Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии - Коллектив авторов

Ван Ань-ши[931]

Перевод А. Сергеева

Хлопушки взрываются над головой,погоняя созревший год.Весенний ветер приносит тепло,проникающее в вино.На десять тысяч ворот и двороврасплескался небесный блеск.На месте старого на дверяхновогодний висит амулет.[933]

Когда ослепительная Мин-фэйпрощалась с Ханьским дворцом,Весенний ветер слезы ееотнес до самых висков.Понурив голову, пряча лицо,оглядывалась на тень.Не верится, что император могнесчастную не пожалеть.Постигший красный и синий цвет[935]плохой портрет написал.А в жизни такие красавицы намвстречаются сколько раз?На лучшей картине не передашьосанку ее и лицо.Напрасно властитель велел казнитьхудожника Мао Янь-шоу.Ушла, и сердце ей говорит:вернуться назад нельзя.Увы, ветшают в дальней глушиодежды большого дворца.Пошлет письмо, мечтает узнатьпро жизнь на юг от застав.Приходит, уходит за годом год,а гуси все не летят.Родным за десяток тысяч ливсегда сообщит одно:Над войлочным городом[936] тишина,и мне совсем хорошо.И ты не видишь,Как здесь, во дворце Длинных Ворот,А-цяо[937] навек замкнут.Несчастье за человеком идет,равняя север и юг.

Утром роза в саду зацветет,а вечером облетает.Я, наложница, от цветкасудьбою не отличаюсь.Помню, встретились первый раз.Как молоды были оба —Спорили, все не могли решить,кто превосходит любовью.Чувство глубокое оценив,пошла за тобою следом.Все заботы брала на себя,для дома сил не жалела.Многообразны пути людей —возможно ли их предвидеть?Злые речи едва услыхал,и сразу же удалился.Свадебный мой расшитый нарядтеперь бы надеть постыдилась.Только теперь узнала тебя:нельзя на тебя положиться.Нельзя на тебя положиться.Несчастной наложнице не забытьклятвы твои былые.

В углу стеныбезлиственная мэйхуа.Стоит в цвету,хотя еще холода.Легко узнаю —не снег на ветвях лежит:От них ко мнедоносится аромат.

Су Ши[939]

Первые тринадцать стихотворений в переводе И. Голубева, следующие два — Е. Витковского, далее — М. Басманова

Лишь добрался до этого края —Ветер дунул и дождь закапал.Одинокий скиталец — найду лиЯ пристанище в мире большом?Мне достать бы облако с небаИ надеть бы его, как шляпу.Мне б укутать себя землею,Как простым дорожным плащом!

Голову вскружило не вино,И не от него моя печаль.Хорошо бы повернуть коняИ галопом поскакать назад.Ты один остался из мужчинВ доме за хозяйство отвечать,Как же одиночество твоеМог бы скрасить я, о младший брат?Поглядел с вершины — сколько гор!Ни дорог, ни троп в них, ни путей…Ты еще заметен вдалеке,Вижу черной шапки силуэт.Думаю, в такой мороз тебеНадо бы одеться потеплей,А мой конь бредет — и на гореСловно топчет бледный лунный свет.Гости постоялого двораВеселы и радостно поют,Удивился паренек-слуга:Отчего я мрачен-удручен?Знаю, без разлук не проживешь,Чередой они всю жизнь идут,Но неужто век скитаться мнеДалеко от дома, где рожден?Думаю при тусклом фонаре,Вспоминаю юные года,Брат и я — мы при дожде ночномСловно вместе — не разлучены…Так уговорились в детстве мы,[941]Не нарушим слова никогда,Наш союз не в силах подорватьСлава иль высокие чины!

У соседей восточных в садуМного белых растет тополей.Ночью дождь начался, — при дождеШум листвы все сильней и сильней.Мне не спится, сижу у окна,И совсем бы я был одинок,Если б стайки ночных мотыльковНе летели на мой огонек…

Из мудрых мудрейшим считался Ван Се,И дух его ныне живет.Хотя миновало с кончины его,Мне кажется, весен пятьсот…Из яшмы и золота высится храм,Он ханьских светил[943] перешил,Нет циньской державы, а персик цветет,И речка, как прежде, бежит…Лежу я, вдыхая цветов аромат,Я в небытие погружен,Вдруг скалы-утесы сошлись надо мной,Надвинулись с разных сторон…Когда же средь ночи меня разбудилЗаботливый старый монах,Смотрел я на небо, где лодка-лунаПлыла в облаках — как во льдах!

Так внезапно и чистый ветерЗаиграл на земле-свирели.И луна украсила небоНарисованной ею рекой.Если беден, то как для гостяЯ смогу устроить веселье?А вот так: ухвачусь за ветерИ луну поглажу рукой!

