Вся синева неба - да Коста Мелисса

— А, черт!

Она не разбилась, но появился неслабый скол. Теперь можно порезаться, когда пьешь. Вррррр. Вррррр. Господи, да кто может так ее преследовать? Вероятно, Леон. Но почему сегодня? Уже много недель он не звонил. Разве только… Мысль медленно пробивается в его голове. Мысль, которая должна была бы прийти еще несколько часов назад. А что, если это Жоанна пытается с ним связаться? Что, если у нее проблема и она еще с утра пытается его предупредить? У нее нет другого способа связаться с ним, как позвонить на собственный телефон, оставшийся в кемпинг-каре…

Он бросает посуду и кидается к стенному шкафчику. Господи, почему он не подумал об этом раньше? Быть может, уже несколько часов она пытается до него дозвониться, невесть откуда, раненая или арестованная полицией… Как знать? Он лихорадочно, поспешно роется в шкафу. Роняет на пол добрую часть Жоанниной одежды, добираясь до ее телефона. Готово, он его достал. Чертов аппарат все еще вибрирует. На экране высвечивается Неизвестный номер. Он медлит. А если это не она? Но уверенность берет верх. Это наверняка она. Она исчезла почти сутки назад, не предупредив его. Наверняка звонит она, из телефонной кабины, из полицейского участка или любого другого места, где она застряла на несколько часов. Он задыхается, нажимая на ответ, и его «алло» теряется в горле. Голос, вырвавшийся из трубки, — не Жоаннин. Это мужской голос, срывающийся, дрожащий от волнения.

— Жоанна! Это я! Я с утра пытаюсь тебе дозвониться, непрерывно. Я… Я подумал, что, если позвоню с незнакомого номера… Подумал, что ты, может быть, ответишь, если не высветится мое имя…

Голос срывается, и Эмиль не может сказать ни слова, застигнутый врасплох. Это Леон. И он понятия не имеет, что надо делать. Не вешать же трубку…

— Жоанна? — повторяет Леон.

В какое дерьмо он вляпался, подойдя к этому телефону? Когда Жоанна узнает, она его убьет!

— Жоанна, умоляю тебя, ответь мне! Я не могу больше выносить твое молчание!

Голос мужчины ломкий от боли. Откашлявшись, Эмиль решается.

— Это… В общем, это не Жоанна.

— Что?

Голос в трубке срывается окончательно. Эмиль с трудом сглатывает.

— Она… Ее сейчас здесь нет…

Он, кажется, слышит сдавленное рыдание.

— Так это вы… — произносит мужчина.

— Простите?

— Это к вам она ушла?

— Нет!

— Поэтому она больше не дает о себе знать? Она… Она теперь с вами?

— Нет! — повторяет Эмиль, растерянный не меньше Леона.

— Вы лжете!

На этот раз Эмиль уже не может ошибиться, мужчина в трубке плачет. Он слышит, как тот рыдает, сдерживаясь изо всех сил.

— Она… Я просто подобрал ее на автостраде. Она… Она ушла не ко мне. Уверяю вас.

Он успокаивает мужчину как может. Он не знает, нашел ли нужные слова, не делает ли только хуже.

— Нет, — всхлипывает мужчина. — Нет, конечно, она ушла не из-за вас… Это все из-за меня.

Повисает пауза. Эмиль слышит, как мужчина плачет, стараясь этого не показывать. Но рыдания в его голосе слышны отчетливо.

— Она ушла из-за меня. Из-за того, что я сделал с Томом.

Эмиль едва заметно напрягается, крепче сжимая телефон.

— Том? — повторяет он, чувствуя ком в горле. — Том Блю?

Леон издает странный звук, какой-то изумленный всхлип, в котором слышится отголосок нежности.

— О! Она говорила вам о нем?

— Она…

Эмиль больше ничего не понимает. При чем здесь Том Блю? Какое он имеет отношение к Леону?

— Да… То есть… немного…

Леон задыхается.

— Она сказала вам, как это случилось?

Эмиль качает головой. У него такое чувство, что он чего-то не понял. Сердце колотится в груди, горло сжимается.

— Как это случилось? Что случилось? Она… Она только… Она только рассказала мне, что он рисовал синеву… Все время… И часами смотрел на небо.

Оглушительное молчание, затягивающееся на том конце линии, дает ему понять, что ответ не тот, которого ждал Леон.

— Она сказала вам, кто он был?

— Я… Нет… То есть да, я…

Он уже ни в чем не уверен.

