Что будет дальше? - Джон Катценбах

— Отец, соберись с мыслями, — строго сказал ему мальчик. — Что это ты там смотришь?

— Да так, порнография. Мерзкое, надо сказать, зрелище, — ответил Адриан, чувствуя некоторую неловкость из-за того, что Томми видит сейчас те же сайты и те же картинки, открытые на экране компьютера.

— Нет, папа, это не просто порнография. За нею скрывается нечто большее — гораздо более серьезное и важное.

Томми вздохнул. Адриан не только услышал этот едва уловимый звук, но и, как ему показалось, почувствовал легкое дуновение воздуха на своей щеке. Ощущение было такое, словно по душному, давно непроветриваемому помещению пробежался свежий сквозняк.

— Давай, отец, соображай: попробуй связать все, что знаешь, свой опыт, себя самого с тем, что видишь сейчас на экране.

Адриан никак не мог понять слов сына. Что связать, с чем? Себя самого он всегда воспринимал только как ученого. Он привык ставить опыты, фиксировать результаты, анализировать их и делать выводы. Этому он учился и учил других на протяжении нескольких десятков лет. Теперь же на экране перед ним были лишь обнаженные человеческие тела, лица, искаженные фальшивыми гримасами удовольствия… Эти фотографии и видеоролики могли лишь сорвать все таинственные покровы, веками скрывавшие чистоту любви. Чистоту отношений между мужчиной и женщиной.

— Томми, прости, я что-то не понимаю. Эта загадка, похоже, мне не по зубам. У меня ничего не складывается. Наверное, я действительно уже слишком старый и больной…

— Отец, соберись с силами. Ты должен доделать то, что начал. Если понадобится — принимай таблетки, увеличь дозу, может быть, на время они тебе помогут. Главное сейчас — сохранить ясность памяти. И ни в коем случае не забывай того, что уже удалось выяснить.

Голос Томми теперь сильно ломался, причем гораздо заметнее, чем это было в его подростковые годы. Пару мгновений назад у Адриана в ушах звенел легкий веселый колокольчик голоса Томми-мальчишки, а в следующую секунду он уже слышал приятный баритон взрослого, уверенного в себе молодого мужчины.

— Я пытаюсь, сынок. Пытаюсь.

На некоторое время Томми замолчал, судя по всему задумавшись о чем-то. В глазах Адриана стояли слезы. «Это нечестно, — подумал он, — почему других я вижу, а Томми приходит ко мне лишь в виде слуховых галлюцинаций. Наверное, будь они все сейчас живы, сын оказался бы дальше от меня, чем жена и чем брат. Что поделать, дети взрослеют и отправляются в самостоятельное плавание по жизни. Мы бы и виделись с ним, наверное, реже, чем с другими родственниками».

— Папа, а вот когда ты читаешь стихи…

Адриан резко обернулся на голос Томми, и вновь его взгляд обежал пустую комнату, так ни на чем и не остановившись.

— …что ты пытаешься увидеть в этих словах, в этих строчках и четверостишиях?

Голос сына почему-то зазвучал слабее. Ощущение было такое, словно он вот-вот совсем стихнет и неизвестно когда появится вновь. Адриан похолодел от ужаса.

— Я хотел быть там, рядом с тобой. Я уже не в силах нести этот груз: я не знаю, как так получилось, что ты погиб где-то на другом конце света, а меня в тот момент рядом не было. Я должен был защитить, спасти тебя, но сейчас уже поздно, и я ничего не могу с этим поделать. Мне страшно: я боюсь потерять тебя навсегда.

— Поэзия, отец. Подумай о поэзии. Вспомни любимые стихи.

Адриан тяжело вздохнул и посмотрел на фотографию сына, стоящую на письменном столе. Снимок был действительно удачным: Томми не знал, что его снимают, и остался навеки запечатлен беззаботно и искренне улыбающимся, уверенным в том, что теперь перед ним в этой жизни открыты все пути, что он сможет сделать в этом мире что-то важное и полезное. Адриан попытался представить себе, что говорит с фотографией, а точнее, именно с тем счастливым, улыбающимся юношей, который застыл навеки на этом снимке. Но теперь голос зазвучал с другой стороны — прямо у Адриана за спиной:

— Попытайся объяснить мне, что ты видишь в стихах.

— Слова, рифмы, образы, метафоры… Какие-то не высказанные вслух, не до конца сформулированные мысли. Стихи действуют на меня как приманка, как неотразимый соблазн. Но… скажи, Томми, как все это связано…

— Нет, отец, это ты подумай и скажи: как стихи могут помочь тебе найти Дженнифер.

— Я не знаю. А что, действительно могут?

— А почему бы и нет?

Адриан мысленно удивился тому, насколько сильно все изменилось в его жизни. Многое просто встало с ног на голову. Томми был единственным ребенком в семье. Адриан заботился о нем, растил его, воспитывал, защищал и помогал сыну во всем. Теперь же Томми, казалось, знал нечто такое, чего не знал его отец, и сам уже на правах если не старшего, то более мудрого помогал Адриану в сложные жизненные минуты. «Неужели это закон, — подумал Адриан, — неужели мертвые действительно всегда приходят к нам, живым, чтобы помочь нам и поддержать нас?»

