Богач, бедняк - Ирвин Шоу

— Все равно, спасибо вам, — сказал Том, поворачиваясь к выходу.

— Минутку, — остановила его миссис Джардино. — Когда вы уезжали, ваш отец был еще жив? Так?

— Да, жив, — ответил Том, чувствуя недоброе.

— Ну так вот, он умер, — сообщила она. В голосе ее чувствовалось удовлетворение. — Утонул в реке. После его смерти ваша мать куда-то переехала, ваш дом снесли, а теперь… — с горечью продолжала она, — на этом месте построили этот проклятый супермаркет, который взял нас за горло.

В лавку вошел покупатель, и миссис Джардино стала взвешивать ему картошку. Томас вышел на улицу.

Он в нерешительности постоял перед супермаркетом, но его внушительный вид не наводил его ни на какую полезную мысль. Может, пойти к реке? — подумал он. Но что она ему скажет? Он пошел назад, к вокзалу. Проходя мимо банка, он вошел и, заплатив за аренду своей личной ячейки, положил в маленький сейф сорок девять сотен из пяти тысяч долларов. Можно оставить на хранение деньги и здесь, подумал он. Чем Порт-Филип хуже? Может, выбросить эти деньги в реку, в которой утонул отец?

Может, пойти на почту, спросить там о матери, брате? Вероятно, кто-нибудь хоть что-то о них знает. Но он решил не делать этого. Ведь он приехал сюда ради отца. Чтобы отдать ему свой долг.

Глава вторая

1950 год

Июньский солнечный день. Рудольф сидел на лужайке перед колледжем вместе с другими выпускниками во взятых напрокат черных шапочках с квадратным верхом и черных мантиях — все, как полагается.

— Сейчас, в тысяча девятьсот пятидесятом году, когда мы все живем на рубеже, точно разделяющем пополам наше столетие, — громко вещал спикер, — мы, американцы, должны задать себе несколько вопросов: что мы имеем? чего мы хотим? каковы наши сильные и слабые стороны? куда мы идем? — Спикером на торжественной церемонии был член кабинета правительства, он специально прилетел из Вашингтона, делая этим визитом своего рода одолжение президенту колледжа, с которым он дружил в ту пору, когда они учились в Корнуэльском университете, куда более престижном высшем учебном заведении, чем это.

«Теперь, на рубеже, точно разделяющем пополам наше столетие, — мысленно повторил за спикером Рудольф, ерзая на своем стуле на зеленой лужайке студенческого городка, — нужно дать ответы на несколько вопросов: что я имею? чего хочу? какие мои сильные и слабые стороны? куда я иду?

Я имею степень бакалавра, долг в четыре тысячи долларов и умирающую мать-старуху. Я хочу быть богатым, любимым и свободным. Моя сильная сторона: могу пробежать двести метров за двадцать три и восемь десятых секунды. Моя слабость? Честность. — Он улыбнулся про себя, невинно поглядывая на Большого человека из Вашингтона. — Куда я иду? Не скажешь ли ты мне сам, брат мой?»

Человек из Вашингтона оказался миротворцем.

— Идет наращивание военного могущества повсюду, — торжественно провозглашал он. — Единственная надежда, способная гарантировать мир во всем мире, — военная мощь Соединенных Штатов. Чтобы предотвратить войну, Соединенным Штатам требуются такие крупные, такие боеспособные вооруженные силы, которые могут ответить ударом на любой удар, играть роль мощного сдерживающего фактора.

Рудольф обвел взглядом ряды сидевших товарищей, таких же, как он, выпускников. Половина из них — ветераны Второй мировой войны, они учились в колледже согласно «Солдатскому биллю о правах»[46]. Многие из них женаты. Их жены сидели рядом с ними в новых платьях, с красиво уложенными прическами, у многих на руках дети, потому что им не с кем было оставить малышей в своих трейлерах или тесных снимаемых комнатушках, долгое время служивших им жилищем, когда их храбрые мужья сражались уже не в боях, а с науками, чтобы добиться ученой степени. Интересно, мелькнула у Рудольфа мысль, что они думают по поводу наращивания военного могущества?

Рядом с Рудольфом сидел Брэдфорд Найт, круглолицый, цветущий молодой человек из Тулсы. Он служил сержантом в пехоте в Европе. Лучший друг Рудольфа в колледже. Энергичный, открытый парень, прозорливый и слегка циничный, со своим распевным ленивым оклахомским акцентом. Он приехал в Уитби, потому что его командир в армии был выпускником этого колледжа и рекомендовал его в колледж. Сколько они с Рудольфом выпили пива, трудно сосчитать. Очень часто вдвоем ездили на рыбалку. Брэд уговаривал его после окончания колледжа ехать с ним в Тулсу и заняться вместе с ним и его отцом нефтяным бизнесом.

