Алмазный меч, деревянный меч (Том 1) - Ник Перумов

Был доставлен с далекого севера черный камень для стен и крепостных башен. Руками пленных и магией молодой тогда Радуги отрыты котлованы. На неприступных скалах Малого Драконьего Хребта, отделившего людские владения от Бросовых земель, воздвиглись дозорные замки, пристально стерегшие каждую тропку из зеленой Травяной Страны, как порой именовались те края в эльфийских манускриптах. Да долгие годы здесь пролегал юго-восточный предел Империи — до той поры, пока народ расположенных севернее провинций не решил, что отдавать теплые и наверняка уж хоть чем-то богатые земли недобитой Нелюди по меньшей мере глупо. А что зовутся Бросовыми — так это небось те же эльфы и выдумали, чтобы их оставили в покое.

Этот натиск возглавила Церковь — всегда особенно сильная на востоке.

Неторопливо, без лишнего надрыва отвоевывали милю за милей, возводя деревянные крепостицы, когда не хватало твердой земли (а такое случалось сплошь и рядом), укрепления возводились на громадных плотах посреди крупных озер.

Увы, не нашлось в Бросовых землях ни золота, ни самоцветов, ни хоть сколько-нибудь полезных трав, злаков или деревьев. Разбитые остатки эльфов канули в безвестность — то ли ушли за океан, то ли затаились в самых глухих уголках бескрайних болот, никак себя не выказывая. Лесорубы, древоделы, зодчие, рудокопы ушли обратно на север. Остались лишь трапперы-звероловы да рыбаки. Налоги с них поступали мизерные, и потому войск там стояло тоже мало.

А после удачного мятежа восточных наместников, в одночасье превратившихся в самодержавных королей, герцогов и графов, Бросовые земли как-то сами собой попали в руки северного соседа, самого крупного из мятежных королевств, Семадры, того, что унаследовало и цепь укреплений Драконьего Хребта.

Золотая стрелка указывала на самое сердце Бросовых земель, на ничем не примечательное (правда, очень большое) озеро, где когда-то была возведена самая крупная из плавучих крепостей.

— Здесь, мой повелитель, — холодно изрекла волшебница. — Здесь нашли прибежище и маги-предатели, и эльфийские недобитки, и избегнувшие ошейника Дану. Мы напали на след Седрика Алого, повелитель.

Седрик Алый. Последний из рода князей-магов Дану. Много лет о нем никто ничего не слышал, и этот легендарный враг рода человеческого, поклявшийся когда-то не умирать до тех пор, пока последний хуманс не будет сброшен в море на том самом Береге Черепов, откуда началось людское вторжение, считался либо погибшим (во что, правда, мало кто верил), либо ушедшим за океан.

— Правители Семадры вступили в преступный сговор с Нелюдью, — резал слух сухой голос Сежес. — Они позволили им обосноваться в Бросовых землях, занять там одну из крепостей… Нет сомнений, они знали о покушении. Пришло время расплаты, мой повелитель.

— Но не мало ли тогда просит досточтимая Радуга? — искренне удивился Император, усилием воли заставляя себя не думать о том, зачем королю Семадры рисковать всеми владениями, связав себя сомнительной связью с теми же эльфами, которых он всегда боялся и ненавидел. — Не мало ли двух легионов? Не следует ли для такого похода отозвать войска из-за океана? И почему не воспользоваться пограничной армией? Почему не задействовать флот? Признаться, я удивлен.

— Ничего странного, повелитель, — скупо улыбнулась Сежес. Так, наверное, могла улыбаться каменная статуя. — Если сие удивительно вам, то врагам нашим будет удивительно и подавно. Мы никогда не попросим лишнего. Два легиона — это все, что нам нужно.

— Но поход в глубь болот…

— С войском будет цвет Радуги, повелитель.

— Я не могу слать центурии на убой, — угрюмо сказал Император. — Маги не сильно помогли пока что там, за океаном. И Радуга не стремится помочь мне окончить ту нелепую войну!

— Отныне все изменится, повелитель, — неожиданно поклонилась Сежес. — Мы поможем с Коронным Советом. Война окончится, повелитель. Но дайте нам эти два легиона! И, клянусь, через три месяца головы негодяев будут торчать на кольях.

— Хорошо, — коротко кивнул Император.

— Приказ о начале похода, повелитель, — теперь улыбка Сежес источала патоку. — Приказ о том, что означенные легионы передаются под начало… и так далее.

Пока составлялся внушительного вида пергамент, пока собирался Коронный Совет, и с бесчисленными мелодекламациями из хрустального ларца извлекалась большая Имперская печать, наступил вечер. Все это время Сежес не отходила от Императора, мурлыкала, точно сытая кошка, и вообще казалась чрезвычайно довольной. И потому каждую крамольную мысль приходилось безжалостно дробить на тысячи мельчайших осколков.

И конечно же, никаких вестей от Хеона.

И, конечно, никакой лазейки привлечь к этому Серых. Никакой возможности связаться с Патриархом.

Император выдернул из-за пояса заветный кинжал.

И без замаха вогнал его в горло деревянной статуэтке, немыслимо древней, вывезенной предками еще с далекого южного континента.

«Нет, они ни за что не станут возвращаться этим путем, — думала Тави, шагая следом за Сидри по гладким, отполированным плитам. — Там остался разрезанный надвое труп… труп, где еще сохранились следы ее заклятий, ее вечный отныне укор. А если бы все удалось и он бы ответил? — внезапно подумала она. — Тогда ты считала бы, что все в порядке? Что так и должно быть? Он не сделал тебе ничего плохого, этот бедняга, а ты, а ты — ты лишила его даже посмертия. Зачем? Во имя чего? Ничего не добилась. Но даже если бы и добилась — что тогда?..»

Вольные привыкли добиваться цели. Изреченное Кругом Капитанов — приказ, обсуждению не подлежащий. Благо Вольных есть высшая ценность и высшая правда. Честь Вольных — ценность и правда вторая, столь же высокая. Все иное есть мирская суета.

И вот позади остался раздавленный привратными камнями священник. Не поднятый злым чародейством труп — нет. Человек. Несчастный. Преданный. Ею.

«Тави! Что с тобой? — Кан-Торог не хотел, чтобы их слышал Сидри. — На тебе лица нет. Опасность?»

Таков он, Кан — даже и в мыслях не допускает, что его спутница хоть на миг задумалась об участи убитого ею.

«Опасности нет, Кан». Что бы она ни думала, порученное Кругом дело важнее всего. Они его выполнят — выполнят во что бы то ни стало.

«Да? А то на тебя смотреть страшно», — мысленный смешок. Кан-Торогу никогда не бывало страшно. Вольные боятся лишь одного — запятнать свою честь. Смерть в сравнении с этим — недостойный упоминания пустяк. Вольные умеют умирать по собственной воле; пытать их нет смысла. Да, потом умелый некромант Радуги сумеет выведать у трупа все, что нужно — но чести Вольного это не уронит. Он — мертв. Мертвые срама не имут. И уже — неподсудны.