Шаг в палеолит - Сергей Николаевич Быков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мама… – прошептал потрясённый Угох, глядя расширившимися глазами на безобразную культю, и потерял сознание.
Потеря сознания, как ни странно, перешла в долгий лечебный сон. А вот когда он проснулся… По-русски говоря, Угох впал в жуткий депрессняк, ушёл в штопор отказа. Угох хотел умереть. Он просил шамана, который приходил проведать, как идёт процесс заживления, умертвить его, но шаман отказал ему. Ещё бы, прервать такой интересный опыт! От греха подальше от Угоха убрали все опасные предметы. А поди попробуй задуши себя руками! Думается, вряд ли такое кому-то удалось. Угох уполз бы в степь, пусть его кто-нибудь там сожрёт, но сил хватало только чуть приподняться и тут же обессиленно упасть. Он пытался не пить, но организм оказался сильнее и предал его, он пытался не есть, но девушка Ша-Ша молча совала ему в рот куски мяса, не такие уж и великие, если честно. Угох плевался, кричал на неё, гнал, истерил по полной.
– Нет, – тихо говорила Ша-Ша, – я не уйду.
Сколько бы всё это продолжалось, неизвестно. Только в один из приступов истерии, когда Угох, как всегда, кричал, что в голову взбредёт, на вопли «Дай мне нож, женщина, я сам себя зарежу!» молчаливая, тихая и, казалось, где-то покорная Ша-Ша вдруг дала… нет, не нож. А с размаху маленькой, но весьма тяжёленькой ладошкой по морде Угоху! Раз, другой, аж искры из глаз брызнули.
– Прекрати орать! – немного повысила голос Ша-Ша и – бац по роже! – Как смеешь распускать сопли, ты, – бац по роже! – сын самой великой женщины, которую я знала! – Бац, бац! – Она сгорела бы со стыда, увидев, во что ты превратился! – Бац! – Я принесу самый большой нож и сама тебя зарежу! – Глаза девушки метали молнии, кроткий и тихий голос бил не хуже крепких ладоней. – Чтобы ты только не позорил её память! – Бац, бац!!!
Если бы у Угоха прям тут же, немедленно отросла бы нога, он удивился бы меньше. Вот так Ша-Ша – тихоня! Угох только глазами лупал, когда к его лицу прикладывались девичьи ручки. Его словно в ледяную воду с головой окунули. Он позорит свою мать! В один краткий миг промелькнули все те многочисленные трудности, которые пережили они вдвоём. Не раз и не два они чудом избегали смерти, и голодали, и холодали… И никогда, ни разу Угох не слышал, чтобы Белый Цветок рыдала, заламывала руки, кричала «Мы погибнем, всё пропало!» Только ласковая улыбка и тихий голос: «Всё будет хорошо, сынок, всё будет хорошо». Как он мог это забыть?! Как?! Словно пелена упала с глаз Угоха…
– Хватит, – попросил он девушку, – я всё понял. Не бей меня, я больше не буду.
Девушка замерла. Угох по-новому, совершенно другими глазами посмотрел на неё. Он вдруг почувствовал: она совсем не похожа на мать внешне, но очень похожа душой. А ещё, к своему стыду, он даже не знает, как её зовут. Ту, которая ходила за ним, словно мать за собственным ребёнком. Стыдно.
– Меня звали Угох, Сын Старого, когда-то Большой охотник, – представился он. Русскую поговорку «Лучше поздно, чем никогда» Угох, конечно, не знал, но действовал строго по ней.
– Меня зовут Ша-Ша, – ответила девушка.
– Это хорошо, что ты тихая, – растянул рот в неподражаемой улыбке Угох, – представляю, что от меня осталось бы, будь ты, например, Громкой!
И Ша-Ша улыбнулась в ответ.
– Вот так, добрые люди племени Русов, – слегка рычащим голосом Угох рассказывал свою историю. Его трёхпалая рука покоилась на плече Ша-Ша, доверчиво прильнувшей к его боку, которую она время от времени ласково поглаживала, – зря Угох не поверил своей матери. Иногда ему кажется, что это она послала этих гиен, и они отгрызли Угоху кое-что от тела, для того, чтобы открылись глаза, и он наконец разглядел своё счастье, которое всё это время ходило рядом… Да, Русы, Угох счастливый человек. Угох знает, что такое любовь матери, теперь Угох знает, что такое любовь женщины. Единственной, любимой… Угох большой и глупый, и он иногда мечтает, да… мечтает познать, что такое любовь к детям…
Я смотрел на этого, прямо скажем, страхолюдного человека и поражался. Столько в нём было стойкости, столько силы духа, столько всего… Одного позитива в отношения к жизни хватило бы на половину молодёжи моего родного города. Это у нас к восемнадцати годам жизнь уже теряет краски, не бодрит новизной, становится пресной. Это они сами так говорят! Встречал таких, и не раз. Опухли! Страх Божий потеряли. Вот бы таким доморощенным «старикам» сюда бы на годик, да с голой жопой, для поправки жизненного тонуса! Враз взбодрились бы, кто жив остался бы.
– А что же дальше? – спросил кто-то.
– Дальше… Дальше было уже проще.
* * *С того дня в Угоха словно силы вдохнули. Он понял, насколько мерзко и противно вёл себя. Не-ет, Угох не умрёт жалкой скулящей тварью, он подкопит силы и уйдёт в прерии, где достойно встретит смерть лицом к лицу, какой бы образ она ни приняла. Да! Так будет правильно!
Угох большой, но такой наивный… То, что он уже не совсем принадлежит себе, выяснилось достаточно быстро.
Чем больше Угох смотрел на Ша-Ша, тем отчётливей понимал, что ему нравится, как она двигается, как говорит, как улыбается. Эти большие тёмные глаза, эти ямочки на щеках, это её спокойствие, в котором на самом деле живёт ураган. По сравнению с другими девушками Ша-Ша говорила немного, но очень метко, даже можно сказать – мудро. Ша-Ша и Белый Цветок были совсем разные и в то же время – одинаковые. Как такое может быть, Угох не понимал. Когда Ша-Ша касалась Угоха, его словно пробивал разряд, ему хотелось смотреть на неё, ему хотелось слышать её… Ничего такого, подобного тому, что творилось с ним сейчас, у него не случалось с другими женщинами. Ах, если бы была цела хотя бы нога! Он и с теми руками, что есть, схватил бы весь мир и бросил к её ногам. Но поздно, поздно…
Однажды, когда до весны осталось совсем немного, пришёл шаман. Посмотрел на Угоха, который не только был жив, но явно и не собирался помирать и даже вполне бодро ползал на карачках.
«Очень хорошо, – подумал шаман, – огонь помог. Если прижечь рану, человек не умрёт. Почему? Это надо обдумать. – Он ещё раз окинул взглядом Угоха. – М-да, но лучше умереть, чем быть таким. Это обуза…»
– Уходи, – кинул шаман
