Тень всадника - Анатолий Гладилин

- Тебе хорошо с детьми?

- Очень.

В трубке пауза.

Понимаю, не нужно было бы так педалировать. Да чего скрывать? Она должна свыкнуться с мыслью, что придется изредка (и регулярно!) отпускать меня в Париж. Я с огромным удовольствием гуляю с Аней и Лелей. Мы пьем кока-колу в кафе. Плюс - мороженое. (Страсть к мороженому - в Ее Высочестве.) Во дворе играем в футбол. Правда, я пользуюсь тем, что они маленькие, и безбожно жульничаю. Заставляю их бегать (бегают они быстро), а сам распасовываю мяч. Мне бегать врачи не советуют. Рекомендуют прогулки размеренным шагом. По-настоящему в футбол мы играли последний раз с Сережей. Команда на команду. Он с Лелей, я с Аней. Он прилетел откуда-то (уж не из Киева ли?), позвонил няне, узнал, что мы во дворе, и примчался. Дети крутились вокруг него, как бесенята... И мне до сих пор кажется, что вдруг открывается дверь их парадного, и появляется Сережа, и дети бегут к нему...

Во время паузы родилась идея.

- Дженни, я застряну здесь как минимум до сентября. В июле меня увезут с детьми на океан. Я обещал. А в августе - свободен. Приезжай с Элей. Устроим праздник. Расходы беру на себя. Деньги откуда? Из подкожных запасов верблюда. В августе Париж замечателен. Народу мало. Раздолье для туристов. Выпроси хоть две недели у Квазимоды-Сикимуры?

В ответ довольный смешок. Чувствую, что такой прыти она от меня не ожидала.

- Я польщена. Идея завлекательная. Я подумаю.

Повесив трубку, продолжаю парить под потолком. Парить, тем более на радужных крыльях, медицина не запрещает.

* * *

На двери треугольник с изображением черепа на скрещенных костях. Отчаянно смелый паренек, я толкаю эту дверь. В камере пыток - мужчина и женщина в белых халатах и марлевых масках, закрывающих нижнюю половину лица. Раздеваюсь до пояса и ложусь на нечто вроде стола. Женщина пристегивает меня ремнями и заводит мою левую руку под голову.

- Не двигайтесь.

Я не двигаюсь. С урчанием, медленно-медленно движется массивная плита, похожая на крышку гроба, и почти утыкается мне в нос. От неудобной позы ноет, болит левое плечо. Голос женщины:

- Не двигайтесь, иначе смажется вся картина.

Садистка! А плита, распластав меня на столе, явно вознамерилась передохнуть. Начинаю считать. До ста. До двухсот. Сколько еще выдержу? Плита поехала обратно в ноги...

Женщина снимает ремни и замечает мою перекошенную рожу.

- Что с вами?

- Был ранен в плечо. Не совсем зажило.

- Всего-то?

Женщина проводит ладонью по плечу. Легкое касание. Потом сильнее и сильнее. Через минуту боль утихает.

Мужчина по-прежнему в глубине комнаты за пультом. Женщина усаживает меня на бесколесный велосипед, приклеивает на грудь и спину пластинки с проводами.

- Думаете, буду пропускать через вас электрический ток?

Я так не думаю. Делать мне массаж не входило в ее обязанности. Да и прикосновения бывают разные. Я немного в этом разбираюсь. Женщинам идет нижняя полумаска. Видны только глаза, и когда в глазах красноречивый блеск...

- Крутите педали. Если появятся какие-то неприятные ощущения - тут же останавливаетесь.

Кручу. Женщина смотрит на датчики приборов. Но я помню про периферийное зрение, коим обладает слабый пол. Кручу.

- Переключаю на вторую скорость. На третью.

Кручу.

- Вам не тяжело?

- Нормально. Замечательное упражнение для ног. Надо бы мне научиться кататься на велосипеде.

- Я катаюсь каждое воскресенье в Булонском лесу.

Приглашение?

- Все. Вы свободны. Я пошлю результаты вашему кардиологу. Если вы мне дадите время их обработать, я вам сообщу свое мнение. Подождете минут сорок?

Сижу час. Наблюдаю за контингентом, который, как и я, ждет своей, своего, своих. Спрашивается, что еще ждать, раз уж попали в отделение ядерной медицины? Априори тут ничего не должны сказать хорошего, если вообще что-нибудь скажут. Ну да, каждый убежден, что такое случается со всеми, кроме него самого. И ругаюсь последними словами. Ибо теперь понимаю, как нелепо и смешно выглядел в глазах этой бабы. Не хуже и не лучше, чем моя одутловатая соседка справа или седой очкарик слева, с индюшачьей шеей. А баба - садистка (первое впечатление всегда правильное), ей просто было забавно смотреть, как я изображал из себя молодца-удальца! Она уже привыкла, что все старики чокнутые и рассчитывают завести шуры-муры с красивой врачихой... Наш бывший декан, умный мужик, выйдя на пенсию, стал рассказывать, что в вагоне метро обязательно какая-нибудь мадемуазель ему строит куры... М-да, у меня в этом смысле тяжелая наследственность Бывали периоды, когда женщины начинали проявлять ко мне повышенный интерес. Например, в Гонконге. В отеле буквально скреблись в дверь Романтическая цветочница Недотрога стандартистка с невинными глазками, вдруг готовая на приключения... Я, правда, быстро догадался, что меня элементарно "засветили", и пытался вычислить, какая разведка подсовывает очередную юную китаяночку.

