Проклятие палача - Виктор Вальд

– И я пришел к этому выводу через многие испытания и горести.

Наказал Всевышний моего отца. Наказал и меня – сына работорговца. Не успели мы после зимы отплыть с сотней рабов из Кафы, как ее стены осадил татарский хан Джаныбек. Он пришел из диких степей за теми детьми, которых продали его соплеменники. Продали потому, что в степи свирепствовал голод. Чтобы спасти старших детей, родители продавали младших.

Грех ли в том, что превратив одних в рабов мы спасли и их и других от смерти? Как вы думаете, святой отец?

– У Господа есть правильные ответы на все вопросы. Я буду молиться и услышу его ответ.

От неожиданно прозвучавшего голоса из темноты, даже Гудо вздрогнул:

– Святой отец, это я, Дион. Я хочу сказать…

– Говори, Дион.

– Когда король сербов Душан пришел с войском к нам в Акарнанию[114] и разорил ее, почти все жители еще недавно благодатного края от нестерпимого голода вышли на побережье. Они добровольно отдали себя, как легкую добычу, торгующим рабами варварам, предпочтя быть невольниками на чужбине, чем погибнуть от голода в своих домах. Я сам отдал в руки пиратов себя, свою жену и троих детей.

Велик ли грех мой, святой отец? Простит ли меня Господь? Позволит ли на том свете увидеть мою Милу, сына и двух дочерей?

– Я буду молиться за тебя, Дион, – только и ответил отец Матвей.

После долгого молчания Франческо продолжил свой рассказ.

– Генуэзцы, которые правили Кафой, не пожелали вернуть товар. За него уже было дано зерно, оливковое масло, рыба и скот. Стены крепости высоки и надежны. Воинов и продовольствия было достаточно. Тем более что прошел слух: в войске хана множество больных и слабых воинов.

Началась осада. Вскоре слух подтвердился. Обессиленное болезнью войско Джаныбека не решалось на штурм, но и отступать не желало. Оно уже примерно наказало в степях тех, кто продал своих детей. Теперь желало вернуть своих соплеменников и будущих воинов. А смерть собирала свой урожай. Множество обреченных нашла она в войске непобедимых татар. На них обратил свое коварное внимание и хан Джаныбек. Воинов хоронили, а трупы конюхов, слуг и животных хан велел забрасывать при помощи катапульт в осажденный город.

Вначале мы смеялись над этим и жгли трупы. Но отделившиеся при падении части тел, приносимые катапультами, съедались собаками и кошками. От них заболели домашние животные и вездесущие крысы. Потом люди. Они перестали выходить на улицы. А трупы продолжали и продолжали падать на город. Вскоре весь воздух был заражен, отравленная и испорченная вода стала загнивать. Усилилось нестерпимое зловоние.

Хан Джаныбек и его войско ушло, оставив Кафу пиршественным залом для смерти. И черный пир удался на славу. Люди крепко заперлись в домах, но болезнь просачивалась в щели. Люди убили всех животных, чтобы их смрадом заглушить вонь, что исходила от трупов, лежащих на улицах и в домах, и которых уже не было сил и желания хоронить. Жгли костры на улицах, окуривали себя и дома ароматными травами и дорогущими специями. День и ночь звонили в колокола, а люди молились, молились и молились…

Но болезнь нельзя было остановить. Эта болезнь была чумой, и она же кара Господня!

Болезнь начиналась сильными колючими болями, за которыми следовал сильный озноб, а потом появлялись очень твердые бубоны под мышками и в паху. Лишь после этого развивалась чрезвычайно сильная гнилостная горячка со значительной головной болью и глубоким оглушением. На груди появлялись опухоли, а по телу кровавые мокроты. Ко всему этому присоединялся невыносимый запах от больного. И от несчастного, еще утром любимого человека, уже спешили уйти и мать, и отец, и жена, и дети. Было страшно. Очень страшно.

Как только стало возможным, отец с половиной команды и рабов, что избежали болезни, погрузился на галеру и, помолясь, уплыл прочь от смертных ужасов чумы. К нему присоединились еще два десятка кораблей. Оставив за горизонтом Кафу, он весело смеялся и торжествовал. Но он не знал – на нем, как и на всех покинувших чумной город, лежит черная печать проклятия, что наложил хан Джаныбек на тех, кто увозил детей его племени.

Попутный ветер и ужас пережитый гребцами гнали галеры по волнам Черного моря с небывалой скоростью. Всем было весело и празднично. Мы избежали смерти, а теперь еще очень скоро окажемся дома, в Генуе. Мы и не подозревали, что наши корабли подгоняет древнее проклятие степи, по которой в бешенстве бродит татарский хан и его кровожадное войско, что днем и ночью желают нашей мучительной смерти.

Первое беспокойство мы ощутили уже при входе в Босфор. Мальчонку-слугу ночью укусила крыса. Днем он уже горел в пламени проклятия. Но он прятался от людей, а когда чума полностью овладела его телом, то мальчонка в страхе выбежал из трюма и, целуя у всех руки, стал просить помощи. Отец немедленно приказал выбросить больного в принявшее нас Мраморное море. Тонущий ребенок просил смилостивиться над ним, но взрослые, дрожащие за собственную жизнь, отвернулись и отошли от борта. Последние слова утопленника были слова проклятия тем, кто не имеет бога в сердце, а душу продал дьяволу.

Уже вечером, в тавернах Галаты[115] мы праздновали свое спасение. Мы пили и угощали всех желающих. Танцевали и обнимались с первым встречным. Толпы гулящих девок бродили с нами по ночным улицам, отдавая свои тела прямо на мостовых. Уже к вечеру следующего дня болезнь охватила многих. Византийские лекари с ужасом признали сотни случаев чумы. Ночью тысячи жителей Константинополя бросились в порт, желая знать, кто привез в столицу Византийской империи бич смерти – неизлечимую чуму. Но наши галеры уже выходили из пролива Дарданеллы в Эгейское море.

Мы плыли от острова к острову и с ужасом замечали, как замедляли ход и останавливались галеры, на которых вовремя не приняли мер карантина. Но могли ли они помочь…

Я хотел бы выпить воды. Мое горло пересохло от многих слов и волнения.

– Сейчас принесу, – ответил кто-то из темноты.

Гудо завертел головой, но ничего и никого не увидел. Он скорее почувствовал, как в нескольких шагах от него произошло движение. Легчайший ветерок скользнул по длинной бороде господина «Эй» справа.

– Я продолжу?

– Говори, Франческо, – ласково предложил отец Матвей.

– Отец не мог выбросить за борт заболевших гребцов и воинов из Генуи. У каждого из них были друзья и родственники на галере. Он просил их спуститься в трюм, где к ним был приставлен лекарь. Через день больных стало так много, что некому стало грести. Тогда за весла отец посадил рабов-мужчин, женщин и даже детей. Я забивался в угол и тихо плакал от того, что мальчишки, мои сверстники и младше, быстро сохнут у весла и как скоро их съедает болезнь. Вскоре и могучего отца свалила с ног еще более могучая чума.