Передряга - Иван Сербин

— Отлично.

Олялин вставил кассету в видеомагнитофон, «воспроизведение» и «перемотку». Кадры замелькали в ускоренном режиме. Музеи, снова музеи, прогулка по вечерней Москве, гостиница — клоповник, прости Господи. Девчонки, пацанва дурачится. Щёлкает внизу таймер, отсчитывая минуты и секунды. Проплывает на экране чья-то жизнь. Не отрывая взгляда от телевизора, Олялин спросил у стоящего рядом парня:

— Группу отправили?

— Конечно. Все, как вы сказали.

— Молодцы. Сколько заплатили?

— Двадцать тысяч. Они очень не хотели продавать. Сказали, что у них копии нет, а эта запись — единственная память о Москве.

— Копии нет — это хорошо, — задумчиво пробормотал Олялин, открыл стол, достал две пачки купюр, прибавил к ним ещё одну, протянул охраннику. — Бери. Компенсация расходов и вознаграждение. Как наговаривались.

Парень принял деньги, рассовал по карманам пиджака, но не ушел, а продолжал переминаться с ноги на ногу в нерешительности.

— Что? — не поворачивая головы, спросит Олялин.

— Борис Палыч… насчёт группы…

— Что? — По непривычному обращению Олялин понял: случилось что-то плохое. Нажал «паузу», неожиданно резко для его медвежьей комплекции повернулся в кресле. — Да говори же!

— Группа ездила в Останкино не за тем, чтобы осматривать башню или дворец.

— А зачем?

— Отвозить пленку.

— Кому? — понижая голос до утробного рыка, спросил Олялин.

— Для новостей. На первый канал. И на шестой тоже. И в ТВ-Центр отдали.

— Та-ак… — Под тяжёлым взглядом начальника парень потупился. — Почему сразу не сказал?

— Так я пытался…

— Ладно, свободен. Ребята могут отправляться по домам. Оставь пару человек. Они мне могут понадобиться. И дежурные смены, конечно.

— Понял.

Охранник вылетел из кабинета словно на крыльях. Должно быть, испытав большое облегчение. Все знали: когда шеф в плохом настроении — лучше под руку ему не попадаться.

Олялин снова включил запись. Задумался, положив по привычке тяжелые руки на колени. Он зря разволновался раньше времени. Определенно. Пока еще неизвестно, есть ли что-нибудь существенное на записи. А если и есть, то ведь всегда можно обратиться к Мише. Бывшему коллеге, за деньги продающему все и вся, но жутко пугающемуся при этом даже собственной тени. На самый крайний случай… Но до самого крайнего пока далеко. Стоп! То что надо.

На экране осыпались осколки. Камера метнулась вбок, переместилась влево. Отсюда лучше просматривались выбитые окна. Голоса как сквозь вату. Дерьмовенький, видать, микрофончик у них на камере. Да и сама камера не из дорогих. Цвет плохо держит, автофокус медленный. Олялин подался могучим телом вперёд. Тяжелая челюсть выдвинулась, отчего лицо приобрело совершенно звериное выражение. Пальцы автоматически мнут ладони, да так, что хрустят суставы. Вот. Из-под арки вышли «профессор» и «подросток». Обоих то и дело заслоняли прохожие. Лица смазанные, ни черта не разберёшь. Как нарочно, ей-Богу! Снимать не умеют, гады, не брались бы. Камера снова дернулась вверх, на окна, за которыми потрескивал огонь. На долю секунды лица «профессора» и «подростка» стали видны совершенно отчетливо. Олялин нажал «паузу», перемотал запись, включил «покадровый просмотр». Осторожно перещёлкивал кадр за кадром, пока не дошел до нужного. «Подросток» что-то говорит «профессору». С «профессором» все ясно. Латексная маска. Хорошая маска, раз даже вблизи не отличили фальшивку. Рост не выдающийся. Этого скорее всего опознать так и не удастся. А вот второй… Олялин перещелкнул следующий кадр. «Подросток» как раз повернул голову, оказавшись к снимающему в профиль. Объектив поднялся ещё на сантиметр, но в кадре остались глаза «подростка». Красивые женские глаза.

— Чтоб тебя! — процедил Олялин зло и включил нормальный режим воспроизведения.

Ладно посмотрим, что дальше. Оператора толкали немилосердно, и он сместился еще левее. Внизу в кадре мотались чьи-то вихры. Вплыл и снова сгинул мальчишечий затылок. Вот из-под арки выехал вишневый пикап. Объектив захватил его практически полностью. Лица как на ладони. Похитители и «клиент». Твою мать! Олялин зарычал от злости. Эти дерьмовые интеллигенты со своей ср…й камерой явно оказались не в то время и не в том месте. По-хорошему бы их следовало убить. Повезло ребяткам, что вовремя унесли ноги. Однако в гостинице остался адрес. А это означает, что рано или поздно группу отыщут. Промелькнула крыша светло-серой «трешки». Машина свернула в переулок. Не то. Олялин невольно напрягся. Темно-синяя «пятерка» закупорила движение. Камера «гуляла», машина то и дело попадала в кадр. А вместе с ней и водитель. Спокойный, уверенный. При аварии так себя не ведут.

