Мрачные сказки - Ши Эрншоу

Вбегает Калла – лицо бледное, рука прижата к предплечью.

– Она этого не хотела, – бормочет жена.

На пол течет кровь. А за Каллой, как напуганный зверек, переминается с ноги на ногу Би, прижимающая к бедру нож. Усадив жену за обеденный стол, я отвожу ее руку от раны – глубокого неровного пореза. А Би тем временем проходит к лестнице и поднимается на второй этаж. Через пару секунд до нас доносится шум хлопнувшей двери в ванную.

– Это вышло случайно, – прикрыв глаза, поясняет Калла.

Нож прошел сквозь кожу и слой плоти. Схватив кухонное полотенце, я прижимаю его к ране:

– Пойду за Феей, рану необходимо зашить.

Но Калла мотает головой:

– Не надо.

И я понимаю: она хочет, чтобы все происшедшее осталось между нами. Если Фея узнает, узнают и другие члены общины. Они захотят выяснить, что случилось, почему Би порезала свою же сестру. Начнутся расспросы, перешептывания, пересуды. Но именно сейчас нам этого не нужно.

Вот почему, стерев кровь, я беру несколько узких лоскутов ткани и начинаю сам бинтовать рану Каллы.

– Откуда у нее нож? – спрашиваю я, понизив голос, чтобы Би не услышала.

Покосившись на предплечье, на котором я завязываю бантиком концы бинтов, Калла съеживается и отворачивается:

– Со слов Би, это она рассекала деревья. Якобы регулярно. Би утверждает, что это не ветрянка расщепляла их ветви и стволы, а она.

Я невольно оглядываюсь на дверь, за которой лес.

– Для чего она это делала?

– Я не знаю. Это какая-то чушь.

А я думаю о болезни, затаившейся внутри деревьев у нашей границы в выжидании, когда они сбросят кору и испустят последний вздох. О болезни, отравляющей лесной воздух. Зачем Би резала деревья ножом? Что заставляло ее делать это?

Мои мысли возвращаются к Леви, к цепочке и странице из блокнота, которые он пытался сжечь в камине. Он хотел, чтобы они исчезли, как Мэгги. Он пытался предать все забвению… Но безвинные люди не уничтожают свидетельства.

– Похоже, нас здесь быть не должно, – прокашлявшись, говорит Калла. – Мы оставили свою жизнь за чертой Пасторали.

Я стараюсь вспомнить, что меня может ждать во внешнем мире. Но вижу лишь пикап и бесконечную дорогу. Наверняка их больше: семья, друзья… Но только мне не удается их вспомнить.

– Я считаю, что нам следует уйти из Пасторали, – заявляет Калла. – До того как мы снова все позабудем.

В мои мысли закрадывается сомнение. Но я киваю жене, потому что понимаю: она права. Речь о наших жизнях. И нас, настоящих, кто-то ждет за стенами леса. Наше прошлое, наши воспоминания ждут нас.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Би

Я сижу в ванной. От тепловатой воды кожу покалывает так, словно ее покусывают маленькие пчелки. Мне необходимо омыться водой: в складки кожи набились грязь, травинки и крошечные лепестки расплющенных полевых цветов. Они изменили ландшафт моего тела. Внутри зыблется беспокойство. Смущающая, озадачивающая потребность в чем-то, от которой я хотела бы избавиться. Но боль, которая меня сейчас терзает, смыть невозможно. Мне нужно что-то более действенное. Гвозди и проволока. Мне нужен нож – такой, как лежит на туалетном столике подле раковины.

Задержав дыхание, я погружаюсь под воду. И мне вспоминаются ощущения, которые я испытывала, когда купалась в мелководье студеного ручья, а проплывавшие мимо листики щекотали мои плечи и локти под стать нежным игривым пальцам. Я выныриваю, прислушиваюсь к стрекоту саранчи, доносящемуся сквозь открытое окно в ванной и встревающему в мои мысли. И чувствую, как мое сознание раздваивается.

Мне кажется, будто я состою из двух человек. Один спит, а другой бродит во сне, как лунатик. И похоже, я способна на чудовищные поступки. Я вырезала ножом отметины на пограничных деревьях. Как долго? Годами? Но для чего я это делала? Я думаю о клеточках, растущих внутри меня, дублирующих себя, множащихся, развивающихся в нечто большее. В моем теле формируется новое тело. Малышка, желающая родиться на этот свет и стать сильной и жизнестойкой, как ее отец. Ребенок, не знающий, кем я в действительности являюсь. Я прикасаюсь к голому животу, к коже, усеянной мурашками, как вдруг слышу тихий стук в дверь и голос Каллы, застывшей у порога ванной.

– Би, можно войти?

Я поджимаю колени к груди, с волос капает вода, шея вжалась в стенку ванной.

– Можно… – отвечаю я.

И сразу слышу скрип приоткрывающейся двери. А за ним – осторожную поступь сестры, заходящей в ванную и притворяющей за собой дверь.

– Прости за то, что я порезала тебя, – мой голос прерывается, звучит нервно, как будто я им долго не пользовалась.

– Это вышло случайно, – покашливает Калла, и я представляю, как она косится на узкое оконце с едва колышущейся на ветру занавеской. А может, она смотрит на нож, лежащий у раковины. Калла не прерывает затянувшуюся паузу. Уж не позабыла ли она, что хотела сказать? Но вот ее руки сплетаются.

– Я не та, кем ты меня считаешь, – наконец выговаривает она.

Не эти слова я ожидала от нее услышать!

– Ни я, ни Тео… мы не те, за кого ты нас принимаешь.

Приподняв голову над краем ванной, я сажусь прямее.

– Тео приехал в Пастораль две зимы назад. Это свой пикап он нашел на дороге. А я… – Калла осекается, а мне уже не хочется, чтоб она продолжала.

Я не желаю услышать то, что она собирается сказать дальше. У меня предчувствие, что это меня сразит, сломает, раздвоит окончательно.

– Я раньше жила в том, другом мире, что существует за пределами Пасторали, – Калла тщательно подбирает слова, подбираясь к правде, до которой докопалась. – Меня зовут Мэгги Сент-Джеймс. Я была писательницей, а потом переселилась сюда. Это было много лет назад. Пять… нет, уже семь лет назад. Я точно не помню, но я знаю…

Вода в ванной становится невыносимо холодной. Мне больше не хочется оставаться в этой комнате и дослушивать до конца признание Каллы.

– Би, я не…

Я предвижу, что она сейчас скажет, потому что подсознательно понимаю: я всегда это знала. Я чувствую, как моя кожа немеет от холодной воды. Резкая грань между правдой и ложью грозит расчленить меня на две части – я слишком часто терла этот рубец, пытаясь содрать с раны грубую корку, увидеть, что под ней, и одновременно страшась, что рана откроется и еще пуще разболится. Меня никогда не покидало ощущение, что в нашем доме что-то не так. И Калла, и