Бухтарминские кладоискатели - Александр Григорьевич Лухтанов

— Естественно, не троглодит. А насчет подземного житья — так это просто редкое совпадение, что мы здесь встретились. Я под землю редко спускаюсь — нужды в этом большой нет.

— А говорите, что чудь.

— Да, я чудь.

— Ну вот, опять загадки! Какая такая чудь, исчезнувшая более двух тысячелетий назад?

— Как видите, я стою перед вами, живой и настоящий.

— Вы-то живой, а при чём тут чудь?

— Чудь чем занималась? Добычей и плавкой металлов. В первую очередь меди и золота. Вот и я тем же занимаюсь. И заметьте, работаю таким же инструментом, что и две тысячи лет назад. Правда, теперь не каменными и не бронзовыми зубилами и молотками, а металлическими, стальными, то есть железными. Вот и вся разница. И деды мои, и прадеды тем же занимались и этим ремеслом жили. Металлы всегда нужны были. Это же неправильно говорить, что бронзовый век кончился и медь стала не нужна. Тем более золото. Так что чудь всегда при деле была. Другое дело — масштабы менялись.

Нужда в меди действительно уменьшилась, но она всегда была и шла на украшения, на резные поделки и предметы быта. Даже здесь у нас, среди кочевых народов была в ходу. Взять тех же казахов. Удила, стремена, мелкие поделки — на всё это шла медь. Медь лучше сохраняется, не ржавеет, как железо.

— А как же получается, что сейчас о чуди забыли, посчитав, что она сошла на нет?

— Как вам сказать, это большой разговор. Чудь всегда была обособленной группой людей. Сказывалось их особое занятие, многим казавшееся таинственным, загадочным, даже колдовским. Она и селилась всегда отдельно от остальных. Её побаивались, она и сама сторонилась людей. В общем, было обоюдное недоверие друг к другу. Поиски месторождений, выплавка металлов — всё это было очень непростым делом. Сложным и даже засекреченным. Хорошо ещё, что тогда не было этого ужасного гонения за пресловутое колдовство, что появилось при христианстве. Профессию древних металлургов можно сравнить с занятием алхимией.

«Нет, он совсем не так прост, как кажется, этот то ли шутник, то ли человек, скрывающий настоящую правду, — подумал Роман, — наоборот, он меня всё больше удивляет своей осведомлённостью в области, являющейся тайной даже для специалистов. Откуда он всё это знает?»

— Вы, наверное, историк? — изумлённый, спросил он незнакомца.

— Нет-нет. Вовсе нет. Я же говорю, что я из чуди, потомок чуди.

— А что вы под этим понимаете? Под словом «чудь»?

— Занятие, в основном занятие. То есть я вроде потомственного старателя, потомок древних рудокопов и металлургов. Хотя происхождение тоже имеет значение, — несколько подумав, добавил он.

— Происхождение? А к какому этносу вы себя относите?

— Этнос? Вы же знаете, что это понятие не совсем определённое. Каждый этнос — это смесь разных народов. Хотя считается, что чудь происходит из финно-угорских народов. А к кому вы бы меня отнесли? — вдруг несколько смущённо спросил он.

— Честно признаться, я затрудняюсь это сказать. — Роман заколебался, боясь обидеть незнакомца.

— У вас есть и азиатские, и европейские черты.

— Вот то-то! — удовлетворённо сказал незнакомец. — В каждом человеке намешано столько, что он и сам не подозревает, какая у него родословная. А она почти всегда очень сложная, если докопаться хотя бы до десятого колена. Да, — вдруг спохватился он, — что это мы беседуем, как следует не познакомившись? Полное моё имя — Фемистокл, а вас как?

Роман представил себя и ребят, а затем спросил удивлённо:

— Фемистокл? Странное у вас имя. Это из Древней Греции что ли?

— Выходит, так. Был такой греческий государственный деятель и полководец. Меня, конечно, ни дома, ни на улице, ни в школе никто Фемистоклом не называл и не называет. В школе ребята и не знали настоящего моего имени. Я сразу же стал Фомой. Так и живу сейчас, и в паспорте моём записано: «Фома Савельевич Кротов».

— Фома неверующий, — пошутил Роман, — из древнегреческого сословия перешли в библейское.

— Выходит, что так, — согласился Фемистокл. — Вы меня тоже зовите Фомой, иначе язык сломаешь. Это уж я вам одному свою историю рассказываю. Жена, конечно, знает, кое-кто из друзей, родственники, а больше, пожалуй, и никто. Родители померли. А вам рассказываю всё это, так как вижу, что вы человек грамотный, историю знаете и меня поймёте.

— Фома, вы меня на «вы» не зовите. Я же моложе вас лет на сорок — как раз в сыновья гожусь.

— Хорошо, — охотно согласился Фемистокл-Фома, — с тобой, Роман, интересно разговаривать. Редкая возможность встретиться с понимающим тебя человеком.

— Взаимно, — ответил Роман, — мне тем более услышать ваши тайны вдвойне интересно. Я просто поражён, и вот думаю: неужели наши историки или те же металлурги, горняки не знают про нынешнюю чудь? Не один же я услышал эту тайну.

— Естественно, Рома, ты не первый, кому наши секреты поведаны. Такие секреты не утаишь от всего мира, да дело в том, что никто нашим рассказам не верит. Думают, сказки всё это, выдумки и бредни. А что копаются, золотой песок моют и даже золотишко плавят — так на то они и старатели, а чудь тут ни при чём. А нам, чудакам, это даже на руку. Известность, любопытство, популярность нам вовсе ни к чему. К нам не лезут — нам и лучше.

— Вот теперь мы лезем со своими бесконечными вопросами.

— Вы, ребята, совсем другое дело. Разве сравнишь мальчишек с чиновничьим аппаратом? А то ещё есть органы, про которые и вспоминать не хочется. Так что я расскажу и покажу всё, что знаю.

— А как умудрились дать вам такое имя? Уж тогда бы назвали Аристотелем — всё-таки мудрец, а не полководец.

— Папаша мой был такой мудрёный. Всё книги по истории читал, особенно по древней. Он любого школьного учителя истории мог за пояс заткнуть, хотя был всего-навсего счетоводом в колхозе — бухгалтером значит.

— Ну что ж, счетовод в колхозе — это деревенская интеллигенция.

— Считайте, как хотите, но древнюю историю отец знал. И не только. Историей чуди он тоже интересовался, и для этого была причина.

— Это какая же?

Роман почувствовал, что Фемистокл знает какую-то тайну, и надо быть осторожным, чтобы не вспугнуть его и дать ему раскрыться. Хотя странно было бы ожидать, что он откроет её так вдруг, едва ли не первым попавшимся людям.

У Фемистокла, видимо, мысли были похожими, и он явно колебался.

— Что же, наша тайна, считай, уже открыта, — начал он издалека. — Месторождение найдено,