не глухой.