- Профессор Сан-Джайст?

Я не сразу ее узнаю. В темном платье, без марлевой повязки, она потеряла половину своей элегантности. Обтянутые щеки и заостренный носик выдают возраст: за тридцать и далее - везде. Почему она называет меня профессором?

- Я была вашей студенткой, профессор. Конечно, вы меня не помните...

...Однако короткий проверочный взгляд. Вдруг? Нет, не помню.

- ...на третьем курсе решила, что исторический факультет плодит безработных, и перешла на медицинский В досье, - она протянула мне широкий плоский заклеенный конверт, - телефон вашего лечащего врача. Я только что с ним говорила.

- Мадам, может, спустимся в вестибюль, выпьем кофе?

- Профессор, наше госпитальное бистро мне осточертело. Одни и те же физиономии. Сделайте милость, пригласите вашу поклонницу хотя бы в кафе напротив госпитальных ворот.

* * *

Неважно, как ее звали. Не имеет значения. Мы очень мило провели полтора часа в кафе, и она даже позволила себе стакан бордо. "Смену сдала, могу расслабиться". Я старался быть занимательным, обаятельным, стряхнул пыль с ушей, кувыркался на ковре. Она ни разу не улыбнулась. Ее глаза меня буравили, но было ощущение, что я беседую с рентгеновским аппаратом. Без малейших эмоций давала понять: все мои ужимки и прыжки на нее не действуют. Не возникло контакта, не проскочила искра? Просто с самого начала мне сказали, что когда-то поджидали профессора Сан-Джайста в университетских коридорах, а профессор не обращал внимания. Затем - неудачная семейная жизнь. А вы, профессор, сейчас выглядите отвратительно, недостойно вашего возраста. Я вижу, что не возбуждаю вас как женщина (рентгеновские лучи!), но, может, женщина вам и не нужна. На первых порах вам требуется медсестра, сиделка, кухарка, служанка. Вы чего-то испугались. Надо снять испуг, все остальное восстановится.

Было излишне спрашивать, где найти эту самаритянку

Не скрою, такая прямая постановка вопроса впечатлила. Я осторожно заюлил, стал рассказывать про детей, то есть, простите, про внуков, как мне хорошо с ними...

- Не надо разжевывать, профессор. Намеки я схватываю на лету.

Выйдя из кафе, мы направились в разные стороны.

Она не дала даже номер своего домашнего телефона. Зачем? Знала, если приспичит - припрусь в ядерную медицину...

Ни разу не улыбнулась Интересно, у нее такое же каменное лицо, когда ей задирают юбку? Интересно, что в этом гиблом, неинтересном месте сидит баба, которая, сделав строгие глаза, сумела тебя заинтересовать. Как говорит Дженни, у каждого свой метод кадрежки. Сколько же может быть неожиданных соблазнов у Дженни, которая посещает более интересные места? Вот о чем ты должен помнить. А имя бабы забыть. Запасный аэродром тебе не нужен.

Имело значение то, что она сказала по поводу всех моих анализов: "У вас ничего нет. Ничегошеньки. Начальная стадия стенокардии? Ерундистика. По общему состоянию здоровья (не знаю, как зрение и слух, тут я некомпетентна) вы пригодны для службы в десантных войсках. Тем не менее не волнуйтесь, с годами все это придет. Никуда не денетесь.

Никуда не денусь от чего или от кого?

* * *

Я доложил особам королевской крови о своих успехах на медицинском фронте. Естественно, имелись в виду результаты анализов.

Ее Величество выразило надежду, что ей с Элей удастся прилететь в Париж на две недели августа.

Ее Высочество безапелляционно заявило, что теперь мне ничего не мешает пробыть с детьми на пляже в Круазике до сентября.

Я залепетал о своих американских планах. Естественно, университетских. И, дескать, в августе я обещал показать Париж профессору из Стенфорда. Необходимо поддерживать связи. Дочь пришла в восторг:

- Папа, это прекрасно! Устроишься в Калифорнии, и потом мы все к тебе переедем.

Я пришел в тихий ужас. И не потому, что идея меня не привлекала. Собрать всех под одной крышей в огромной вилле с садом в полтора гектара (виллу перегородить, два отдельных входа, особам королевской крови лучше лишний раз не мозолить друг другу глаза) - голубая мечта идиота, которым я являюсь. Для идиота упоительно размышлять о бытовых подробностях. Значит, виллу перегородить, два разных телефона, а дети пусть играют в саду, с Элей они подружатся. Все реально, если найти парочку миллионов долларов в огороде, который я успел нагородить в своем воображении. Но дело в том, что жизнь Ее Высочества, а значит, и детей, уже определилась... Я человек суеверный, поэтому предпочитаю помалкивать. Она была счастлива с Сережей, потом их брак превратился в бой боксеров-тяжеловесов. "Папа, не вмешивайся в наши отношения!" Я вмешивался? Забился в темный угол на rue Lourmel и тихо скулил, наблюдая, как они калечат друг друга. И вот... Молчу. И вот когда, кажется, возник идеальный для нее вариант... Молчу. Суеверие. Но какого дьявола она опять хочет срываться с места, когда у нее здесь все наладилось? Легкомыслие или страсть к переменам? Я совсем не уверен, что идеальному варианту будет комфортабельно в Америке, то есть уверен в обратном. Идеальный вариант прочно стоит на ногах в своей родной Франции, заграница ему противопоказана. Ну что взять с молодых женщин? У них восемь пятниц на неделе.