История моей матери - Семен Бронин

Надо было вести светскую жизнь и готовиться к мнимому экзамену. Рене купила учебник русского языка, обернула его бумагой, чтоб не было видно названия книги, зубрила неодолимые для француза склонения и спряжения и, уходя, прятала его подальше: на высокий шкаф, под книги или в старую изразцовую печь, ныне бездействующую и служившую украшением комнаты,- на случай, если любопытной хозяйке вздумается обыскать ее вещи. Она жила уединенно. Обсуждать то, что ее волновало, было решительно не с кем. Мария, в редкие встречи с нею, говорила теперь мало: может быть, жалела, что разоткровенничалась в прошлый раз, и хотела показать, что это был случай, на который не следует рассчитывать в будущем. В начале декабря прокатили Гитлера: вместо него (а все ждали, что будет он) канцлерское кресло получил генерал Шляйхер. Это было событие, могущее повести к политическим дебатам, и хозяйка дежурила в этот день в столовой с особенной бдительностью. Она первая завела разговор о случившемся: чтоб направить его по верному руслу и предупредить ненужные кривотолки.

- У нас с сегодняшнего дня новый канцлер, генерал Шляйхер,- объявила она, помахивая сложенной газетой: словно не решаясь дать ее остальным в руки.- Он будет формировать правительство. Я очень рада этому. Я люблю, когда у нас формируют правительство.

- Министр обороны Шляйхер,- уточнил один из ее жильцов, будто это имело существенное значение. Это был отставной чиновник, живший отдельно от семьи, которая иногда его навещала, и предпочитавший пансион, где ему никто не мешал читать газеты и делать из них далеко идущие выводы, которыми он ни с кем не делился: среди обитателей пансионов много разного рода уникумов.- С тринадцатого года в Генеральном штабе, женат, любит старые картины.

- Верно, господин Зиберт! - воскликнула хозяйка: она заглянула в конец статьи, который не удосужилась прочесть прежде, и нашла там примерно те же сведения.- Все так, только про картины нет. Вы читали этот номер? Он же только что вышел - когда вы успели?

- Я читал не этот номер,- назидательно ответствовал тот,- а все номера всех газет за последние двадцать четыре года, и мне не нужна последняя газета, чтоб знать такие вещи. Круг влиятельных людей узок, фрау Мюллер, карты тасуются, но выпадают всякий раз одни и те же картинки - разве только разной масти и достоинства. Кроме того, это можно было прочесть во вчерашнем номере: тогда он еще не был канцлером и можно было писать о его увлечениях.

Все это прозвучало не слишком патриотично и не в духе времени, каким представляла его хозяйка,- поэтому она обернулась к другим гостям.

- А я люблю Адольфа Гитлера,- рискнула сказать она, хотя это было против ее правил и граничило с вмешательством в политику.- Он мне больше по душе: молодой, веселый, энергичный, с усиками. Женщинам нравится - я вчера об этом на рынке говорила. Многие бы его в постель к себе положили. Вы так не считаете, доктор Бременер? - совсем уже невпопад спросила она еще одного жильца.- Вы, наверно, тоже ему симпатизируете?..

Она добилась своего: в пансионе в этот день прозвучал голос правды.

Доктор Бременер был врач, оставивший дела и перешедший на заслуженный отдых, который он по привычке занимал чтением новой и старой медицинской литературы. Он находил, видимо, в книгах свои прежние ошибки и ставил, с запозданием, правильные диагнозы - потому что, читая, время от времени качал головой и покряхтывал. Жил он в пансионе с недавних пор и платил больше других - по той причине, что был евреем, который в ожидании худших времен продал, пока это было возможно, все, что удалось сбыть с рук, и теперь сидел и ждал у моря погоды. Прежде чем ответить, он, выведенный из себя ее бестактностью, подождал, помешкал и неожиданно согласился с нею:

- Да вы знаете, я тоже бы хотел, чтоб назначили его, а не Шляйхера.- И хозяйка, не чувствуя подвоха, закивала в полнейшем удовлетворении.- Потому что тогда бы я на следующий день сел на пароход и отплыл бы в Америку. У меня все к этому готово,- еще больше выходя из себя, но сохраняя благопристойный, вводящий соседей в заблуждение тон, разговорился он.- Все, что можно, уже продано, и деньги помещены в американские банки.

Хозяйка была не то глупа как пробка, не то прозорлива, как Сивилла.

- Но вы еще не все потеряли,- простодушно возразила она ему.- Могут пересмотреть и выбрать его - вместо генерала Шляйхера. Мы с вами тогда вместе порадуемся.

Это было чересчур даже для доктора Бременера.