— Ты, сынок, станешь там миллионером еще до того, как тебе стукнет двадцать пять, — соблазнял он его. — Там, скажу тебе, процветающая страна. Ты там будешь толкать свой «кадиллак», как только в его пепельницах набьется куча окурков, чтобы не мучиться и не вытряхивать их оттуда.

Отец Брэда на самом деле стал миллионером, когда ему еще не исполнилось двадцати пяти, но сейчас он был на мели. («Просто полоса невезения, больше ничего», — объяснял ему Брэд). Он даже не смог позволить себе купить билет на Восточное побережье, чтобы присутствовать на церемонии по поводу окончания колледжа своим сыном.

Тедди Бойлана тоже не было на церемонии, хотя Рудольф послал ему приглашение. Это все, что он мог сделать за его четыре тысячи долларов. Но Бойлан приглашение отклонил: «Зачем мне ехать в такой прекрасный июньский день за пятьдесят пять миль? Только ради того, чтобы послушать пламенную речь демократа на лужайке никому не известного сельскохозяйственного колледжа?» Уитби, конечно, не сельскохозяйственный колледж, хотя в нем был большой сельскохозяйственный факультет, но Бойлан до сих пор был зол на Рудольфа за его отказ поступать в один из старейших университетов Новой Англии, когда в 1946 году он предложил Рудольфу финансировать его обучение. «Однако, — писал он своим неровным, с сильным нажимом почерком, — этот торжественный для тебя день не пройдет неотмеченным. Приезжай ко мне, как только закончатся все эти занудные, гнусавые речи, и разопьем с тобой бутылку шампанского, поговорим о твоих планах на будущее».

Несколько причин склонили Рудольфа подать заявление в Уитби. Не рисковать напрасно, пытаясь поступить в Йельский или Гарвардский университет. Во-первых, он был бы должен Бойлану значительно больше, чем четыре тысячи долларов, во-вторых, с его низким происхождением и постоянным безденежьем, он в течение четырех лет учебы был бы, по существу, чужаком среди молодых столпов американского общества, чьи отцы и даже деды когда-то в свое время орали что было мочи, болея за свои команды, на традиционных спортивных встречах между этими двумя знаменитыми университетами. Большинство из них, не проработав ни одного дня в своей жизни, беззаботно, равнодушно фланировали взад-вперед по бальному залу, когда девушки-дебютантки вступали в свет. В колледже Уитби к бедности относились как к нормальному явлению. Если в колледже появлялся студент, которому не нужно было вкалывать во время летних каникул, чтобы осенью купить учебники и приличную одежду, то это считалось чем-то из ряда вон выходящим. Единственными «чужаками» здесь, за исключением такого случайного отщепенца, как Брэд, были «книжные черви», которые всегда избегали компании своих сокурсников, да несколько политически настроенных молодых людей, которые распространяли различные петиции, призывающие к поддержке позиции Соединенных Штатов или протестующие против обязательной воинской повинности.

Была, кстати, и еще одна веская причина, заставившая Рудольфа выбрать Уитби, — близость университета к дому, к Порт-Филипу. Это давало ему возможность приезжать каждое воскресенье домой, к матери, которая теперь уже почти не выходила из своей комнаты. Не мог же он бросить на произвол судьбы эту подозрительную, полусумасшедшую, хотя и дружелюбно настроенную по отношению к нему женщину. Летом, на первом курсе, он нашел себе работу в универсальном магазине Калдервуда, куда обычно приходил после занятий, а также по субботам. Ему удалось снять в Уитби небольшую двухкомнатную дешевую квартирку с крохотной кухонькой, и он перевез к себе мать. Теперь они жили вместе. Сейчас мать его там ждала. Она хотела, очень хотела прийти на торжественную церемонию, но здоровье не позволяло. К тому же, она могла его опозорить своим затрапезным видом, а ему это ни к чему. Может, слово «опозорить» — слишком сильное, подумал он, оглядывая красиво одетых родителей своих однокурсников, но, несомненно, она никого бы здесь не ослепила ни своей несравненной красотой, ни старомодным стилем одежды. Нужно смотреть фактам в лицо, хотя это порой и трудно.

Итак, Мэри Пиз Джордах сейчас сидела в своем кресле-качалке у окна их обшарпанной квартирки, с сигаретным пеплом на теплой шали, с распухшими, почти отказавшими ногами и, конечно, не могла видеть, как награждают ее сына почетным свитком из искусственного пергамента. Кроме нее есть и другие отсутствующие: кровная родственница Гретхен, которую задержала в Нью-Йорке болезнь ребенка; Джулия, которая сейчас сама принимала участие в церемонии выпуска в своем университете Барнарда, назначенной на тот же день, что и у Рудольфа; еще один кровный родственник — Томас, неизвестно где живущий; Аксель Джордах, запятнавший свои руки чужой кровью, мается где-то в Вечности.