Суд времени. Выпуски № 35-46 - Сергей Кургинян

Кургинян: Вот эта фраза Генри Киссинджера о том, что гласность замкнулась сама на себя, не имела аппарата самовыражения — вот это и есть основная претензия в области гласности. Теперь доказательство № 11.

[иллюстрация отсутствует]

Информационная война, игра в одни ворота, враги перестройки, антиперестроечные тенденции, затыкание ртов и всё остальное привели к тому в итоге, что на общество обрушился шквал информации, против которого общество было беззащитно, оно не могло выслушать альтернативную точку зрения. В результате всего этого возник шок, культурный шок, как реакция отдельных групп и общества в целом на попытки радикального преобразования по чужому образцу.

Каковы последствия культурного шока? Пожалуйста, доказательство № 12.

[иллюстрация отсутствует]

Культурный шок порождает регресс и деградацию, и аномию — понятие, введенное Эмилем Дюркгеймом для объяснения роста в обществе числа самоубийц, лиц, впадающих в апатию, в разочарование, пассивность общества. Вот к чему приводит культурный шок!

Если вам быстро разрушают сознание, если вы не можете выслушать альтернативные точки зрения, если игра идет в одни ворота, то ваше сознание может оказаться сломанным и тогда результатом этого для огромных социальных групп являются эти культурные шоки, регресс, деградация и аномия, т. е. состояние, порождающее апатию, пассивность. И вот именно тот слом в эпоху гласности привел к тому, что потом это и возобладало. В этом обвинение в адрес гласности, а вовсе не в том, что она давала информационную свободу.

Теперь бы хотел, чтобы эту точку зрения опровергла или подтвердила Ирина Яковлевна Медведева, детский психолог, член правления Российского детского фонда.

Ирина Медведева, детский психолог, член правления Российского детского фонда: Я сразу хочу сказать, что я выросла в очень либеральной среде, среде богемной. Поэтому для меня гласность, перестройка и всё, что с этим связано, с одной стороны, не было новинкой, потому что я это всё получила в детстве в писательско-художнической среде, а, с другой стороны, я очень радовалась, что это наконец пришло в общество, что это дали народу. Но так как я детский психолог с клиническим уклоном, я вынуждена была признать, что последствия совершенно ужасные, которые начались примерно с 90-го года. Вот я наблюдала рост неврозов — я как раз неврозами занимаюсь, пограничными состояниями психики детей — чудовищный. Некоторые исследователи, которые занимались специальной статистикой, считали, что буквально за два-три года количество детских пограничных состояний (а пограничные состояния более, чем какие-либо другие зависят от того социума, в который погружается ребенок) увеличились в 10 раз. Некоторые специалисты даже говорили, что в 15. Но, вы знаете, я специальной статистикой не занималась, я — практический психолог. Я просто на глаз увидела, что это какая-то катастрофа. Я уже не говорю о родителях этих детей, о молодых людях и людях среднего возраста, которым, действительно, не просто стали говорить что-то другое, а стали говорить ровно наоборот. Что было белое, в один раз стало черным, что было черным — стало белым.

Сванидзе: Время.

Кургинян: Я передам 30 секунд.

Медведева: Они не выдержали этого, конечно, многие. Было очень много самоубийств, в том числе, среди военных людей с устойчивой психикой. Очень много людей спивалось, очень много попадало в сумасшедший дом. Но для детей это была страшная катастрофа. Особенно хочу подчеркнуть, что было самым страшным, может быть… Я вообще удивляюсь, что вы все здесь говорите о благе для себя. Вот про детей сегодня никто не сказал пока ни слова. А ведь это вообще, я считаю, ждет своего Нюрнбергского процесса. Это преступление, что сделано с детьми, и продолжает делаться. Так вот самое страшное было разрушение стыда. Потому что стыд, интимный стыд есть стержневое качество, определяющее психическую норму. И напротив, отсутствие интимного стыда, а я ещё раз хочу подчеркнуть, что разрушением его, в том числе в детской среде, эта самая гласность ваша старательно занималась. Это признак тяжелейшего психического заболевания, например, шизофрении в последней стадии, стадии дефектов. Вот что такое отсутствие интимного стыда. Это прививалось как эталон новый всему обществу, в том числе, и детям. Я ещё раз хочу сказать — это преступление, которое ждет своего Нюрнбергского процесса.

