Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Так сказал Гхатоткача. Мы молчали. Наша вера в Юдхиштхиру была вне сомнений, наша преданность Пандавам не нуждалась в клятвах. Но будущее было туманно. Панчалийцам мы не верили, а ядавы не шли. Думаю, что в этот момент любой из нас, не задумываясь, пожелал воплотиться в Юдхиштхиру, чтобы вновь разобраться в опыте и пророчествах времен, что прошли и суждены быть.

В Кампилью дваждырожденные теперь ходили большими группами и при оружии. В предместьях хозяйничали разбойники — бывшие крестьяне, разорившиеся от поборов и бежавшие из-под карающих кшатрийских мечей. Поговаривали, что где-то в лесах по ту сторону Кампильи, доведенные до отчаяния крестьяне объединялись в отряды. Разумеется, в преданности кшатриев Друпаде никто не сомневался. Но горожане, живущие ремеслом и торговлей, были недовольны неурочными работами на строительстве укреплений. Так что ракшасы неповиновения могли вселиться и в кого-нибудь из них.

Поэтому я предпочитал оставаться в своем лагере у костра, наблюдая из кольца брахмы, как, подозрительно озираясь, спешат мимо нас к теплым очагам те самые люди, которых наше братство намеривалось спасти.

Мы сидели плечом к плечу, и рубиновое пламя восходило к черному небу, отражаясь в глазах, горячей брахмой переливаясь из сердца в сердце. В эти минуты мы были счастливы и мало думали о большом мире, стоящем черной стеной за гребнем вала.

Хастинапур, Кампилья и все другие города земли отделяли от нас бескрайние земли и бессчетные века. Ночи из совсем другой жизни! Ночи, заставляющие забыть и о работе, и о войне. Неужели ЭТИ ночи были только промежутком между ТЕМИ днями? В сиянии кольца живой брахмы рождалось понимание нашего отличия от остальных людей. Это ощущение было таким же острым и тревожным, как прикосновение меча к коже или вспышка света перед глазами. И теперь я по– новому понял трагичность и величие жизни патриархов. Как должы страдать они после разрыва сияющей цепи брахмы братства, навеки отделившей их от человеческого рода!

Потом нас стали навещать Накула и Сахадева, предоставившие старшим братьям нести бремя пиров, помпезных собраний и переговоров в роскошных чертогах Друпады. Подобные «быстрору-ким повелителям красоты, многорадостным Аш-винам», они обладали удивительной способностью одарить заботой и вниманием каждого, кто попадал в круг их брахмы. Каждый из сотни дваж-дырожденных, сидевших с близнецами у ночного костра, мог с уверенностью сказать, что именно с ним вели немой разговор эти богоравные герои. Никто бы не смог оспорить это утверждение, ибо никому из нас не удавалось воплотиться в истинные мысли и чувства сыновей Мадри, улыбчивых, благожелательных и непроницаемых, как каменные статуи подземных храмов… Нет, все-таки не С1агуи напоминали они, а огни на алтарях, прекрасные, греющие тела и души, вселяющие надежду в сердца. Но кто может проникнуть в сердце огня? Кто познает его природу и сущность? Достаточно и того, что огонь брахмы близнецов ярко пылал в нашем кольце, прогоняя страшные предчувствия неизбежной войны.

Вот они сидят у нашего костра прекрасные, как утренняя и вечерняя заря, сыновья Мадри Накула и Сахадева. Глаза сияют молодой отвагой и любознательностью, улыбки почти не покидают лиц, движения плавны, а речь — певуча. Сколько лет им на самом деле? Сколько воплощений насытили опытом глубины их сердец? Они кажутся вечно юными в легких доспехах, украшенных затейливым орнаментом.

Они мало походили на патриархов, великих учителей, о которых мы знали из Сокровенных сказаний: не давали наставлений, редко пребывали в сосредоточенной задумчивости, зато легко вступали в разговор, делясь открытиями минувшего дня и памятью прошедших лет.

Неужели мы единственные, кто остался из братства? — почти с ужасом спрашивали мы своих вождей. Мы уже начали понимать, что за высоким валом в удушающем однообразии земляных работ и отдохновении ночных костров, Пандавы воссоздают ничтожное подобие венка дваждырожден-ных. Как видно, и работа и беседы были тем самым гончарным кругом, на котором невидимая воля Юдхиштхиры лепила прообраз будущей общины. Но мало кто из нас верил, что горстка учеников, вынужденных оставить ашрамы, сможет воссоздать поток брахмы, разгоняющий мрак Калиюги.

Немало дваждырожденных сплотилось и вокруг Хастинапура. Но они могут только погасить наши усилия, — ответил Накула. — Высокая сабха пока пытается любой ценой сохранить остатки гармонии, не дать иссохнуть каналам брахмы. Если великая сеть будет разрушена, то очень скоро огонь Высоких полей уйдет из нашего мира. Кое-где в заповедных местах еще остались тайные ашрамы, где риши блюдут закон дхармы, еще идут наши братья по неведомым путям, чтобы искать учеников и врачевать болезни, но это — лишь слабое эхо некогда могучего гимна Высокой саб-хи. Если бы хоть на миг вы могли перенестись в наши залы собраний, чтобы ощутить спокойное течение жизни в полях брахмы, где каждый человек вмещает все братство, а расширение сознания не знает границ… Там любая тревога исчезала сама собой, как тень под лучами солнца.

