Передряга - Иван Сербин

— Тут, старик, вот какая свистопляска. — Андрей вытащил из кармана сертификат, положил на стол. — Вчера взрыв на Маяковской был, слышал?

— Что-то такое говорили в новостях, но я краем уха только и зацепил. Теракты ведь не по нашей части. А тут пеленки надо гладить, то, се. Телек бурчит так, для фона. — Он снял кофейник, разлил напиток по кружкам. — Ну, и что там со взрывом этим?

— Да, понимаешь, ребята из ППС, первыми прибывшие на место происшествия, нашли во взорванной квартире несколько таких вот сертификатов. — Андрей придвинул Степану бумагу. — Павел сказал, ты по ценным бумагам специалист. Может, объяснишь, что это за акции, сколько стоят, что они могли делать в той квартире? Хотя бы предположительно.

Степан придвинул сертификат, покрутил в руках, проверил на свет, хмыкнул.

— Ну, что тебе сказать. Бумага, которую я держу в руках, на сегодняшний день стоит примерно семь с половиной тысяч долларов. Смотря где продавать. Правда, в Москве с такой суммой никто связываться не станет. Тут работают крупнее. Сертификат на десять тысяч акций, на предъявителя. Такие бумаги выпускают, чтобы снизить расходы на печать. Напечатать акцию тоже ведь денег стоит. И не маленьких, скажу тебе. А тут сразу десять тысяч. На предъявителя, для удобства клиента и для снижения стоимости. На каждого покупателя новые акции шлепать — никаких денег не напасешься. Разоришься за год. Что же касается курса, то он явно занижен, но с этим ничего не поделаешь. Правления предприятий частенько проделывают похожие штуки.

— Зачем?

— Объясняю. Кофе еще хочешь? Нет? Ладно. Смотри. Я директор завода, запускаю через своих людей информацию, что в скором времени завод подписывает контракт с… ну, скажем, с «Мерседесом». Буржуи ставят свои линии, привозят комплектующие, работают их специалисты. Иначе говоря, с конвейера сходит натуральный «мерс». Акции сразу же подпрыгивают в цене. И очень значительно. Я продаю свою часть акций, навариваю на этом колоссальные деньги, а потом говорю: «Какой „Мерседес“? Какой контракт? Кто сказал эту чушь? Никакого контракта. Выпускали, выпускаем и будем выпускать только передовой „Запорожец“». Это так, к примеру. Акции снова падают, и я скупаю их назад, но уже по прежней цене.

— А зачем скупать?

— Чтобы восстановить свой пакет. Какой же я директор без пакета? У меня и права голоса тогда не будет. Меня собрание акционеров запросто может отстранить. В итоге акции снова у меня, а разницу в курсах кладу себе в карман. С одной такой операции можно озолотиться. Так ведь это еще и без налогов.

— Как? Они что, налоги не платят?

— Нет, конечно. Как их проверишь? Директор ведь не станет все зги свои махинации в реестр акционеров вносить. Он этот реестр контролирует целиком и полностью.

— А как иначе?

— Да очень просто, запишет, что те, у кого он купил, продали акции тому, кому он продал. У него-то на руках прежний пакет. Чтобы его поймать, надо очень и очень постараться.

Андрей подумал, поболтал в чашечке остатки кофе.

— А с этим Смоленским заводом чего?

— Да то же самое. Не так давно, может быть, пару месяцев назад, прошёл слух, что с кем-то из штатовцев собираются заключать договор о партнерстве, но курс подрос, потом снова опустился. И всё. С тех пор тишина.

Степан покуривал, наблюдал за гостем.

— Скажи, а если бы такой договор был подписан, что произошло бы с акциями?

— У-у-у, старик, для акционеров наступил бы вечный праздник.

— Для всех?

— Абсолютно.

— Почему?

— Да потому, что импортяги настояли бы на реальном курсе. То есть правлению завода пришлось бы во всеуслышание объявить обоснованную цену акции, которая включает в себя кучу самых разных активов.

— И какова же обоснованная стоимость смоленских

— Порядка пятнадцати долларов. А уж когда с конвейера сойдет первая машина, акции поднимутся долларов до двадцати, я думаю.

Американские линии тоже вошли бы в стоимость.

— А сейчас торгуют по восемьдесят центов?

— Точно.

— Сволочи!

— Ну, старик, никто не идеален. Сейчас время накопления первичного капитала. — Степан отпил кофе, прикурил новую сигарету. — Плюс к тому правлению пришлось бы разрешить пространственный арбитраж.

— Это ещё что такое?

