Единственный выживший - Дин Кунц

– Но это может оказаться не Нина, и тогда…

– Это может быть и не Нина, – согласился Джо как можно спокойнее, хотя в душе он уже ненавидел Барбару за это упрямое, не знающее милосердия и пощады стремление настоять на своем. Вместе с тем Джо понимал, что она искренне озабочена его состоянием и что горькое лекарство, которое Барбара так настойчиво пыталась заставить его проглотить, должно было, по ее мнению, спасти его от полного уничтожения и распада в момент, когда все надежды, взлелеянные им вопреки логике и здравому смыслу, в конце концов рухнут. – Я готов к тому, что это может быть не Нина, – твердо сказал Джо и посмотрел на Барбару. – Ну, теперь вы довольны? Уверяю вас, если дело обернется именно так, то я справлюсь и с этим.

– Ты так говоришь, но это неправда.

– Это правда! – ответил Джо, бросая на собеседницу свирепый взгляд исподлобья.

– Может быть, какая-нибудь крошечная частица твоего сердца действительно понимает, что это может оказаться не Нина, но твое сердце сейчас отчаянно стучит, трепещет и переполняется убежденностью, что это именно твоя дочь, и никто иной.

Джо и в самом деле чувствовал, как его глаза начинают лихорадочно блестеть уже не в ожидании – в предвкушении чудесного воссоединения.

Глаза Барбары были, напротив, полны глубокой, почти бесконечной печали и сострадания, и это привело Джо в такую ярость, что он едва не ударил ее.

Мерси была занята тем, что катала небольшие шарики из смешанного с арахисовым маслом теста. Должно быть, сквозь стекло двери она видела, каким напряженным и эмоциональным был разговор между Джо и Барбарой, и в ее глазах, кроме разгоревшегося с новой силой любопытства, светилось еще и беспокойство. Возможно, она даже уловила несколько слов – дверь была достаточно тонкой.

Но это не помешало Мерси оставаться доброй самаритянкой. Иисус, Симон-Петр и Андрей по-прежнему взирали на нее с августовской картинки в календаре, и она была полна желания помочь каждому, кто попал в беду.

– Девочка не сама назвала свое имя, – сказала Мерси. – Это Рейчел представила ее. За все время, пока они были здесь, бедное дитя едва ли сказало два словечка. Она была ни жива ни мертва от усталости и ужасно хотела спать, а тут еще эта неприятность с машиной… Должно быть, бедняжка совсем растерялась… Нет, девочка нисколько не пострадала, не волнуйтесь. На ней не было ни царапинки, вот только личико стало совсем белым, что твой свечной воск, да и глазки смотрели так, словно она видела сны наяву, и снился ей какой-то волшебный мир… Это было очень похоже на транс или гипноз, который по телевизору показывают, и я сначала забеспокоилась, но Рейчел сказала, что все в порядке. Она все-таки доктор, эта Рейчел, вот я и решила, что ей виднее, и перестала волноваться. И правда, маленькая куколка проспала в машине всю дорогу до Пуэбло, так что к концу поездки она, наверное, уже совсем оправилась.

Скатав из теста очередной шарик, Мерси положила его на противень и слегка прижала большим пальцем. В образовавшуюся впадину она положила три размоченные изюминки.

– Рейчел рассказывала мне, что ездила в Колорадо-Спрингс на выходные, чтобы повидать родных, а девочку взяла с собой, потому что ее отец и мать отправились в небольшое путешествие по случаю годовщины свадьбы. Во всяком случае, я так поняла, – добавила Мерси извиняющимся тоном и, взяв с полки плотный пакет из промасленной бумаги, стала укладывать туда готовые румяные печенья, остывавшие на большом блюде. – Ничего странного нет… – сказала она неожиданно и тут же пояснила: – Я имею в виду, что черный доктор и белый доктор вместе держат практику. И что черная женщина разъезжает с белым ребенком – тоже. В наших краях это никакая не редкость. Я думаю, все это означает, что мир наконец-то становится не таким жестоким и более терпимым.

Наполнив пакет, она дважды перегнула его горловину и вручила Барбаре.

– Спасибо, Мерси.

Мерси кивнула и несколько церемонно обратилась к Джо:

– Мне очень жаль, что я не сумела помочь вам, сэр.

– Вы очень нам помогли, – заверил ее Джо. – Огромное вам спасибо. И за печенье тоже.

Мерси слегка смутилась и посмотрела в кухонное окно, которое выходило не на задворки, а находилось на боковой стене дома. Сквозь залитое водой стекло была видна одна из многочисленных конюшен.

– Даже одно печенье может подбодрить человека, правда? – спросила она. – Но мне бы очень хотелось, чтобы сегодня я могла сделать для Джеффа что-то большее, чем торчать на кухне и возиться с тестом и противнями. Он очень любит эту кобылу.

Бросив взгляд на религиозный календарь, Джо осмелился наконец задать вопрос, который вот уже некоторое время вертелся у него на языке.

– Скажите, Мерси, как вам удается не утратить веры? Как?! Ведь вы живете в мире, где столько жестокости и несправедливости, где самолеты падают с небес, а любимые лошади вдруг умирают ни с того ни с сего?

Вопрос, заданный с неожиданной для него самого горячностью, казалось, нисколько не смутил и не обидел Мерси.

– Не знаю, – просто ответила она, слегка пожимая плечами. – Вы правы: иногда действительно приходится нелегко. Когда-то я сильно горевала, что мы с Джеффом не можем иметь детей: у меня был выкидыш за выкидышем, и ничто не помогало… ну а потом я просто сдалась. Даже сейчас такое порой накатывает, что хочется завыть на луну, но чаще просто лежишь и не можешь уснуть, и все думаешь, думаешь… И вот недавно мне пришло в голову, что в жизни есть не только печаль, но и радость, потому что этот мир – просто место, которое мы проходим на пути к чему-то лучшему. Если каждый из нас может жить вечно, то все, что происходит с нами здесь и сейчас, не должно иметь большого значения.

Джо был слегка разочарован ее словами. Он надеялся на более интересный ответ – на откровение, на озарение, на сермяжную правду, на что-то, во что он и сам мог бы поверить.

– Больная лошадь имеет для Джеффа огромное значение, – сказал он. – И для вас тоже, потому что она так много значит для него. Как же так, Мерси?..

Взяв из кастрюли еще один кусок теста, быстро превратившийся под ее ловкими руками в бледную, как зимняя луна, крошечную планету, Мерси улыбнулась его словам, словно он был неразумным ребенком.

– Если бы я знала ответ, Джо, то я была бы не Мерси Илинг, а была бы я самим Господом Богом. Но, поверьте, если бы кто и предложил мне эту должность, я бы отказалась.

– Почему? – поинтересовался Джо.

– Да потому что Богу бывает еще грустнее, чем нам, особенно когда Он смотрит на нас, на детей своих неразумных. Он-то знает, на что мы способны, но что Он видит? Он видит, как мы тратим себя на пустяки, видит, как мы жестоки друг к другу, видит нашу ложь, ненависть, зависть, жадность и сребролюбие. Мы видим только те мерзости, которые творятся с нами и вокруг нас, но Он-то видит все сразу. И поверьте, Джо, оттуда, откуда Он взирает на нас, открывается очень печальная картина!