Каким был Хастинапур! — в тон брату воскликнул Сахадева, — Разве можно забыть золотые дни юности, пронизанные ароматом благовоний и цветов, звоном фонтанов, песнями силы и покоя. Поля брахмы были открыты для нас, и каждый человек встречал в братстве лишь благие мысли, сердечное внимание и радостную устремленность, входя в поток, несущий наши души в высшие миры. Негасимые огни алтарей ярко пылали в просторных домах Хастинапура, и не было ни в них, ни в нашей одежде крикливого золота украшений, слепящего глаза и дробящего мысли жаждой обладания. В наш быт были допущены лишь самые необходимые предметы, хранящие тепло рук искусных мастеров, радующие глаз тонкостью орнамента. И не надо было ни высоких стен, ни каменных храмов. Тогда Высокая сабха еще держала над страной зонт брахмы и приумножала плоды человеческого труда, а боги встречали людей под открытым небом. Если бы вы сами испытали это, то не пожалели бы никаких сил, чтобы вернуть, ибо только это и есть человеческая жизнь.

Сахадева, который, как и все дваждырожден-ные, был обычно погружен в спокойную сосредоточенность, вдруг зажегся внутренним ожесточением, захлестнув нас волной горячей страстности:

— Мы же все –— дваждырожденные! — воззвал он, — Минуя слова, войдите в мое сердце, узрите отблеск небесного света, о котором я не в силах рассказать, ощутите истинность памяти, хранящейся во мне и Накуле. Поймите, что весь этот мир, созданный суетливыми незрячими людьми — только майя. Истинную радость доставляет созерцание красоты, общение с добрыми людьми, постижение новых законов — все, что мы называем восхождением к свету. Это самый короткий путь к наслаждению, и не надо тащить на себе тяжелую поклажу из дорогих вещей, честолюбивых планов, зависти и себялюбия. Для этого не нужно ни мраморных стен, ни золотых алтарей, для этого нужно лишь прозревшее сердце. Опьянение властью, торжество самолюбия, жажда обладания заползли в наш мир, как лианы — в щели домов, брошенных хозяевами. Но это — лишь окольные тропы, кажущиеся слепым дорогой к храму наслаждений. Зрячие ничего не смогли обьяснить. Новые народы строят каменные дома с толстыми стенами, ограждая себя от дыхания жизни и друг от друга. Их правнуки уже не найдут остатков наших жилищ, растворившихся в потоке жизни. Тогда они скажут, что мы не имели ни знаний, ни сил.

Ясным прохладным утром, когда ложбины полны голубым туманом, а первые лучи солнца лишь золотят верхушки пальм, мимо сторожевых вышек лагеря прогромыхал отряд нарядных колесниц, сопровождаемых одетыми в панцири кшатриями. Над первой золоченой колесницей качался роскошный белый зонт и огромное знамя с изображением хищной птицы.

Ядавы пришли на зов Юдхиштхиры.

Пока мы спешили в Кампилью на церемонию встречи, Гхатоткача успел рассказать легенду о том, как темнокожий Кришна встретил великого коршуна Гаруду и спросил, какой дар хотел бы обрести от него царь птиц. «Да буду я вознесен над тобой», — опрометчиво ответил прекрасно-перый Гаруда. Кришна кивнул и сделал его украшением своего боевого знамени, доказав, что умеет держать данное слово и от души веселиться.

Во дни моей жизни в Двараке я удостоился счастья лицезреть и Кришну и его брата Баладеву, а также (в тот памятный день встречи с Датой) его супругу Сатьябхаму и сестру Субхадру. Сын Ард-жуны — Абхиманью, тогда был для нас недоступен. Теперь же у меня появится возможность его рассмотреть получше.

Судя по рассказам, этот дваждырожденный царского рода приходился мне почти ровесником. Впрочем, нет. Годами он должен был быть младше, хоть и много песен сложили чараны о его силе и мощи.

За разговорами и мыслями мы не заметили, как вошли в ворота Кампильи, вступив на омытую сандаловой водой вымостку главной площади. Капли росы сияли драгоценными камнями на белых зонтах, вознесенных над колесницами. Гомонила толпа. Из дворца вышел царь Друпада со свитой. За ним следовали все пятеро Пандавов и Драупа-ди, трепещущая от радости встречи, подобно серебряной реке, струящейся меж утесов. Сатьябха-ма соскочила со своей повозки, и золотые браслеты на ее запястьях нежно зазвенели, когда она обняла за шею Драупади. Меж тем, со своей колесницы спустился царь ядавов и, почтив Друпаду глубоким поклоном, как равный с равными, обнялся поочередно со всеми Пандавами. Потом он подвел к Арджуне могучего воина, правившего колесницей Сатьябхамы.