Путь "Чёрной молнии" - Александр Теущаков

Все притихли, понимая, что для Дрона эти слова не были пустыми и несли в себе мудрость и опыт. Макар, успевший захватить систему ГУЛАГа, сразу же уловил суть Дроновских убеждений и сравнил их с прошлыми временами.

— Неистребима система мусорская, а с ней вместе и мы, — высказался коротко Макар и, пожалуй, первый раз остался серьезен, — а если охарактеризовать систему с людской точки зрения, то я бы сказал так: отпихни — рядом стоящего, облей помоями нижнего, и опасайся верхнего — на этом поставлена ментовская власть и актив зон.

Дронов снова оглядел стены камеры и, как бы подтверждая слова Макара, заговорил:

— Сколько через эти стены суждено пройти народу? Сотни, тысячи, десятки тысяч людей. Сколько судеб сломает этот ненасытный режим? Превратив кого-то в безвольных шестерок, в озлобленных мстительных зверей, а других в униженных и оскорбленных. А кого-то из зэков, мало, что понимающих в этой безумной круговерти, в безропотных исполнителей: дневных, месячных, квартальных норм выработки, посильных только крепкому рабочему люду, а не доходягам, которых гноят в этих стенах. Чтобы обточить норму ключей, нужно пахать в три смены, а за невыполнение тоже грозит наказание. Так что, был бы повод посадить сюда, а как сгноить работягу мусорская система знает четко. Этому их учат всю жизнь. Знаете, какую памятку дают тем, кто проходит инструктаж при приеме на службу в тюремную систему? Заключенный — это враг! Поступающие на работу и службу в закрытые учреждения получают формуляр, где ясно прописано, что осужденный является чуждым элементом, не способным к исправлению, и потому против него должны применяться все средства и силы, чтобы подавить в нем признаки свободолюбия и человеческой гордости. Соответственно обращение к ним должно быть, как к скотам, не понимающим законов общества. А теперь делайте вывод: разве может изначально система мусоров поставить на путь исправления человека.

— Если сам не захочет, никакая система не сможет, — подтвердил Макар, — я двадцать три года после последнего срока ни куда не лез, даже завязал со своим любимым промыслом — карманом. Пока была семья, еще держался, а как только жена с дочерью ушли от меня, развязал.

Загремели по коридору тележки, развозящие баланду по камерам. Изолятор ужинал, и его стены сегодня приняли люду больше, чем в обычные времена.

Спустилась ночь. Изолятор затих и угомонился. Только избранные не ложились спать, они ждали перемен. Перемен в своей жизни. Может быть удачной отсидки и не заоблачного освобождения. Перемен в зоновской обстановке: чтобы кому-то дышалось свободнее, чтобы дух захватывало от сплоченных идей и решений, чтобы ментовский беспредел не ломал ихние судьбы, без того уже исковерканные в тюрьмах и лагерях.

Сходка была назначена на три часа ночи, чтобы исключить случайно забредшего проверяющего в изолятор начальника, и временные обитатели ШИЗО будут досматривать седьмой сон.

Прапорщики открыли сначала одну камеру и чтобы не гремели по полу сапогами, заставили задержанных разуться до носок. Затем освободили еще две камеры, и проводили всех до рабочки. Дрон сосчитал: вместе с ним двадцать человек. Из каптерки принесли несколько матрацев, и заложили дверь изнутри, чтобы в коридоре не так слышались голоса.

Сашка первый раз в жизни испытывал чувство сплоченности. Хотя на воле тоже были случаи, когда в многочисленной компании друзей и знакомых ему приходилось испытывать близость локтя.

… До того, как все пацаны двинулись на сходку, находясь в одной камере, Воробьев и Рыжков решили выяснить свои отношения. Они оба прекрасно понимали, что дальше им придется тянуть одну лямку в отряде. Внезапная смерть Равиля отрезвила всех, каждый знал — это предупреждение, не посвященные не могли знать, кто и как отправил Равелинского на тот свет, но многие понимали, что причина лежала в его предательстве. Никто не заставлял его подписывать соглашение на сотрудничество с оперчастью. Даже обыкновенные мужики считают ниже своего достоинства стучать на кого-либо, а Равиль был в первых рядах блатных не только в отряде, но и в зоне. Можно представить, сколько информации он передал оперу Ефремову за время сотрудничества с ним. В уме не укладывается. Страшно! А ведь он действительно был осведомлен обо всех зоновских событиях.

Благодаря таким, как Дрон, придерживающихся старых воровских традиций, и хранится зоновский общак. Ни один отрядный пахан не вправе запустить руку в святая — святых, там свои законы и своя жесткая охрана.

