Люди и боги (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич

Вот же оно как бывает. Забылось имя самого конюха, даже судьба забылась — вроде, прирезал его кто-то из кайров, а может, сам помер… Но выдуманные герои легенд — до сих пор как живые. Например, шаван Верилья, что значит — Ветер. Он настолько любил свободу, что даже в Степи было ему тесно. Верилья прошел семь земель, разыскивая коня с крыльями, и потратил семь лет, пока приручил крылатого. Затем оседлал его, взмыл в небо — и стал абсолютно свободен, как сами Духи-Странники. Но такая безбрежная свобода оглушила смертного. Что же выбрать, когда доступно все? Верилья растерялся, в смятении выпал из седла и грянулся наземь с высоты облаков… Или, например, шаванка Алиледа — первая красавица Степи и гордячка, каких не видел мир. Ганта Дариан влюбился и захотел взять Алиледу, но она осмеяла его: «Ты хочешь меня, как мальчик, а значит — ты слаб. Стань сильным, тогда поговорим». Ганта Дариан покорил все племена Рейса и Холливела, собрал огромную орду и пошел войною на Империю Востока, и отнял у императора все земли, оставив только столицу с дворцом (поскольку не любил дворцы). Вернулся к Алиледе и потребовал: «Я покорил весь мир, теперь будь моею!» Она рассмеялась: «Ты пошел воевать не по своему желанию, а по моему приказу. Ты безволен и слаб, а я люблю сильных!» И на глазах у Дариана она занялась любовью с диким жеребцом. Дариан зарубил Алиледу и сказал извечное: «Тирья тон тирья»… Или, скажем, ужасающий Гной-Ганта — сын Духа Червя. Он принимал обличье человека, но в бою становилось видно, что он целиком состоит из мух и личинок. Убить его было нельзя: мухи разлетались, а потом собирались вновь. Гной-Ганта пришел в мир, чтобы доказать: нет на свете ничего вечного, все стареет, распадается и гибнет — кроме самого процесса распада. Старость и разложение — единственные всемогущие боги…

Но ярче других запомнилась легенда про волшебного теленка и двух братьев-всадников. Добрый и сильный Ханош стал для Эрвина недостижимым идеалом. Эрвин мечтал вырасти добрым, в отличие от земляков, однако был слаб, а доброта слабого человека — это всего лишь трусость. Второй брат — жестокий Гетт — казался воплощением чистого зла. Предав и бросив теленка Оллая, Гетт стал чудовищем — сплавом человека и быка. И тогда — о, ужас! — множество шаванов пошли за ним с огромной радостью! Больше всего пугала Эрвина эта сила зла: быть притягательным, манить за собой. Никому люди не покоряются так легко, как жестокому зверю.

Много же лет прошло. Течет река, скачет конь…

Ганта Гроза — один из вождей Степи, исконный враг Севера — сидел в кабинете герцога Ориджина, а герцог собственной рукою наливал ганте вина. Бывает так, что нужна помощь врага. Бывает и так, что нужна позарез.

Оба долго молчали, приноравливаясь друг к другу. Наконец, Ганта выбрал для начала беседы подходящую фразу:

— Я слыхал, твою сестру убили.

И усмехнулся, заметив, как изменился в лице герцог. Эрвину понадобилось время, чтобы овладеть собою. Всего сутки прошли, как он узнал. Рана свежа?.. Не просто свежа — кровь еще льет ручьем! Даже первый шок не миновал, все еще не верится, не принимает душа. Отвлечешься на что-нибудь — и кажется: все как прежде, ничто не изменилось. Только почему-то ватная слабость в теле, усталость стариковская, голова кружится от кровопотери… И вдруг кто-то ткнет пальцем в рану: «Твою сестру убили!» Убили, да. Убили.

Эрвин подал ганте кубок:

— Выпейте один, я подожду.

— Это почему же?

— Я слыхал, шаваны празднуют, когда умирает Ориджин. Но у меня что-то нет настроя на веселье. Отпразднуйте один.

Ганта не то хмыкнул, не то фыркнул, как конь.

— Пф! Тогда зачем ты позвал меня, а? Чтобы я тут пил в одиночку? Яду намешал, что ли?

— Позвал поговорить. Не о сестре, а о Моране — вожде вашем.

Теперь ганта пропустил удар. Тень прошла по его лицу, впрочем, быстро сменилась ухмылкой:

— За Степного Огня я выпью с охотой. Наш вождь — надежда Великой Степи!

— Прекрасно, когда есть надежда.

— Духи Странников помогают ему, первый конь скачет вместе с ним.

— От души завидую.

