Корова (сборник) - Наталья Горская

– Да можно и без настоящей любви обойтись, – хмыкнула Римма. – Вполне достаточно простой симпатии.

– Не скажи! – не согласилась Нонна. – Дети должны рождаться от настоящей любви – только тогда у них всё будет хорошо складываться в жизни. Даже пресловутая Камасутра, которую теперь склоняют на все лады, но и близко не понимают, что это на самом деле не руководство по акробатике в кровати. Она была создана именно для того, чтобы рождались здоровые дети, из которых потом вырастали бы гармоничные личности. Потому что логоэмоциональный потенциал, который закладывается при зачатии ребёнка, определяет личность и программу развития будущего человека. То, что родители недодадут ребёнку в этот момент, скажется на всей его дальнейшей жизни. Сейчас девяносто процентов детей рождаются с недостатками и развиваются с физическими и психическими отклонениями только оттого, что родители не испытывали в момент зачатия настоящей любви и нежности друг другу. Всё делается спьяну, от скуки, потому что по телику ничего не было, или даже в результате насилия и для унижения одного родителя другим. А должна быть любовь, но они на неё не способны. Они её только требуют от других, но ни фига не ценят, а взамен могут предложить сопли и пьяный секс, считая его самым щедрым подарком со своей стороны. Хотя у таких слабых людей он всегда самого низкого качества. Оттого столько несчастных и проблемных детей. Главное в их создании – любовь и нежность, а не голая техника, по которой все углы конечностей по отношению к туловищу высчитаны и вымерены, всё математически выверено, чисто механически выполнено, всё под нужным градусом и при температуре в соответствии с новейшей инструкцией, а главного-то и нет. Души нет. А без души какой человек? И рождается монстр. Если ребёнка делать без чувств, на одной только пусть самой безупречной технике, то даже идеальные мужчина и женщина могут породить монстра.

– Батюшки-светы, какие познания!

– А как же. В нашей стране вообще без большой и взаимной любви семью нельзя создавать.

– Почему это именно в нашей?

– А зачем европейцам или американцам любовь в семье? Говорят, что на Западе такие бабы, как наши, которые полностью растворяются в муже, в его интересах, считаются психически больными. Это наши кулёмы просыпаются с именем своего дурака на устах, засыпают с ним же, думают только о том, как бы он не надорвался где, на работе сидевши. А тамошнее общество ждёт от женщины духовного и профессионального роста. Своего собственного, а не мужа. У нас жена из мужа сделает человека, отучит его пить и научит элементарно следить за собой и вести себя за столом, а кто эти титанические труды замечает, кто ценит? Думают, бабе-дуре просто заняться нечем, что вот так полжизни на какого-то полудурка угрохала, а он её потом променял на пару-тройку молоденьких шлюшек. Поэтому рациональный европейский ум придумал, что семья держится не на любви, а на экономическом или физиологическом факторе. Кончились деньги или физические параметры не те стали, и – привет. Кончилась и любовь, и семья. И никто не обижается, как в бизнесе, где ничего личного. Никто же не виноват, что он бабу богаче нашёл, а она – мужика помоложе! Они эту философию создали, а мы по своей дрянной русской привычке её переняли, когда у нас своя система рухнула, да как обычно наперекосяк на себя напялили. Потому что с чужого плеча. Так российские мужики ещё в конце прошлого века переняли из западных фильмов и журналов мужской моды фасон этакой «лёгкой небритости». И получилась безалаберная синюшная щетина, торчащая клочками в разные стороны. Особенно на крайне неаппетитных двойных подбородках и опухших от пьянки скулах. И вместо образа мачо получились герои советских плакатов о вреде пьянства. Вместе с фасонами холёной бороды слямзили всё остальное. Теперь и в наших мужских, женских и даже в подростковых журналах пишут, что если человек два года не менял полового партнёра, он болен и его надо срочно лечить. Или если баба вступила в брак с мужчиной, зарабатывающим меньше десяти тысяч баксов в месяц, то она извращенка и ей следует это скрывать, как раньше сексуальные меньшинства скрывались от закона. Вот мы в наших реалиях и пытаемся худо-бедно выполнить заветы заморского взгляда на жизнь, раз в прессе об этом пишут. С заветов Ильича перескочили на заветы Гринвича. Они там у них возникли сами по себе, потому что люди давно очень хорошо живут. А терпеть наши превратности судьбы и житейские трудности можно, если есть настоящая любовь между людьми, и без взаимной любви всё бессмысленно. Это американке надоел один бойфренд – она нашла другого. Экономически она независима, работать ей на трёх грошовых работах не надо, голод ей и детям не грозит, крыша над головой есть. И какая крыша! Уж никто там по пять человек в комнатёнке коммунальной квартиры с осатаневшей от невозможного быта свекровью и парализованными от каторги на производстве стариками не живут. Её бывший бойфренд тоже нашёл другую или даже другого, как нынче модно стало на Западе. Ему не надо думать, что детям от бывшей подруги не в чем в школу пойти. Там люди живут вместе, как в оркестре играют: у каждого своя партия, а в итоге получается музыка. Они в семейных отношениях ищут красоты и эстетики, а у нас семьи создают, чтобы легче было выживать – улавливаете разницу? У нас баба вцепится в какого-нибудь нытика или дебошира, потому что другого-то всё равно ничего нет, а ей надо хоть как-то «свою жизню устроить», и терпит его нытьё, загулы, побои. С ним и жить-то невозможно, а можно только его терпеть. У нас страна такая, что мужики словно бы специально испытывают женское терпенье: один зациклен на пьянках, другой – на гулянках, третий в экстрим ударился, четвёртый ещё куда-то сунулся. Все на чём-то страшно заморочены. На чём угодно, но только не на семье и её интересах. И все пристально наблюдают: когда же у этой чёртовой бабы кончится её сволочное безграничное терпение.

