Синие дали - Александр Павлович Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Алексей начал дрессировать волчонка.
Перво-наперво надо было приучить его отзываться на свою кличку и выполнять команду «Ко мне!». Добиться этого оказалось не так-то просто. Волчонок не сразу стал понимать, чего от него хотят, и потому выполнить команду не спешил. Не помогли на первых порах и поощрения, которые, в виде кусочков мяса, давал ему Алексей. Вернее, они помогли, но только отчасти. Заслышав команду, Буран настораживался, но оставался на месте. Когда Алексей протягивал ему мясо, он тотчас подбегал к нему, хватал подачку и сейчас же отбегал в сторону. Вьюга была гораздо понятливее. Но, очевидно, давало себя знать крайнее своеволие волчонка, который всегда и во всем в первую очередь руководствовался своими собственными желаниями. Можно было объяснить его поведение еще и так: он воспринимал команду как приглашение к угощению. Потому, получив его, и убегал, вместо того, чтобы оставаться у ног хозяина. Во всяком случае, Алексею пришлось изрядно потрудиться, прежде чем Буран действительно понял, чего от него добиваются. Пришлось сначала научить его съедать мясо на месте, там, где он его получил. Потом приучить подбегать, не дожидаясь, когда покажут приманку. И уже позднее выполнять команду без всяких поощрений.
Легче было приучить волчонка к выстрелу. Услыхав у себя над головой грохот первый раз, Буран от неожиданности даже присел, прижал уши и, совсем как провинившийся пес, поджал хвост. Но не убежал. И этим очень обрадовал Алексея. А так как Алексей стрелял не просто в вольный свет, а в ворону и убил ее, то тотчас же и наградил ею волчонка за смелость. Ворона очень пришлась волчонку по вкусу. Он съел ее с хрустом и очень скоро стал воспринимать выстрел как ту же команду «Ко мне!». Во всяком случае, услыхав его, немедленно со всех ног бросался к хозяину.
Но вот что далось Алексею с великим трудом, так это научить звереныша ходить рядом. Сидеть рядом он мог сколько угодно. Алексея даже поражало такое спокойствие Бурана. Но стоило ему самому лишь двинуться с места, волчонок тотчас вскакивал, мчался вперед, сворачивал налево, направо, начинал колесить, и остановить его и вернуть стоило большого труда. Тогда Алексей решил посадить его на поводок и начал учить ходить рядом так, как обычно учат собак. И вот тут случилось самое непредвиденное. Буран совершенно не терпел ошейника. Поначалу он просто оторопел, когда почувствовал, что шею его охватило петлей. Потом начал неистово кататься по траве, несколько раз перевернулся через голову и в конце концов как одержимый понесся по двору, не разбирая дороги. Алексей еле-еле поймал его и снял злополучный ремень. Буран повертел головой, словно не веря, что снова наступила свобода, и довольно быстро успокоился. Алексей повторил урок. И опять Буран в полной панике заметался в саду. Алексею с трудом удалось поймать волчонка, чтобы снять ошейник. Но Алексей был упрям. А страх у волчонка мало-помалу прошел. И недели через две Буран уже перестал метаться. Он только по-прежнему, едва его брали за загривок, поджимал ноги, валился на бок и беззлобно, небольно, для острастки, хватал державшую его руку зубами. Но ни Ольга, ни тем более Алексей совершенно этого не боялись, и тренировки продолжались. В конце концов Буран перестал обращать на ошейник внимание. И тогда настало время переходить к очередному этапу обучения. Надо было заставить волчонка выполнять все, что он умеет, в лесу.
Естественно, в Черный лес, где обитала волчья семья, Алексей на всякий случай решил не ходить. Встречаться со своей родней Бурану было незачем. Во всех же остальных отношениях Алексей за своего питомца был спокоен. И ничего особенно непредвиденного от волчонка в лесу не ожидал. За все время, что волчонок жил во дворе учительского дома, он не сделал ни одной попытки убежать. Больше того, когда калитка на улицу почему-либо оставалась открытой и выход со двора был совершенно свободен, волчонок в таких случаях, наоборот, даже ближе жался к будке и дому. То ли не изгладилась еще в его памяти встреча с кудлатым псом, который забежал на двор именно через эту калитку, то ли его пугала неизвестность того большого мира, который лежал за плетнем и откуда то и дело до него доносились незнакомые ему звуки и запахи. То ли были какие-то другие причины, по которым не стремился он к еще большей свободе. Но так или иначе со двора он не выходил даже вслед за Вьюгой. Бодрой рысью провожал ее до калитки и возвращался на свое обжитое место. Все это только убеждало Алексея в том, что бояться нечего и надо смелее продолжать учебу.
Ольга вышла проводить их на крыльцо. Она, в отличие от Алексея, не была настроена так спокойно, опасалась потерять волчонка, к которому уже очень привыкла, и чисто по-женски волновалась по этому поводу. Ей вдруг показалось, что если в лесу рядом с волчонком будет и его приемная мать, то удрать волчонку будет труднее, и посоветовала мужу:
— Возьми с собой Вьюгу.
— Я думал об этом. Не стоит, — ответил Алексей.
— Вьюга не оставит его. Они так дружны.
— Это верно. Поэтому я и боюсь. Она, чего доброго, увяжется за лосями. А он за ней… Нет, для начала никак нельзя спускать с него глаз.
— Тогда я пойду с вами, — решила Ольга.
— Это другое дело, — обрадовался Алексей. — К тебе он тоже привык немало.
Волчонок словно бы понял, о чем идет разговор, ласково потерся о ноги Ольги. Ольга взяла его на поводок, коротко скомандовала: «Рядом», — и они отправились со двора.
До калитки Буран дошел совершенно спокойно. Но у калитки неожиданно остановился и, обернувшись, посмотрел на Ольгу. Словно он хотел спросить: «Надо идти дальше?»
— Вперед! — подтвердила Ольга.
Буран еще какой-то момент в нерешительности постоял в проходе А потом вдруг легко и быстро, словно делал это уже не раз и не два, выпрыгнул на улицу.
Они спустились с пригорка и пошли полем. Хлеб был уже убран. И над полем мягко золотилось жнивье. Из низины налетал ветер. По небу плыли мягкие, невесомые облака. Волчонок спокойно шел рядом, поднимая лишь время от времени кверху морду и ловя налетавшие вместе с ветром запахи. Но чем ближе подходили к лесу, тем крепче натягивал он поводок. У опушки он преобразился весь. Уже никак
