Два года в Испании. 1937—1939 - Овадий Герцович Савич

— Ты мне скажи, когда падать на пол.

— Давно пора. В подзорные трубы они прекрасно видят, что у нас делается.

Капитан не мог сдержать улыбки — с такой быстротой «Цыган» растянулся на полу.

— Какую дырку нашел! Все видно! На тебя отсюда, наверно, дует, ревматизм наживешь.

«Цыган» громко расхохотался. Капитан с восхищением посмотрел на него.

— Недаром о тебе, говорят, что ты ничего не боишься.

— Врут, — ответил «Цыган» с пола. — На самом деле я трус: Только мне все ужасно интересно. Любопытство сильнее трусости.

«Канариас» запросил, куда идет пароход, потом пересек его путь далеко впереди, и сразу стало ясно, насколько быстрее шел крейсер. Радист прибегал с телеграммой. Капитан прочитал ее, скомкал и швырнул на пол. «Цыган» подобрал ее, разгладил и прочитал:

«Шведы — чистые арийцы. Почему они обслуживают французских метисов?»

— Ответьте, что мы торговый пароход, — сказал капитан сквозь зубы. — Служим тем, кто нас нанимает.

«Канариас» уходил и не удостоил капитана ответом. Но эсминец неожиданно повернул и помчался прямо на пароход.

— Что надо этой мелюзге? — спросил «Цыган».

— Если бы я знал! — ответил капитан.

Эсминец прибавил ходу. Вспенивая волны, он шел пароходу наперерез.

— Он хочет расколоть нас, пополам! — вскрикнул «Цыган».

— Это обошлось бы слишком дорого ему самому, — ответил капитан и в свою очередь крикнул: — Ах, негодяи!..

Эсминец так круто довернул перед самым носом «Счастья Картахены», что пароход резко качнуло волной.

— Итальянцы, — презрительно сказал капитан. — Бандиты и озорники. Плюют на шведский флаг? Что бы они еще выкинули, если бы мы шли под французским!

Радист принес новую телеграмму. Капитан протянул ее «Цыгану».

«Средиземное море — итальянское море. Так мы встречаем гостей».

— Будем валять дурака до конца, — сказал капитан. — Передайте им: «Благодарим за любезную встречу. Приходите в наши фиорды».

— Я где-то читал, что в Швеции не фиорды, а шхеры, — сказал «Цыган». — Фиорды в Норвегии.

— Конечно, — ответил капитан, — но фашисты книг не читают. Для них все, что на севере, — фиорды.

Действительно, эсминец, по-видимому, остался очень доволен ответом, потому что пожелал пароходу счастливого пути и пошел догонять «Канариас».

— Можешь встать, — сказал капитан и вытер мокрый лоб.

«Цыган» вскочил и сейчас же присел несколько раз, чтобы размять затекшие ноги.

— Ты молодец, капитан, — сказал он. — Тебе это совсем не любопытно, как мне, а все-таки не трусишь. Ты немножко поиграл передо мной, конечно, но я-то хорошо вижу — не трусишь. Молодец! Сколько рейсов ты делаешь?

— Раз в неделю. Туда и обратно.

— Кого еще мы встретим?

— Не знаю. Сейчас пройдем мимо Майорки.

— Чур, я опять здесь! А пока есть время потанцевать? Эта беременная здорово танцует.

Граммофон играл, но никто не думал о танцах. Вдали справа показалась еле заметная, узенькая белая полоска. Все молча смотрели на нее. Пароход подходил к Майорке.

Соледад уселась на скамейке. Она тяжело дышала, и Андрес решил, что она волнуется.

— Вы скоро увидите мужа, — сказал он. — И вообще, раз вы с нами, ничего не может случиться.

— Вы считаете, что я — ангел-хранитель «Счастья Картахены»? Ангелов, правда, пишут толстыми, но все-таки не такими, как я.

Ей хотелось не шутить, а постонать, но она мужественно улыбалась.

— Ангел не вы, а тот будущий испанец, которому вы дадите жизнь. Все живое подвержено войне, даже дети. Но тронуть то, что еще не родилось…

В глубине души Соледад была согласна с Андресом, ее только удивляло, что это говорит мужчина.

— Как будто фашисты не воюют против того, что еще не родилось! — сказал подошедший Контрерас. — Против того, что Испания только собиралась родить!

Соледад с испугом посмотрела на него. У него были выпученные глаза, и он слегка задыхался, напоминая рыбу, вытащенную из воды. Но когда он вдруг улыбнулся, смущенно и растерянно, ей стало жаль его.

— Простите, сеньора, — сказал он вежливо и рассеянно, — я не вас имел в виду. Чтобы понять привычное, человеку надо испытать необыкновенное. Эта поездка открывает глаза.

Не объяснив своих слов, он резко повернулся и подошел к полковнику.

— Каким путем вы поедете обратно? — спросил он.

— Мы еще не приехали, — ответил полковник.

— Предположим, что приедем.

— Как прикажут.

— А я сделаю все, чтобы полететь. Я себя чувствую как рыба, которую течение проносит мимо акульей пасти, и она видит, как щелкают челюсти.

Полковник спокойно скрутил сигарету и вытер усы.

— Эта война превосходит мое воображение, — сказал он, — и поэтому мне все равно. Если бы не лошади, я бы не принимал в этом участия. Когда ничего не понимаешь, надо положиться на судьбу. На Майорке у меня с десяток друзей, и все они, как теперь говорят, фашисты. Я не могу понять, что происходит. И мне жаль лошадей: люди их забыли.

— Люди забыли людей, — с силой сказал Контрерас, и полковник удивленно посмотрел на него. — Мир забыл испанцев. Если когда-нибудь нашим потомкам расскажут, что на этом пароходе с трилитом ехала беременная женщина… что за нами охотились англичане, французы, не говоря о немцах, итальянцах и таких же, как мы, испанцах… Впрочем, не таких же… И что в то же время были женщины, которые рожали детей фашистам…