Жизнеописание Л. С. Понтрягина, математика, составленное им самим - Лев Понтрягин

Был ещё один интересный случай. Между Стекловским институтом и Калифорнийским университетом, в котором работает Балакришнан, имеется соглашение об обмене. Это соглашение об обмене я организовал с тем, чтобы обойти нашу Академию наук и американскую Академию. Первую поездку туда от Стекловского института совершили В. И. Благодатских и К. И. Осколков. Для второй мы наметили В. П. Михайлова и Гущина. Оба они ещё ни разу не были за границей и в связи с этим в райкоме не хотели подписывать им характеристику. Я позвонил по телефону начальнику отдела райкома, ведающего заграничными поездками. Там мне сказали, что по телефону он со мной разговаривать не будет, приходите в его приёмный день. Тогда я тут же позвонил первому секретарю райкома Архиповой и она охотно разговаривала со мной. Я изложил свою точку зрения. Сказал, между прочим: «Вы содействуете поездкам сомнительных лиц, а хороших русских людей не пускаете». Она ответила мне, что русских туда должны пускать также. Кончилось тем, что райком на другой же день дал характеристики Михайлову и Гущину, и они поехали.

Была у меня одна неудача по линии поездок, которая меня сильно огорчила. Какая-то конференция в Индии включила меня в свой оргкомитет. Я порекомендовал оргкомитету пригласить на конференцию В. С. Владимирова и В. П. Михайлова. Приглашение было прислано, но у Владимирова произошли какие-то мелкие трудности с оформлением документов, в то время как у Михайлова документы были оформлены нормально. Сазонов, ведавший в Стекловском институте международными связями, не обратил на это внимания и послал в иностранный отдел предложение о поездке Владимирова и Михайлова совместно. Ввиду отсутствия документов на Владимирова, иностранный отдел провалил всю поездку, а если бы Сазонову послал документы на поездку Михайлова отдельно — он бы смог поехать. Сазонов, который пользуется своим положением в Стекловском институте, сам бесконечное множество раз ездил за границу, не проявлял должного внимания к поездкам других.

Были и другие случаи, когда я содействовал выезду за границу советских математиков. Но о них сейчас не помню, их было довольно много.

На первой встрече Исполкома в 71-м году я только знакомился с членами Исполкома, но никаких действий не произвёл. На второй встрече в сентябре 71-го года в Москве я уже совершил некое ощутительное действие. Нужно было назначить двух лекторов Международного союза математиков на следующий год. С первым лектором не встретилось никаких трудностей, имени его я не помню, а вторым — в качестве лектора Международного союза из Нью-Йорка в Принстон — был предложен Юрген Мозер. Оба города находятся в Соединённых Штатах, рядом друг с другом. На этом основании я возражал против Мозера, так как имел своего кандидата. Но оказалось, что в уставе о лекторах пункта, требующего поездки из одной страны в другую, нет.

Я предложил Лионса для поездки из Парижа в Москву, куда он был приглашён Стекловским институтом. Каким-то способом мне удалось настоять на этом. Позже Лионс приезжал в Стекловский институт и прочёл четыре лекции. (Следует отметить, что быть лектором Международного Союза математиков очень почётно.) Мозер мне это припомнил.

В связи с собранием Исполкома в Лондоне в 72-м году никаких значительных событий я не помню. Запомнилось мне четвёртое собрание Исполкома во Франкфурте-на-Майне в начале лета 73-го года. Александра Игнатьевна, которая всегда ездила со мной на собрания Исполкома, не могла в этот раз поехать. Вещи уже были сложены, но рано утром, когда за нами пришёл А. Б. Жижченко, у неё был сердечный приступ, и она не могла поехать. Так что я оставил её лежать в постели, а мы вдвоём с Алексеем Борисовичем уехали в Германию.

На собрании в узком составе в официальном порядке, на котором присутствовал президент Чандрасекхаран, два вице-президента — я и Джекобсон — и генеральный секретарь Фростман, обсуждался вопрос о составе будущего Исполкома. Всеми участниками этой встречи, кроме меня, в качестве будущего президента Международного математического союза настойчиво предлагался Джекобсон. Джекобсон, правда, молчал, но и не возражал. Я возражал против него на том основании, что однажды американский математик уже был президентом Международного союза. Теперь, естественно, должен быть советский. Если мы не можем выбрать советского, тогда надо предложить из какой-нибудь другой, менее крупной страны.

Сопротивление моему предложению было очень сильным, и ничего не удавалось добиться. Кончилось тем, что я при частной встрече с Чандрасекхараном сказал: «Давайте я буду президентом. Какие могут быть против этого возражения?» Он сказал, что возражения будут, будут говорить, что вам трудно иметь дело с людьми при отсутствии зрения. По-видимому, Чандрасекхарану казалось, что я сам стараюсь стать президентом. В действительности же это было не так. Я старался отклонить Джекобсона. И для проверки он предложил в качестве кандидата в президенты японца Каваду. Я с радостью согласился на это предложение. К сожалению, Кавада отказался, ссылаясь на плохое состояние здоровья. На этой же встрече четырёх стало ясно, что Фростман уходит с поста генерального секретаря также по состоянию здоровья.

Осенью 73-го года я по приглашению Лионса был в Париже. Я предложил Лионсу стать генеральным секретарем Международного союза. Сказал, что он получит всемерную поддержку Советского Союза, и обратил его внимание на то, что влиятельный член Исполкома вице-президент Картан может стать на его сторону, если он поговорит с ним.

В это время Лионс был недавно избранным членом Французской Академии, а Картан как раз старался стать её членом. Можно было в переговорах использовать это обстоятельство. Лионс согласился на моё предложение. Как позже Чандрасекхаран рассказал мне со слов Картана, Лионс пришёл к Картану и сказал ему: «Понтрягин был в Париже и предложил мне стать генеральным секретарем союза. Давайте действовать вместе, и не хорошо, если у французов будет раскол». Тот согласился. Это мероприятие мне удалось осуществить. Следует заметить, что Лионс всегда доброжелательно относился к советским математикам и сам является выдающимся учёным.

В начале лета 74-го года на собрании Исполкома в Париже официально я уже вошёл в список членов будущего Исполкома, предлагаемых действующим Исполкомом. На пост президента вместо Джекобсона предлагался выдающийся американский математик Монтгомери, которого, конечно, я поддержал. На пост генерального секретаря — Лионс.

Новый состав Исполкома был единодушно одобрен действующим, а позже все были избраны на Ассамблее в Ванкувере в 74-м году перед конгрессом.