Проклятие палача - Виктор Вальд

– Вот, вот! Я же говорил ему – не мучь себя, не мучь! А он все горько убивался, что является первым грешником на земле, равному которому не сыскать. Говорил, что он убил на земле столько людей, что все вместе взятые люди не смогли за века такого сделать.

Но, казалось, Гудо не слышал слов священника.

– Конечно, более точнее я мог бы сказать, если бы вскрыл пищевод и посмотрел при дневном освещении…

– Отец Матвей, – послышался тихий голос молодого человека.

– Да, сын мой, – тут же наклонился к больному старик.

– Кто этот человек?

– Он поможет тебе.

– Мне поможет только Господь. Если пожелает как можно скорее призвать меня к себе.

Гудо, не обращая внимания на больного и его покровителя, продолжал рассуждать:

– Он мог поранить пищевод костью. Скажем – рыбной или другой…

Гудо тут же надавил в известном ему месте. Генуэзец застонал.

– Особой боли нет. Это, скорее всего, от болезней нерва. Как давно он не ел?

– Уже третий день не принимает пищи, – со вздохом сказал священник, – Сюда, в этот пещерный ад, сбрасывают тех, кто не может работать. У кого смерть стоит за плечами. Он и сам сказал, что желает умереть и просил исповедать. Я исповедал его и выслушал его печальный рассказ. Но греха за ним особого нет…

– Третий день… Хочет умереть… Священник, тебе нужно будет говорить с ним о жизни. Много говорить. Твои слова помогут обрести веру в себя и в то, что Господь не желает смерти искренне кающимся. А я… Я помогу. Я отрежу пищевод от желудка и буду вдавливать пищу прямо в отверстие желудка. Пищевод подошью к стенкам живота и…

– Отец мой! – в страхе воскликнул больной. – Кто этот человек? Неужели в мой последний час ты привел ко мне палача?

– Это палач. Да. Вернее… – в волнении быстро пролепетал священник. – Но он ничего такого… Он поможет. Ведь ты поможешь, палач? О Господи, что я говорю…

– Еще я могу вставить в горло трубку до самого желудка и вливать через нее… Камышинка подойдет. Правда она может повредить пищевод и будет кровь. Но это не страшно. И не так больно для того, кто желает умереть. А еще я могу давить на грудь и колоть ножом сбоку в тех местах… Старик, ведь у тебя есть острый нож?

– О святой отец! Не отдавайте меня в его руки, – взмолился умирающий.

– Не отдаст, если ты сейчас не отвергнешь этой воды, в которой немного мякоти хлеба. А если… Я положу тебя на свое колено и так придавлю…

– О дьявол! Умереть спокойно не даст.

– Не дам, – согласился Гудо. – Я подарю тебе такую боль, что пищевод твой раскроется и пропустит целого жареного цыпленка. Ты умрешь только тогда, когда я тебе позволю. Так что? Подарить тебе жуткую боль? Или…

– Я выпью твоей проклятой воды. И ты оставишь меня в покое.

– Пей! – с угрозой велел Гудо. – Вот так. Хорошо. Я же говорил, что это от болезни нервов, которую он сам к себе призвал. Теперь пусть полежит. Позже я займусь его телом и заставлю его двигаться.

– О, Господи, кого ты ко мне послал? Святой отец, кого ты ко мне привел? Моя жизнь и так полна страданий. Так нет. Еще и смерти предшествуют муки.

– Еще какие муки будут, если не будешь делать так, как я велю. О боли я знаю все, и даже больше! И даже то, что часто боль излечивает человека. И не только телесно, но и духовно. Узнав настоящую боль, ты научишься любить и уважать жизнь. Это говорю тебе я – человек, во второй раз родившийся благодаря телесной боли. А третье мое рождение от боли душевной. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, и ты согласишься со мной, что искупление грехов более угодно Господу, чем смерть даже самого ужасного грешника на земле. Через два дня ты станешь на ноги. Через месяц ты будешь благодарить меня, что я не дал тебе умереть.

– Этого никогда не будет, – тихо рассмеялся больной.

– Как тебя?

– Франческо, – быстро подсказал священник.

– Так вот, Франческо, еще и другом назовешь…

– Я не могу никому быть другом. И никого другом не назову. Особенно палача!

– Мне нужно поговорить с этим Философом.

– Сейчас тебе это не удастся. К тому же нам нужно пока посидеть тихо. Пусть думают, что ты свалился в какую-нибудь трещину и свернул себе шею. Наверное, ты пожелаешь неожиданно посетить Философа. По-другому будет трудно. У него двенадцать крепких служек. Прямо как у Христа двенадцать апостолов. Они сыты и оттого сильны. А еще они давно в этих пещерах и знают их тайны. Некоторые из них даже перемещаются непостижимым способом. Им не нужен свет. Они как летучие мыши ходят быстро и не натыкаются на преграды.

– Мне бы одного такого в руки. Он бы отвел меня к своему хозяину.

– И я тебя отведу, но позже. Сейчас не знаю пути. Люди Философа переместили светильники. Нужно время чтобы понять их сигналы. А если не пойму, то помогут мои прихожане. Их немного, и слово божье единственная их утеха. Они приходят на короткое время. Этим несчастным нужно много работать. Философ дает им пищу только за определенное количество камня или по количеству шагов, которые они пробивают в новых туннелях. Работа и мои проповеди – это все, что у них есть до конца их дней.

– Значит, ни кто отсюда не вышел? Их жизнь закончилась в этом аду?

– Так говорят. Во всяком случае, никто при моей памяти не поднялся с этой ямы в те проходы, где добывают камень другие несчастные. И все же те люди наверху счастливые, потому что, закончив добычу камня для стен крепостей герцога, они увидят свет. О Господи! Как я желаю увидеть солнце, море, зеленую траву… А теперь я понимаю, что готов увидеть даже своих врагов и простить их. Исстрадавшаяся душа великодушна!

Особенно тогда, когда есть простая человеческая мечта…

– Не думал, что у священников бывает еще одна мечта, кроме как увидеть наяву Господа.

– Эта мечта появилась недавно… Или давно? Как понять время, которого нет. Но я скажу о своей мечте. Я был священником местной церкви, которую в народе называют стодверной. Я был ревностным священнослужителем и ничего, кроме служения Господу, не желал знать. Но был у меня прихожанин… Как же его звали? Тодорес или…? Тодорес. Он из местных. Он уговаривал меня пойти на поляну в отдаленном уголке острова и посмотреть чудо наяву, что бывает каждый год в одно и то же время. Он говорил, что это природное чудо и не имеет в своем начале ничего божественного. Я запретил ему приходить в церковь. А теперь, после стольких страданий… После этой тьмы… Наверное, я стал чуточку другим. Я желаю, я мечтаю… Кажется, эта местность называется Петалудес. Да, да! Педалудес по местному и означает – бабочка. Редкая по красоте бабочка. Тодорес говорил, что когда войдешь в травы этой поляны, то тысячи… Нет! Миллионы разноцветных бабочек, как облако, тихо и ярко поднимаются вверх. Но не улетают, а висят над головой странной круглой радугой, по краям которой ослепительно пылает солнце…