– Пол поменять, что ли?.. – задумчиво посмотрела в стену Римма.

– И вот бабе, – продолжала Нонна, – на самом деле надо безумно и иногда совершенно тупо любить такого «героя». И чувствовать, что она ему тоже не безразлична, чтобы всё это перетерпеть, пережить до самой смерти, успеть родить детей, свить какое-то гнездо, тащить на себе неподъёмное хозяйство, не дать своему роду зачахнуть. Хотя бы придумать себе эту любовь, потому что от любимого человека и неприятность в радость будет. Не даром у нас принято, чтобы «любимые» как можно больше неприятностей доставляли тем, кто их любит. Словно бы лишней раз убедиться, что любовь ещё не прошла. А без такой самоотверженной любви вся эта хлипкая конструкция, каковой является наша модель семьи, сразу разваливается. Потому что ничего другого у нас кроме этой желающей любить другого человека души нет: ни денег, ни движимого или недвижимого имущества, ни идеальных физических параметров, какие можно только в дорогих салонах пластической хирургии получить. Ничего нет, а только тонны нерастраченной и никому не нужной любви, как вагоны испорченного товара, которые кто-то загнал в тупик, они там простояли чёрт знает сколько времени, а теперь срок годности их вышел. Теперь всем нужны квартиры, виллы на побережьях, автомобили, безразмерные сиськи, чтобы всё это из авто торчало, чтобы все оглядывались и завидовали, что такие крутые сиськи согласились в чьей-то не менее крутой тачке проехаться. И любовь в привычном нам смысле при таких «ценностях» начинает раздражать. Не та, которую понимают только в физиологическом смысле, когда непременно пользуют тело «предмета любви», или как сейчас полюбили говорить, трахают. А если трахнуть невозможно, это и не любовь вовсе. По этой причине теперь бытует мнение, что не стоит с престарелыми родителями возиться – в дурдом их, и точка! Детей можно бросать, потому что любовь к детям тоже всё больше понимается как нечто нехорошее. У нас вот полно мужиков, которые так открыто и говорят: ненавижу баб! И мы понимаем, что в самом деле ненавидит так, что лучше близко к нему не подходить. А если западный человек так скажет, все подумают: да вы, батенька, голубой. Потому что у них именно такие представления о любви: не любишь женщин – значит, любишь мужчин, не любишь юных – значит, любишь пожилых, а любить кого-то можно только в постели. Там не поймут многих наших выражений о любви и ненависти. У нас не любящий женщин мужчина не обязательно придерживается какой-то диковинной формы половых отношений. С этим-то как раз у него всё в порядке, но вот не любит он баб и всё: живёт с ними, спит, ест, делает детей, но не любит. Не принимает и не понимает, как явление. Терпеть не может, но терпит. Жизнь с бабой воспринимает как подвиг и всю жизнь беснуется, почему никем этот подвиг не замечен. А у них там все зациклены на фрейдизме: раз тебе эти не нравятся, иди ложись под их противоположность, а не вводи людей в заблуждение. У них как раз гомосексуалисты говорят, что уважают женщин, понимают их лучше обычных мужиков и даже сочувствуют их непростой бабьей доле. Мы пытаемся это у них перенять, а в итоге получается глупость какая-то. Наших актёров накануне Восьмого марта спросили, что они думают о женщине, и все почему-то начинали вспоминать, как они где-то на съёмках играли баб, им приходилось носить колготки, женское бельё, парики. Один сказал, что полосу препятствий на съёмках фильма о десанте ему было проще пройти, чем на высоких каблуках сниматься. Другой захлебнулся рассказом, как ему для съёмок надо было выкраситься в блондинку, и вот он теперь под впечатлением, как это бедные женщины по доброй воле терпят жжение от краски и вдыхают ядовитый запах при осветлении волос: «Да они же – настоящие героини!». То есть женщина для них – это просто какие-то аксессуары одежды, выданные костюмером: «Как же, как же, я женщин преотлично понимаю – на съёмках два месяца на каблуках проходил!».