В путь без вина провожаю тебя,Уходишь с пустой сумой.Прошу из источника бодхисаттвЧистой воды испить.Не надо голову опускатьПотом, расставшись со мной,—Где бы ты ни был, небо в водеБудет, как прежде, плыть…

Расстался с гостем —       он уже в пути.Искал цветы —       расцветших не нашел.Но в город       мне не хочется идти,На берегу реки       так хорошо!Ко мне подходит       старый человек:«Что, господин,       пророчит нам весна?»Ответствую:       «Был добрым дождь и снег —Горою будет       урожай зерна!»

Десять ли прошли, но нет харчевни,Лишь зола да ветер неспокойный.Шли еще пять ли — и снова пепелТам, где прежде был приют убогий.Доставляли с юга фрукты личжи,Для двора везли и «глаз драконий»,Кто расскажет, сколько тел недвижныхКоченеет в ямах у дороги!Но как ветер — над горами мчались,Над водой — летели, словно птицы,Потому и стебли и листочкиПривезли в Лоян с живой росою,И, довольна, во дворце красоткаНа себя глядит не наглядится,—Что ей до того, что соки фруктовС кровью перемешаны людскою?В годы Юн-юань правленья ХанейЛичжи с юга Цзяо привозили,В годы Сюань-цзуна дома ТановЧерез Фу в Лоян их доставляли.И поныне злобу и жестокостьТанского Линь-фу мы не забыли,Но Бо-ю почтенного советыРазве помнит кто-нибудь? Едва ли!О, услышь, Небесный Повелитель,Как живется тягостно крестьянам!Разве прихоть Ян Гуй-фэй важнееМук народа, всех его страданий?Пусть хлеба взойдут при теплом ветре,Дождь пройдет не поздно и не рапо,Пусть не мерзнут и не чахнут люди —Нет щедрей таких благодеяний!

…А знаете ли вы, что в УишанеОткрыли чай — «Дракон большой и малый»?И вновь обозы на дорогах южных,Как будто прежних бедствий не бывало!От перевозок наживаться могутЛишь те, кто родовиты и богаты,Кто о своем печется рте и теле,—А не они ль потворники разврата?Но у меня или у вас, скажите,Есть недостаток в этом ли товаре?Конечно, были честные в ЛоянеИ преданные слуги государя,Но я скорблю:Цветы таохуанаВезут в столицу,Как везли при Танах!

Ползут, поднимаясь на Яшмовый храм[946]Слоями: на слой надвигается слой.Не раз уж говорено было слугеСметать их, как явится, тут же метлой!Вот солнце, поднявшись и мир осветив,Сгребло их в охапку и бросило вон.Но кончился день, а с луною опятьОни возвращаются с разных сторон…

Стареет кокон, и хлеба       желты уже наполовину,А за горой и под горой       упрямый дождь все льет и льет,Крестьянин руки опустил,       крестьянка бросила корзину,В высоком храме Белый Бог[948]       один не ведает забот!

Постарел Дун-по, неуклюжим стал.Что ни день — то новый недуг.Борода жидка, голова бела,—То не иней, а седина.«Не дивитесь, что щеки мои горят,—Я румян, но не так, как внук;И когда смеюсь, то грущу, смеясь,Потому что хлебнул вина!»

Гость нежданный явилсяИ в ворота ко мне стучится.Вот коня привязал онК растущей у дома иве.Во дворе моем пусто,Разлетелись куда-то птицы,И ворота закрыты,И гость стоит сиротливо.А хозяин за книгойЗаснул, на подушке лежа…Мне во сне повстречалсяМой старинный, близкий приятель,Только стук беспрерывныйНаконец-то меня встревожил,Как от выпитой чарки —Не осталось от сна ни капли!Одеяло отбросив,Вскочил, чтобы гостя встретить,Стоя друг перед другом,Смущены мы сначала были,А потом за беседойО былом и нынешнем светеЯ и мой собеседник,Мы про знатность-чины забыли…Он спросил: «Как случилось,Что в этом живете крае?»И ответил я гостю,Что причины и сам не знаю!

В год дин чоу[950] я был отправлен в ссылку на Хайнань, а брат Цзы-ю — в Лэйчжоу; в одиннадцатый день пятой луны встретились мы и вместе добрались до места его поселения, а в одиннадцатый день шестой луны расстались на берегу моря. Я в это время чувствовал себя больным, вздыхал и стонал, и Цзы-ю не спал по ночам. И вот я продекламировал стихотворение Тао Юань-мина «Довольно вина!», а затем и сам написал, вторя поэту, строки в дар Цзы-ю на прощание, а также в знак решения не пить вина.