— Это… Это был ученик ее школы… нет?

У него уже возникло неприятное чувство, что это совсем не так. И ответ Леона, его мертвый сдавленный голос это подтверждают.

— Это был не ученик.

— Нет?

— Нет.

Эмиль ждет ответа с некоторой опаской. Он затаил дыхание, пальцы крепче сжали трубку.

— Это был ее малыш.

Он с трудом сглатывает, трясет головой, пытаясь понять.

— Ч-что?

— Том был нашим сыном.

Эмиль повторяет в полном отупении произнесенные Леоном слова:

— Том был… вашим сыном. Жоанна… у Жоанны есть малыш.

Он не готов услышать следующую фразу:

— Он умер пятнадцать месяцев назад. Ему исполнилось три года.

Эмиль чувствует себя так, будто ему надели на голову свинцовый колокол. Его оглушили. Он ловит ртом воздух, ему трудно дышать.

— Ее… ее малыш, — с трудом выдыхает он. — Умер…

Леон на том конце линии снова говорит, но Эмиль едва его слышит.

— Это был мальчик, так непохожий на других… Он был аутистом. Так и не научился говорить. Всегда был немым, но много рисовал. Жоанна все бросила, чтобы заниматься им, она оставила работу в школе, чтобы быть с ним постоянно.

Эмиль ухватился за дверцу стенного шкафчика. Он больше не чувствует своей руки, так крепко сжимает телефон. Леон продолжает, не обращая внимания на молчание, на отсутствие реакции, он говорит и говорит, больше не сдерживая рыданий:

— Она всегда жила при школе и делала все возможное, чтобы он был с другими детьми… Том был такой непохожий, такой особенный. Я не мог поймать его взгляд. Он был закрыт всему и всем, кроме этой чертовой синевы… И Жоанны. Она одна могла до него достучаться…

Эмиль делает несколько шагов и садится на банкетку, где свернулся клубочком Пок. Тяжело дыша, он умудряется выговорить:

— Что же произошло?

Он не знает, вправду ли хочет это знать. Он больше ничего не знает. Он застыл на банкетке с ватными ногами и готовым взорваться сердцем. Голос Леона переходит в мучительный хрип:

— Он всегда был одержим этой синевой. Небом, водой. Всегда эта чертова синева… Я повел его к озеру. Жоанне пришлось остаться в школе, в виде исключения, чтобы закрыть ворота после вечера в честь конца года. Она сказала, что придет к нам сразу после, приедет на своем красном велосипеде. Она приготовила нам сандвичи. Это было дикое озеро… Мы не хотели купаться, просто побыть в лесной прохладе…

Эмиль слушает, каждая клеточка его тела напряжена.

— Я оставил Тома с сумкой для пикника и одеялом и пошел привязать велосипеды к ограде. Это было метрах в десяти, на опушке леса. Я… Я велел ему смирно ждать меня. Я… Мне оказалось трудно привязать велосипед Тома. Замок заржавел…

Леон вынужден остановиться, волнение душит его. Эмиль чувствует, как в нем нарастает ужас. Он надеется, что это не то, о чем он думает. Эта синева. Эта чертова синева.

— Я отсутствовал три минуты, не больше. Может быть, четыре. Я вернулся к корзинке для пикника и понял, что Тома там нет.

Эмиль слышит его тяжелое дыхание.

— Я знал. Я сразу понял, что он пошел к этому проклятому озеру. Но я думал найти его на берегу, в его извечной позе, на корточках, он мог так сидеть часами. Я бы поднял его и отругал. Он бы вырывался, потому что не выносил, когда я его трогаю. Это он позволял только Жоанне.

Голос Леона срывается, но он все же продолжает:

— Я не думал… Не думал, что найду его так…

Леон снова подавляет рыдание, и Эмиль выжидает несколько секунд, чтобы он взял себя в руки.

— Из воды виднелись только его светлые волосы и футболка. Он не двигался. Плавал на поверхности. Я подумал, что он меня разыгрывает. Рассердился. Закричал ему: «Это не смешно! Вылезай сейчас же!» Я не мог двинуться с места. Не мог поверить. Я стоял столбом на берегу озера, не в состоянии шевельнуться. А потом, когда я среагировал, когда вошел в воду, чтобы вытащить его, я запутался в водорослях, увяз в тине, наткнулся на плавающие ветки, провалился в яму… Это было дикое озеро… Я не мог до него добраться! Не мог вытащить его на берег!