Единицы знали, что Ефремова с подачи Дрона, хоть и ненадолго, но отправили подальше от предстоящих событий, и тем самым расширилось поле деятельности для лагерных авторитетов.

Пархатый, чувствуя за собой кое-какие грешки, ломал голову: что дальше предпримет вор? «Ведь Равиль со мной был в хороших отношениях, и до поры до времени в отряде нам приходилось управлять обоим. Не попадет ли рикошетом в меня?».

Его мысли прервал Воробьев:

— Слушай, Жека, а ты не помнишь меня?

— А чё тебя забывать, ты каждый день перед глазами маячишь.

— Да я не о зоне. По свободе меня не помнишь?

— Мы?! Встречались на воле?! — удивился Пархатый.

— А- то! И не разок, а целых два, — иронизировал Сашка.

Жека подумал: «Мы же земляки. А что, может и в правду Воробей меня где видел?».

— Да говори, не томи, — Пархатому не терпелось узнать тайну Сашки.

Воробьев засучил правый рукав куртки и Рыжков заметил шрам на его руке.

— Вспомни: четыре с лишним года назад, ДК «Железнодорожников», как у тебя с одним пацаном драка произошла и ты, отбиваясь, порезал ему ножом руку и ногу.

У Пархатого от удивления брови поползли на лоб. Он даже на миг забыл, что сидит в камере. Что — то перебрав у себя в уме, он воскликнул:

— Так это был ты?!

Он так громко спросил, что все присутствовавшие в камере повернули головы в его сторону.

— Ни чё братва, я кентуху по воле встретил, — успокоил он сокамерников.

— Вот так встреча! — не переставал удивляться Пархатый.

— А чему ты радуешься, будь мы на воле, я бы довел до конца начатое когда-то тобой.

— Да ладно, Санек, чё ты в натуре, это было давно и неправда, здесь эти вещи не канают. Так ты говоришь, два раза видел меня, а второй раз где?

— Восемь лет назад на стадионе Спартак, вспомни, как ты пытался из моих карманов мелочь вытрясти, потом вы всей шоблой накинулись и отметелили меня. Тебе тогда тоже досталось, я успел пару раз об лавочку твой нос припечатать.

— Е-мое, Воробей! Да мы с тобой оказывается крещеные, ну конечно-конечно я помню, по-моему, ты там чем-то занимался.

— Классической борьбой.

— Во, точно вспомнил, борьбой. Слушай, а я ведь тебя вспоминал, все думал, пацан-то не конявый попался. Ни фига себе, Воробей, вот значит, как было судьбе угодно нас с тобой перехлестнуть в жизни. Ну, ты не держи обиды-то, ведь все в прошлом, всякое случалось. За нож тоже не обижайся, меня если бы поймали, то сразу срок накрутили.

— Я тебя искал, да не мог найти, хотел до конца с тобой разобраться.

— Мы с тобой квиты, — Пархатый ощупал свой нос и хищно улыбнулся.

— Это ты за другое получил. Ладно, Жека, замнем для ясности, я зла долго не помню, — и он поднял ладонь к верху. Пархатый ударил его по руке, и от звука шлепка зэки снова повернули головы.

— Вы что там, в ладушки играете? — пошутил кто-то.

— Ага, детство вспомнили, — шутя, ответил Жека.

В рабочке все собравшиеся расселись на столах, благо их было в избытке. Тусклая лампочка еле-еле освещала большую камеру. Кто-то из догадливых уже сварил чифир и пронес с собой кружку. Поприветствовав друг друга, пацаны закрепили встречу чаем, гоняя кружку по кругу.

Дрон, оглядев собравшихся, уверенно начал:

— Пацаны, все вы прекрасно понимаете, по какой причине нас сюда упрятали. Идут мусорские разборы по поводу смерти, не побоюсь сказать о покойном, затесавшегося в наши ряды — предателе! В свое время он был чьим-то корешом, но сучьим поступком перечеркнул все нормальные отношения к себе, за что и поплатился жизнью. Может кто-то забыл, что во все времена делали с отступниками и предателями?

— Кололи, как свиней, — раздался чей-то голос.

— На перья сучар сажали, — вторил ему другой.

— Туда им и дорога псам кумовским, — раздавались возгласы, то здесь-то там.

— Значит, никому объяснять не нужно, что справедливая рука свершила возмездие.

— Все путем! Все по справедливости! — снова поддержали Дрона голоса пацанов.

— Пусть каждый запомнит, какой бы он не был «воровитый» или «экстра» блатной, за подобное предательство ни один не уйдет от жесткого приговора. Надо воздать тем людям должное, которые помогли ему скопытиться. Тот, кто знает — пусть молчит, а кто догадывается, то пусть забудет.