Олялин снял трубку телефона, набрал номер.

— Миша? Это Борис.

— Боря… — Похоже, Михаил не на шутку встревожился. — Я же просил тебя…

— Миша, — жестко оборвал Олялин, — помолчи. У меня к тебе дело, не терпящее отлагательств. Миша, мои парни нашли группу, о которой ты говорил. Собеседник от изумления поперхнулся.

— Где нашли, Боря?

— В одной из тихих гостиниц. А теперь скажи, Миша, ты можешь изъять из журнала регистрации проживающих их данные?

— Нет, Боря, — торопливо забормотал Миша. — Нет, не могу. Никак не могу. Ты что! Нет. Если такое всплывёт, меня же с работы моментально… Нет. Что-нибудь другое, ты знаешь, Боря, я всегда, а это, извини, не могу.

— Пятьдесят тысяч долларов, Миша.

— Нет, Боря. Дело не в деньгах.

— Сто,

— Не могу. За сто я для тебя сделаю все что угодно, но это мне не под силу, Боря.

— Ладно. Бог с ним, с адресом. Запись с телевидения ты можешь изъять?

— Как-кую запись, Боря?

— Ту самую, Миша, ту самую! — взревел Олялин. — Что ты лепишь из меня идиота? Запись с места происшествия!

— Ты нашел запись?

— Я спрашиваю тебя, — отчеканил, разделяя слова, Олялин, — ты можешь забрать плёнки с телевидения?

— Нет, Боря. — В голосе Михаила прорезались нотки независимости. — Этого я тоже не могу. Извини, мне пора.

— Миша, если ты заберешь записи, я заплачу любые деньги.

— Любые… — повторил Михаил эхом. — Куда они отнесли запись?

— Первый канал, шестой, ТВ-Центр точно. Возможно, ещё куда-то.

— Ты просишь слишком много, Боря. Слишком.

В трубке запищали гудки. Олялин выругался. Он ни на секунду не усомнился в следующих шагах «друга» Миши. Сдаст, сволочь. Как пить дать. Олялин набрал второй номер, подождал и, когда сняли трубку, бросил отрывисто:

— Ты мне нужен. Срочно. Да, контракт. Крупный. Мы уже договаривались об одном? Так вот, к нему прибавились ещё двое. Встретимся у Курского вокзала. Через час.

Ещё один набор номера. Голос Олялина стал властным.

— Это я. Вы положили акции? Номера ячеек? Коды? Хорошо. — Он торопливо записал номера и коды в блокнот. — Завтра к десяти утра деньги будут на месте. Сертификаты положите в те же ячейки. Всё.

Когда ласково прокурлыкал телефон, Константин Георгиевич как раз наливал себе очередную порцию из почти опустевшей бутылки. Он уставился на аппарат, буркнул: «Заткнись!» Но тот упрямо заливался трелями. Константин Георгиевич витиевато выматерился, отставил стакан, рванул трубку, едва не опрокинув аппарат на пол, рявкнул:

— Да! Алло! Слушаю!!!

Через секунду спина его стала мокрой от пота, потому что в трубке прозвучал тихий шелестящий шепот:

— Слушай меня внимательно и не перебивай.

— Кто говорит?! — выкрикнул Константин Георгиевич.

— Неважно — кто, важно — насчет чего. Ты хочешь получить сертификаты? Тогда запиши номера ячеек и коды. Пошли своего человека на Курский вокзал. В одной из ячеек — сумка с акциями. Проверь и убедись, что с ними все нормально. Код не меняй. Завтра в восемь утра ты приедешь на вокзал и положишь в указанные ячейки двадцать миллионов долларов. Мы проверим их. Если купюры будут не мечеными и не фальшивыми, через два часа заберешь из тех же ячеек остальные сертификаты. Ты все понял?

— Да, — сипло ответил Константин Георгиевич.

— Согласен?

— Конечно.

— Отлично.

— Но…

— Что «но»?

— Могу ли я вам верить? Вдруг вы заберете деньги и скроетесь?

— Нам эти ср…е бумажки ни к чему. Не в сортире же ими подтираться. Все. Будь. Да, в качестве подарка. Твой драгоценный отпрыск жив и здоров. Мы отпустили его. Он уже должен быть дома. Позвони, порадуйся. Пока. И смотри, без фокусов. Если надумаешь шутить с нами, акций не увидишь.

В трубке запищали истеричные гудки. Константин Георгиевич несколько секунд смотрел на нее, затем медленно положил на рычаг, отодвинул в сторону бутылку и стакан, вдавил клавишу переговорного устройства.

На интеркоме замигал сигнал вызова. Олялин нажал нужную клавишу.