— Орда сильна, как никогда. Наши табуны несметны, всадники — свирепы и бесстрашны. Наши враги трепещут от ужаса.

— Даже мое горе отступает — так я радуюсь за вас.

Печаль уродовала голос Эрвина, ганта не сразу уловил насмешку. Наконец, поднял бровь:

— Ты как будто не веришь?

— Ганта, мы оба знаем: Моран ослабел, и ваши громкие слова не сделают его сильным.

— Степной Огонь переживет тебя и спляшет на твоей могиле!

— Для этого мне нужно умереть весьма поспешно.

— Лысые хвосты! Никак, ты угрожаешь мне?!

Эрвин устало вздохнул.

— Ганта, я вырос на рассказах о том, как мои предки сражались с шаванами. Я знаю ваши повадки. В начале беседы нужно сделать грозный вид. Вы с этим уже справились, я оценил. Теперь позвольте говорить прямо.

— Только прямо и говори! Не смей вилять, как змея!

— У Морана искалечены обе ноги. Вождь-калека пахнет не только слабостью, но и подлостью — ведь ранили его два знаменитых всадника, которых он предал. Моран увел орду из Литленда, испугавшись Минервы с единственным искровым полком. Моран влюбился в Ребекку и зачем-то дал орде узнать об этом. Он слаб так же, как Дариан, влюбленный в конскую наложницу Алиледу.

— Дариан опрокинул вашу империю!

— А Моран — нет. Минерва прогнала его с помощью слов и одного-единственного полка.

Ганта потемнел от ярости и вскочил, перевернув кресло.

— Никто не смеет называть Морана трусом!

Эрвин примирительно поднял руки:

— Простите, ганта. Я не хочу вас оскорбить. По-моему, Моран поступил разумно, уйдя от Мелоранжа. При штурме потери были бы велики, а месть со стороны Империи — неизбежна. А так вы сохранили все трофеи, взятые ранее, и контроль над переправами через Холливел, и мир с Короной.

Отходчивость — еще одна черта шаванов. Только что ганта был готов обнажить клинок — а теперь поднял кресло и уселся, закинув ногу на ногу.

— Наконец я слышу мудрые речи. Так и есть, Моран сделал правильно.

— Но вот вопрос: как оценивает его поступки орда? Моран был суровым вождем и железной рукою вел вас к победе. Но когда Спутники искалечили его, он будто размяк. Не начал штурм Мелоранжа, согласился встретиться с Минервой, прогнулся перед нею и ушел из Литленда. Степной Огонь уже не тот — так думают рядовые шаваны. Собственно, от них я и знаю это. Не одна тысяча всадников уже покинула орду, кое-кто из них болтал там, где не следовало.

Ганта попивал вино, выдавая задумчивость за вальяжность. Эрвин прекрасно понимал его дилемму: признать сказанное — и признать слабость своего вождя; либо отрицать — и завести в тупик беседу, от которой может быть польза. Ганта Гроза — не только воин, а еще и торговец: сотни пленниц проданы им на рынках Лаэма. Он хорошо понимает ценность деловых разговоров.

— Ориджин, я не скажу, что ты прав. Ты не знаешь душу Степи, потому ничего не понимаешь. Но мне любопытно: если бы дело было так, как говоришь, что бы ты предложил?

— Над Мораном нависла угроза. Я бы сказал, Гной-Ганта уже дышит ему в спину. Пока что орда сыта: трофеев вы взяли много, а времени прошло мало. Потому власть Морана пока еще держится: сытый всадник не любит рисковать головою. Но через месяц-другой трофеи потратятся, а разочарование усилится. Какой-нибудь шаван решит прикончить Морана и занять его место, и орда не станет мешать этому шавану.

— Много слов, мало дела. В чем твое предложение?

— Степному Огню нужна новая славная война. Прежняя была хороша, а новая должна стать еще лучше. Множество трофеев, несколько громких побед, мало потерь. Такая война, чтобы кого-нибудь скосить под корень, а золотом набить все седельные сумки. Это вернет Морану уважение всадников и сохранит его власть. Я могу дать ему такую войну.

Ганта подкрутил ус — не стал скрывать интереса. Эрвин продолжил:

— Мою сестру убил ее муж — граф Виттор Шейланд, главарь еретиков, Кукловод. Я собираюсь отомстить ему и призываю орду на свою сторону. Война будет славной: Кукловод — величайший злодей нашего века. Война будет выгодной: вы получите на разграбление город Уэймар и, главное, банковские хранилища. Война будет быстрой: мы приведем огромную армию, а Виттор не успел собрать войско — у него лишь городской гарнизон и десяток Перстов Вильгельма.