Сванидзе: Спасибо, Ирина Яковлевна. Прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваши вопросы оппонентам.

Млечин: Я не понял насчет пьянства. Насколько известно, как раз из-за антиалкогольного законодательства, нравится это нам или не нравится, в стране резко упало количество погибающих от пьянства, просто резко упало. Резко уменьшилось число психозов на алкогольной почве, и резко выросла рождаемость. Это как раз было результатом антиалкогольного законодательства, которое пришлось как раз и на время гласности одновременно. Мы впервые узнали, сколько людей у нас пьет, сколько погибает.

Вот скажите, пожалуйста: врать не стыдно, а говорить правду стыдно. Я Вам сейчас приведу пример, что я имею в виду. Раз Вы детский врач, Вы меня поймете.

Медведева: Я — детский психолог.

Млечин: Детский психолог, сказали, что с клиническим уклоном, значит, врач. В 1979 году отмечался по решению ЮНЕСКО ООН год ребенка. Мы работали над большой книжкой, посвященной положению детей в разных странах. И тогда, я еще тогда был совсем молодым человеком, с ужасом узнал, что по всему миру детей в семьях, вот это для меня было тяжелейшее открытие — семейное насилие, я тогда, ну, просто мне даже в голову не приходило, мне было всего… и 22 лет еще не было, семейное насилие, что родители бьют своих детей, калечат и т. д. Выяснилось, что во всем мире об этом говорят, этим занимаются, это пытаются предупредить. Мы материал собрали, а потом обратились в Министерство здравоохранения СССР, и нам сказали, что даже такой статистики нет. Т. е. понимаете, семейное насилие, о чем мы потом узнали и что происходит и по сей день, вот теперь мы об этом знаем и с ужасом узнаем, это существовало всегда. Только статистики не было, этим никто не занимался. У нас вообще отсутствовала категория социальных работников, которые узнают, что бьют ребенка, приходят, помогают. Если надо лишают родительских прав, хотя, на мой взгляд, это ужасное решение. У нас этого вообще просто не было. Т. е. с Вашей точки зрения, молчать, врать, не говорить об этом — это не стыдно, а рассказать, вытащить это всё и попытаться спасти детей — это плохо? А гласность — это вот это вот.

Медведева: Я отвечу на этот вопрос, хотя, по-моему, Вы задаете мне вопрос не совсем по теме.

Млечин: Как, это и есть гласность!

Медведева: Я отвечу на него, потому что я занималась темой семейного насилия, я работала в детской психиатрической больнице. Так вот, что касается насилия. Когда этот вопрос муссируется и со взрослыми, и с детьми, опыт западных стран, которые кажутся Вам образцом гласности в этом вопросе, показал, что насилие в семье от этого растет, растет и растет. И западные страны не знают, как это всё остановить на сегодняшний день. Что касается нашей страны. Вот когда по телевидению стали этот вопрос обсуждать, когда с детьми в некоторых экспериментальных школах стали говорить о вопросах насилия в семье, насилие в семье, во-первых, увеличилось, во-вторых, и это самое главное, увеличилось доносительство детей на родителей, которые были ни в чем не виноваты, просто ребенок на что-то обиделся, на то, что папа не купил ему новые джинсы, и решил таким образом папу наказать. Вот это сегодня в экспериментальных регионах, которые как раз просвещают детей по поводу насилия, очень распространено. Что касается детей, которые действительно терпят насилие (хотя подчеркиваю, его стало больше именно в результате обсуждения у нас по телевидению)…

Сванидзе: Завершайте.

Млечин: Если мы рассказываем, что есть преступники, значит преступников становится больше, по Вашей логике?

Медведева: Так вот, у нас всегда были соответствующие статьи, которые очень строго наказывали и лишением свободы, и лишением, конечно же, родительских прав за реальное насилие.

Млечин: Ни одного случая не было зафиксировано Министерством здравоохранения СССР на 1979 год!

Медведева: Ну что Вы говорите! Министерство здравоохранения этим не занималось…

Млечин: А кто этим занимался?

Медведева: У нас были другие органы…

Млечин: Министерство тяжелой промышленности, что ли?

Медведева: Нет, неправда.

Млечин: А кто?

Кургинян: Вы издеваетесь?

Медведева: Зачем Вы говорите откровенные глупости?!