- Если это произойдет, фрау Мюллер, вы сами меня отсюда выгоните. Так что я не буду этого ждать,- походя решил он,- а воспользуюсь данной мне отсрочкой и поеду прямо сейчас к моим родственникам.

- Но я потеряю такого жильца?! - сокрушенно воскликнула она.- Который так хорошо платит?

- Что делать, фрау Мюллер,- посочувствовал он ей, уже вполне овладев собою.- Нельзя резать курицу, несущую золотые яйца. А вы как раз этим и занимаетесь. Сколько, кстати, стоит сегодняшний завтрак? - и полез в карман.

- Вы заплатите в конце месяца! Какие могут быть расчеты сейчас?

- Но все-таки?

Хозяйка помешкала.

- Если вы так настаиваете,- чопорно сказала она,- то сегодня я особенно старалась. Потому что день праздничный...- и примолкла в нетерпеливом ожидании.

Доктор Бременер расплатился, как всегда, с избытком, встал, раскланялся и пошел наверх собирать книги и чемоданы. В Чикаго жили его сестры и племянники, более расторопные, чем он,- они давно его ждали. Сам он семьи не имел, а задерживался в Германии из-за свойственного многим врачам заблуждения: они почему-то думают, что стоят в обществе особняком и что общая участь их не коснется,- но хозяйка, надо отдать ей должное, помогла ему принять необходимое решение и спасла от иной, более печальной, участи.

З0 января Гитлер пришел к власти: Гинденбург-таки передумал и назначил его канцлером. В воздухе запахло насилием. Теперь по радио неслись крикливые речи Геббельса. Он начинал каждый день одним и тем же: "Четырнадцать лет мы терпели это!", имея в виду правление социал-демократов и натравливая немцев на левые партии. Еще он говорил о "жизненном пространстве" для Германии, и простодушные слушатели, не вполне понимая смысла этих слов, задерживались под громкоговорителями и во всеуслышание его одобряли: чтоб слышали соседи по дому и просто - случайные прохожие; в стране устанавливалась атмосфера всеобщего единения и подъема.

Доктор Бременер отбыл в Америку вовремя. Рене стала свидетельницей одного из первых еврейских погромов. Это был еще не погром в тесном смысле слова, а так - проба пера, репетиция будущего. Рене шла по благополучному кварталу города: ей не советовали заходить в рабочие районы, где можно было нарваться на какую-нибудь историю. Тем отвратительней было то, что она увидела: в окружении благополучных домов и их хорошо одетых обитателей. Возле небольшого кафе, предлагающего берлинцам бочковое пиво и к нему добротную домашнюю закуску, стояли трое молодых рослых парней в коричневых рубашках и в армейских галифе и швыряли камни в окна и стеклянные двери. Совершали они это как нечто обычное и естественное и смеялись при этом, будто бросали камни не в стекла окон, а в речку: как делают это на спор соревнующиеся подростки. Стоявший рядом полицейский пытался урезонить их, но не вступал в прямое противоборство.

- Ребята, я все понимаю, но закон против вас. Это не дозволяется. Если он завтра жалобу подаст, что мне начальству отвечать?

- А он не будет жалобу подавать,- сказал пренебрежительно один из нападавших.- Нам тоже есть что на суде сказать. Пришли к нему, попросили пива бесплатно: пить очень хотелось - а он не дал, морда этакая. Да после этого ему вообще тут, на этой улице, делать нечего! - и снова бросил камень, который достал из-за пазухи: они запаслись ими заранее. На этот раз он кинул сильнее, и щебень, пролетев отсутствующее стекло, разбил что-то в доме видимо, посуду в горке.- Вот,- удовлетворенно сказал молодой человек и огляделся в поисках похвалы и поощрения, но люди кругом молчали и выглядели угнетенными: битье чужих стекол действовало им на нервы.

Хозяин кафе сидел в осаде и не высовывался из дома. Молодая девушка: видно, его дочь, с явно неарийской внешностью, курчавая и носатая,- прошла мимо, высоко подняв голову, сохраняя на лице презрительное отношение к обидчикам: она преодолевала страх и мстила им за него вызывающей походкой. Ей вслед посыпались оскорбления и улюлюканье...

Трое парней не то рабочего, не то спортивного вида задержались возле дома и переглянулись. Штурмовики насторожились, умолкли, ожидая стычки, а полицейский отошел от греха подальше, чтоб не оказаться вовлеченным в потасовку, где ему одинаково невыгодно было оказаться как ее участником, так и свидетелем. Но те трое, переглянувшись, не стали ни во что вмешиваться: на то не было приказа - Компартия готовила своих членов к решительному сражению и не хотела распылять свои силы без надобности...