Шарманщик с улицы Архимеда - Игорь Генрихович Шестков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все нормально, шепчут комментаторы Прадо в ухо туристу, забежавшему в музей между покупками ненужных вещей и рестораном, все хорошо, не беспокойтесь, мир такой, каким МЫ его видим, а не такой, каким его показал в своих офортах этот полубезумный глухой художник… ну да, он часто рисовал ведьм и чертей… но на самом деле он бичевал пороки общества… боролся с социальной несправедливостью, за равноправие женщины и высмеивал предрассудки народа, верящего в нечистую силу…
Высмеивал предрассудки? В Капричос?
Высмеивал? Нет, он им с необыкновенной страстью предавался… отдавался… этим предрассудкам. Материализовал их всей силой своего таланта… Подарил ведьмам и колдунам, вместо сожженных на аутодафе – новые, бессмертные графические и живописные тела… Поднял в воздух целую эскадрилью демонов, сов и нетопырей… которая летает теперь у нас над головами (вместе с бесовскими корабликами Босха).
Своих ведьм, глупцов, уродов, подонков… Гойя не разоблачил, а увековечил. И прославил их дела. И когда делал это, прекрасно знал, что делает (дразнил не только обывателей и церковников, но и самого Бога, как де Сад).
Зоркие глаза святой инквизиции разглядели в его офортах ересь. И только положение Гойи при дворе и помощь влиятельных друзей спасли его от преследований.
Капричос продавались в мадридской парфюмерной лавке только два дня (так утверждал сам Гойя в письме к Мигуелю Солеру, на самом деле – 14 дней). Продано было 27 комплектов (четыре комплекта купила герцогиня Осуна). Из трехсот. Вроде бы Гойя сам, из-за страха перед инквизицией, прекратил свободную продажу. Видимо, его предупредили. О том, что случилось с остальными сериями этой первой авторской печати – искусствоведы молчат. Есть гипотеза, что их сохранил до лучших времен французский посол, друг Гойи, Гиймарде.
В 1803 году Гойя передал медные доски и оставшиеся 240 комплектов Капричос королю Карлу IV. А король за это назначил сыну Гойи Хавьеру ренту (чтобы тот смог оплатить путешествие и обучение).
Можно сколько угодно клеймить монархию, королей и тиранов – но когда денежки нужны (Гойе или Пушкину или Гоголю), можно обратиться к монарху и получить желаемое… если не повесят, конечно, а от демократии – хрен получишь.
Король передал все графическое богатство в музей, а не продавал оттиски Капричос как утверждал Фейхтвангер в известном романе.
…
Особенно бесполезны и пресны официальные комментарии к офортам Гойи, на которых правит бал нечистая сила. В них чувствуется растерянность комментаторов… которым и самим вероятно ужасно интересно было бы узнать – ЗАЧЕМ Гойя рисовал своих демонов? Так живо рисовал, как будто с натуры. Он что, в них действительно верил? Или все эти рисунки – только «упражнения», «эскизы», «фантазии», «капризы»?
Слишком круты эти капризы. Слишком правдиво и пронзительно показаны тут и прыть, и нахрап нечистой силы. Безраздельное ее господство. И ее эротика.
Что-то проявилось на этих офортах особенное. Что?
Герои страшных рассказов о нечистой силе, услышанных в провинциальном детстве, проснулись в памяти и спрыгнули на графические листы?
Личный «колдовской» опыт отпечатался?
Галлюцинации во время тяжкой болезни 1792 года овеществились?
Страшное беззвучное пространство (глухота) отрыгнуло своих демонов?
Тайное безумие выкинуло на бумагу своих ублюдков?
Отравленное свинцом тело породило чудовищ?
Пораженные люэсом сосуды мозга исказили зрение?
Нет…
Гойя перестал бояться нечистой силы, не имеющей реальных тел, как он написал в цитированном выше письме, – но… он узнал, разглядел ведьм и дьяволов в окружающих его людях, в людях вообще. Ужаснулся и осознал, что живет в аду или в преддверии ада. Что от этих живых дьяволов ни защиты ни спасения нет.
Можно, разве что… попытаться поймать их графическим сачком и посадить на бумажные листы… загнать их изображения на офорты, как джина в бутылку. Пощекотать кончиком иглы оригиналы. Извечное вуду искусства. Симпатическая магия, лежащая в основе всего.
…
Комментарий к Капричос 68 (ил. 69, «Вот так наставница!»), на котором изображены две летящие на метле ведьмы (под ними – печальный ландшафт, над ними – сова) гласит: «Для ведьмы метла – одно из важнейших орудий. Помимо того, что ведьмы – славные метельщицы, они, как известно, иногда превращают метлу в верхового мула, и тогда сам черт их не догонит».
Этот комментарий – попытка засюсюкать это изображение.
На этом офорте эротика, хоррор и мистика виртуозно сплавлены в единый образ. Раз посмотришь – никогда не забудешь. И объяснения не нужны. Зрителю остается только «принять этот финик» и глубоко вздохнуть.
Когда мне было 15 лет, я несколько раз использовал этот лист для…
Метла представлялась мне фаллосом. На котором сидели две ведьмы. И я летел с ними через темные пространства на долгожданный шабаш. Жадно смотрел на раздвинутые бедра молодой ведьмы, ощущал, как дерево вжимается между ее половых губ, и рука моя двигалась все быстрее и быстрее.
Старая ведьма на этом листе – смесь «старух» Хармса и Гоголя (из «Вия»), молодая – «панночка». Возможно, эта метаморфоза – из «старухи в нагольном тулупе», через волшебный ведьминский полет, в прекрасную панночку, и дальше – назад, в страшную ведьму – была подсказана Гоголю именно этим офортом Гойи.
…
Специалисты утверждают, что впервые ведьмы и дьяволы в товарном количестве появились на картинах и графике Гойи (в графике – на эскизах Мадридского альбома и на так называемых Суэнос, в живописи – на шести небольших «дьявольских» картинах, заказанных и купленных семьей Осуна) в 1797–98 годах после ознакомления художника с подготовленными его другом Моратином к публикации материалами о знаменитом ведьминском процессе 1610 года в Логроньо.
К сожалению, у меня нет доступа к этому источнику. Зато есть доступ к другой общеизвестной публикации – «Истории испанской инквизиции» Хуана Антонио Льоренте (сохранился его портрет кисти Гойи), опубликованной на двадцать лет позже появления Капричос, но написанной с использованием тех же архивных документов, какие использовал Моратин.
Процитирую (в сильно сокращенном виде) вторую часть главы 37 из этой «Истории». Ту ее часть, где автор пересказывает показания обвиняемых по делу о колдовской секте.
«7 и 8 ноября 1610 года инквизиторы Логроньо устроили торжественное аутодафе. Осуждены были 52 человека. Шестерых из них сожгли живьем, трупы еще пятерых [они умерли от пыток] вырыли из могил и также сожгли. Двадцать человек допустили к примирению с Церковью, остальных приговорили к разным епитимьям.
Двадцать девять осужденных происходили из местечка Вера и поселка Сугарамурди в долине Бастана, в королевстве Наваррском, на границе с Францией. Они