— Давай, отец, говори, что ты здесь видишь.

Адриан Томас послушно повернулся к компьютеру:

— Просто фотографии. Ничего больше.

— Нет, отец. Ты не прав, и сам это понимаешь. Дело не в изображениях. Дело даже не в зрительных образах, а — как в поэзии — в том, как воспринимаются эти образы.

У Адриана перехватило дыхание. Эту фразу он помнил очень хорошо. Много лет он читал в университете специальный курс, пользовавшийся особой популярностью у студентов-старшекурсников и аспирантов. Назывался этот курс так: «Страх и манипуляция им в современном социуме». В этом курсе профессор Томас не только анализировал психологическую основу страха, но и обращался к примерам эксплуатации этого чувства современным обществом, в первую очередь индустрией развлечений. Само собой, студенты от таких лекций были в восторге: привыкшие часами просиживать над банками с лабораторными мышами и крысами, проводить дни и вечера в библиотеке, читая нелегкую для понимания профессиональную литературу, они с огромным удовольствием слушали, как преподаватель анализирует психологию восприятия публикой таких фильмов, как «Челюсти», «Пятница, тринадцатое», и книг вроде «Истории с привидениями» Питера Штрауба. Так вот, именно этой фразой он обычно и завершал последнюю лекцию этого курса.

— Да, Томми, я все это прекрасно знаю, но…

— Отец, вспомни о Дженнифер.

— Ну да, Дженнифер… Какое отношение все это…

— Отец, сосредоточься. Подумай хорошенько.

Адриан взял со стола блокнот с отрывными страницами и стал писать:

Дженнифер сбегает из дому.

На улице Дженнифер похищают неизвестные.

Дженнифер пропадает.

За Дженнифер не просят выкупа.

Дженнифер больше нет.

Получилось что-то вроде стихотворения, написанного верлибром и аккуратно записанного преподавательским почерком на желтом листе из блокнота. «Пропавшая Дженнифер» — так могло бы называться это стихотворение.

Адриан вновь внимательно посмотрел на обнаженные фигуры, застывшие перед ним на экране. Один снимок, другой… Порноактеры совокуплялись не потому, что любили друг друга, не потому, что желали партнера, и даже не потому, что хотели удовлетворить сексуальный инстинкт и получить удовольствие.

Они это делали из-за денег или из-за склонности к эксгибиционизму. Впрочем, возможно, что эти два фактора определяли их поведение в равной мере. Или все-таки деньги?..

— Отец, но ведь денег, насколько я понимаю, за Дженнифер не попросили?

Голос Томми звучал едва слышно, как эхо, ослабленное многократным отражением от невидимых сцен.

— Но как, какие деньги можно заработать на…

Адриан даже не стал договаривать фразу. Он прекрасно знал, что во всем мире на сексе и сексуальных услугах делаются огромные деньги.

— Думай, отец. Думай. Попытайся связать воедино все, что ты знаешь, все, что ты понял. — Голос Томми звучал почти умоляюще.

Адриан чувствовал себя полнейшим глупцом. Главное звено этой цепи никак не давалось ему. Мозаика рассыпалась, не успевая сложиться в сколько-нибудь цельный образ.

— Но я в этом ничего не понимаю. Как мне придумать…

Томми вновь перебил отца:

— Ты сам знаешь, кто может тебе помочь. Знаешь, кто разбирается в этом лучше тебя. Само собой, этот человек не горит желанием поделиться с тобой своими знаниями. Но ты должен постараться его разговорить. Он поможет тебе. Главное — убедить его.

Адриан молча кивнул. Затем он выключил ноутбук и положил его в портфель. Набросив на плечи куртку, он направился к входной двери. Часы на его руке показывали половину седьмого. Утро это было или вечер — Адриан не знал. Оставалось надеяться, что, оказавшись на улице, он сумеет понять, какое сейчас время суток и сколько часов он просидел в своем кабинете. Почему-то он сразу понял, что Томми с ним не пойдет. «Может быть, Брайан?» — мелькнуло у него в голове. Впрочем, он бы не удивился, появись сейчас рядом с ним и Касси. «И жена, и брат — они оба всегда были храбрее и решительнее, чем я. Сын, впрочем, тоже», — подумал он. Голос Томми действительно затих, но в следующую секунду Адриан почувствовал, как его словно тянет за собой вперед какая-то невидимая рука. «Иду-иду», — произнес он, почувствовав так хорошо знакомое присутствие Кассандры. Он вспомнил, как когда-то, когда оба они были еще молодыми, он порой подолгу засиживался в кабинете, погруженный в свои научные штудии, в подготовку к лекции или же в сочинение стихов, в очередной раз пытаясь написать что-нибудь стоящее. Отчаявшись дождаться внимания мужа, Кассандра безмолвно входила к нему в кабинет, все так же, не произнося ни слова, брала Адриана за руку и властно — лишь загадочно улыбаясь, а то и тайком посмеиваясь — вела его за собой в спальню, чтобы заняться любовью, о чем сам он вспомнил бы далеко не так скоро. Как же давно это было… Впрочем, на сей раз невидимая рука тянула его за собой с еще большей настойчивостью, с еще большей силой, чем когда бы то ни было в молодости. Адриан даже растерялся от такого напора, не зная, чего ожидать дальше.