Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I - Юрий Александрович Лебедев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А для меня их дача была немножко… Ну, вот представь. У меня уже с 90 года была машина. И по совести, и по уму у меня была чёткая обязанность заботиться о том, чтобы их вовремя вывезти на дачу, привезти, если понадобится, из Москвы что-то им нужное, и вовремя вывезти обратно в Москву – с собакой, тыквами, урожаем… И вот на них начинаешь «наезжать» – мол, когда же, как… Мне ведь тоже нужно время планировать, я ведь тогда был начальником цеха… А в ответ: «Нет, погода ещё нормальная, погоди!..». И, в конце концов, получалось это, примерно как сейчас за окном на улице: уже заморозки, уже снежок… Они сдались! Я приезжаю, они во всех телогрейках, дядя Жорж в этом американском бушлате с меткой «джи ар гавермент», или что-то подобное, ну, в общем, государственная принадлежность… Армейский бушлат, в зелёной лёшкиной шапочке[246] (есть фотография ваша…). Вот… Я вылезаю из машины – неуютно вокруг, всё голое, домишко их старый стоит – помнишь его?
Ю. Л. Угу…
Г. К. И я им: «Привет, полярники! Давай собираться!»
16.58. У старой дачи «в лёшкиной шапочке». 27.09.04.[247]
Г. К. То есть, их оттуда не вытащишь, они вдвоём в унисон твердят: «Пусть неуютно, пусть холодно, но на даче лучше!». До последнего! И так было до смерти Дениса, после которой тётя Мила слегла… И лежала года три…
Ю. Л. Да это так, но эта её болезнь причинно никак не связана с уходом Жоржа с кафедры… А об этом мне говорили многие её сотрудники-ветераны.
Г. К. Это отчасти какое-то лукавство… Но чем оно обосновано?
Ю. Л. Как чем? Очень просто – стариков стали «выдавливать»…И единственный, кто мне об этом сказал «под микрофон» – Жуков. Атмосфера стала тяжёлой для Жоржа, и устал он, надоело всё это ему, да и возраст всё-таки…
Г. К. Ну, я не знаю! Мне трудно себе представить, что работа «надоела» ему из-за возраста. Дело в том, что возраст не влиял на его поведение и мировоззрение. В нём никогда не было никаких следов маразма. Вот вредничать он, конечно, мог. И вспыльчивым бывал, наверно, смолоду. Ну, я судить могу по его отношениям с тётей Милой и со мной. Он мог взорваться из-за ерунды, даже если был не прав, но потом молча это признавал. Вот характерный тебе пример. Уже двухтысячные года, уже построены зачатки третьего кольца над Лужниками… Тоннель вот этот вот… Мы едем с ним с дачи. Я еду «по старинке» – я же по Москве езжу только по тем маршрутам, по которым ездил когда-то с кем-нибудь, или сам освоил. Я, значит, на кольцо, на МКАД, по Рублёвке на Аминьевское и на Мичуринский – и к их дому. Такой вот крюк… А он: «Слушай! Третье кольцо для кого построили? Чтобы вот коротко, через эту самую… Едем и всё!». А я: «Да я там не знаю ни поворотов, ни съездов…». Но он: «Едем, и всё! Я тебе покажу!»… Ладно, едем… Через Таганку он меня как-то провёл…
Ю. Л. Да, Таганка – это всегда проблемы! Это страшное место…
Г. К. Но как-то он меня протащил, хотя я и заезжал не туда, и против правил по сплошным выруливал там, куда-то тыкался… Но – проехали…И вот мы вымахнули на третье кольцо, вот Бережковская набережная, вот Университет, перед ним уже и Мичуринский… Я говорю: «Вот нам надо туда!..». А он: «Нет, езжай по указателям!». А указатели… По ним и сейчас не всегда определишься, а тогда!.. Указатели на съезды есть, а самих съездов нет – ещё строятся…Я: «Вот же Бережковская…» А он: «Нет, давай сюда! Ну, ты и трус!»… Я ж говорю – вспыльчивый такой, резкий… Я: «Ну, вот же мы проезжаем по Бережковской, вот Дорхимзавод, Патентная библиотека, Окружной мост, нам же туда! И по улице Дружбы…»… Там-то я всё знаю, я там пешком много исходил в студенчество… «Нет, давай, там будет съезд!»… Мы вымахиваем на эту эстакаду, у Новодевичьего…За Окружным мостом перед Лужниками… Тут он немножко засуетился: «Так… Давай съезд вниз…». Я говорю: «Ну тогда уж вот до того моста, где Ленинский проспект… До метромоста?». Он: «Нет, давай вот сюда…». Мы заруливаем вниз… А там какие-то заборы, бульдозеры, экскаваторы, подъёмные краны… И утыкаемся в какой-то тупик. Всё!!! И он сел, взял газету, и спокойно так сказал: «Когда я тут ездил, тут всё было не так»…
(Дружный смех обоих собеседников).
Г. К. Я растерянно кручу головой: «А дальше как?!». Но он уткнулся в газету и буркнул: «Нет, всё…» и молчит… А ведь до этого он был прав на 200 %! Орал на меня: «Ты трус! Надо осваивать новое!». Ну, вот. Заехали в тупик и он взял газету…И я оттуда выбирался чёрт знает как – куда-то на Фрунзенскую набережную… Но вот при всей его вспыльчивости, никакой вредности старческой или маразматической у него не было…
<Я согласен с Геннадием – по своему темпераменту и уму Жорж вполне ещё мог продолжить работу на кафедре, но вот моральная усталость в старости никак ни с умом, ни даже со здоровьем не связана. Наступает время, когда понимаешь – стимулов для полноценной работы уже нет. Труд по обновлению базы своего профессионального роста, накопления заделов на будущее, становится и тяжёлым и бессмысленным (сколько его у тебя этого будущего?), а работать «по-старинке» значит халтурить. А это непорядочно по отношению к студентам – ты преподносишь им не свежие трофеи с передовой фронта познания, а «идейные консервы» на грани (а то и за гранью!) срока годности. На такой пище хорошего специалиста не воспитаешь. А воспитывать посредственностей и аморально и просто противно…>
Ю. Л. Да, он и в старости оставался молодым…
Г. К. Да, настолько, что в него влюбилась врачиха…
Ю. Л. Какая?!
Г. К. Невропатолог. Это было когда тётя Мила уже умерла, значит ему было…
Ю. Л. Ну, 85 по меньшей мере…
Г. К. Так вот… Это довольно часто бывало – он звонит по телефону и говорит: «Я к вам приеду?». Отвечали «Ну, конечно!» И он садился в электричку и к нам приезжал. Дома у нас уже был компьютер, он с ним возился, читал, сам гулял… И вот в один из таких его приездов, уже когда я его встречал с электрички, он почувствовал себя плохо – головокружение, слабость…