— А это значит, что я и ты могли бы скинуться, купить акции здесь, в России, а продать уже за бугром, за «зелёные». Наверное, правительство установило бы определённый максимум возможного количества продаваемых за бугор акций, но те же существующие двадцать процентов — это и так очень много. Целое состояние.

— Ладно. Такой вариант. Допустим, подобная сделка с иностранцами действительно имеет место быть. Как тогда станут развиваться события?

— Ну, для начала ни ты, ни я ничего об этом не узнаем.

— Почему?

— Да потому, что информацию закроют самым строжайшим образом. Никакой утечки. Брокеры — люди ушлые. Просочится слушок — считай, что всё накрылось.

— Что накрылось?

— Скупка. Или ты думаешь, правление завода и люди в правительстве, знающие о контракте, будут сидеть сложа руки и наблюдать, как дядя Вася с завода богатеет? Да ничего подобного. Они сами постараются скупить максимальное количество бумаг, прежде чем история получит огласку. У нас не Штаты. За подобные манипуляции уголовной статьи не предусмотрено.

Андрей поджал губы.

— Скажи, а что будет, если правление и те самые люди в правительстве узнают, что кто-то начал скупать акции в обход них?

— Старик, точно ответить на этот вопрос тебе смог бы только человек из правления или правительства. Но думаю, что для начала они постараются выяснить, кто этот скупщик, откуда у него информация и сколько он уже успел захапать. Речь ведь идёт даже не о десятках, а о сотнях миллионов долларов.

— Подключат ФСБ?

— Возможно.

— А когда найдут и всё выяснят?

— Старик, существует тысяча способов вывести человека из игры. Можно упрятать в психушку, наслать бандитов или налоговых инспекторов, обвинить в контактах с криминалитетом, под этим соусом изъять всю финансовую документацию и заморозить счета. Пока всё восстановят — два года пройдет. Но в одном можно быть уверенным — акции у него изымут. Как акции или как вещественные доказательства. Суть дела не меняется.

— А могут убить, — утвердительно сказал Андрей.

— Смеёшься, старик? — Степан прищурился недобро. — У нас в стране законопослушные граждане никого не убивают. У нас гибнут от рук бандитских киллеров, попадают в катастрофы, тонут во время купания, пропадают без вести, наконец. Но правительство, как ты понимаешь, к этому никакого отношения не имеет.

На первом этаже жиличка, вызвавшая милицию, преданными песьими глазами смотрела на двоих представительных мужчин в штатских костюмах. Время от времени она косилась на людей в белых халатах, выносящих трупы.

— Эти трое, — с легким напряжением в голосе говорил один из штатских, — сотрудники ФСБ. Выполняли задание по задержанию особо опасной группы торговцев наркотиками. Теперь вы понимаете, почему для нас так важны ваши показания?

— Да я, Господи, чем могу… — Женщина зябко куталась в халатик.

— Опишите еще раз, как выглядел человек, с которым вы разговаривали.

— Ну, симпатичный, высокий. Повыше вас, наверное. Или такой же. Шатен. Мужественное лицо.

— А как он был одет, не запомнили?

Женщина наморщила лоб.

— В костюме, по-моему. Сером… или синем? Нет, всё-таки в сером. И в плаще, таком… — она потеребила лацкан халата, — с широкими лацканами. Цвет — кофе с молоком. На левом боку, под мышкой, пятно… такое, знаете, обгорелое…

— Хорошо, — вступил в разговор второй фээсбэшник. — А в какую сторону он пошёл, не заметили?

— А он из подъезда не вышел, — зашептала женщина. Глаза её стали испуганными. — Знаете, я ведь специально в окно смотрела.

— Почему?

— Ну… как вам сказать… — Женщина поглядела на фээсбэшников, словно надеялась, что они прочтут её мысли. — Это трудно описать словами.

— А вы всё-таки попытайтесь.

— Понимаете, я его никогда здесь раньше не видела. Мы ведь с колясками все время у подъезда. Жизнь дома, можно сказать, на наших глазах крутится. И этого парня я раньше не видела, точно. Вот и подумала, почему именно он ко мне позвонил? Думаю, присмотрюсь повнимательнее, на всякий случай. Милиции ведь могло понадобиться…

— Да-да, это понятно, — кивнул фээсбэшник. — Продолжайте, пожалуйста.

— Ну и пошла к окну. А его все нет и нет. Вот я и подумала: куда это он делся? А теперь вспомнила. Вы вот спросили, я и вспомнила. Дверь же хлопнула.

— Какая дверь?

— Да на лестницу же. Эти двери прямо замучили уже. Когда их не придерживают, как по голове бьёт. Вот и он хлопнул. Я только сейчас вспомнила, что дверь-то хлопнула, а из подъезда никто не вышел.