Привал странников - Анатолий Степанов

Спятивший старичок засмеялся и полез в машину.

Проехали еще километров пяток и за деревней свернули на узкое шоссе, а с шоссе еще километров через пять — на грунтовую дорогу-полутропу. Лесок кончился, и открылось безлюдное поле. На опушке Смирнов затормозил. Глухо, как в танке, будто и нет совсем рядом Москвы.

Смирнов, хромая, погулял по полянке, сбивая пыль с ботинок высокой травой. Погулял, осмотрелся и попросил у залегших уже на теплую землю своих дружков:

— Ребята, какой-нибудь ненужный хлам у вас в багажниках валяется? Стаканы, кружки, поболе что? В деревья стрелять не хочу.

Алик и Казарян нехотя встали и пошли рытья в багажниках. Казарян принес два граненых стакана и эмалированную кружку в лишаях ржавчины. Алик притащил хлорвиниловую канистру и прокомментировал свою щедрость:

— Вроде бы канистра мне эта ни к чему, и выбросить жалко.

Смирнов осмотрел дары и резюмировал:

— Ну и барахольщики вы, братцы! Плюшкины, ей-богу! — И стал расставлять предметы. Два стакана и кружку поставил на предпольный бугорок — чтобы труднее было стрелять против солнца, а канистру, отойдя метров на тридцать, — напротив, для оборотки. Оглядел все с удовлетворением и велел Казаряну: — Командуй, Рома.

— Лицом ко мне, — тихо сказал Казарян и вдруг залаял по командирски: — С одной руки по трем предметам!

Смирнов мгновенно развернулся и без пауз произвел три выстрела.

— Оборотка! — рявкнул Казарян. — Серия из четырех!

Под выстрелами канистра прыгала, будто приплясывая. Не стерпел Смирнов, выпустил всю обойму. Хищно оскалился, достал из кармана снаряженную обойму, перезарядился и, обернувшись к Казаряну и Алику, лихо подмигнул:

— Ну как?

— От твоей пальбы у меня опять голова разболелась, — сообщил Казарян и распорядился: — Пойдем посмотрим, что ты натворил.

Стаканы — вдребезги, кружка — с дыркой посредине, у канистры в пупке.

— Ну как? — еще раз осведомился Смирнов. Горделиво.

— Ты в порядке, — заверил его Казарян, а Алик вдруг застрадал:

— Сань, дай я постреляю, а?

— Ты опаздываешь, — напомнил ему Смирнов. — Да и смываться нам надо отсюда как можно скорее. Мало ли что, кто-нибудь услышал выстрелы, сообщил куда надо.

— Ну, разок!

— Нет. У меня с собой одна обойма. Пусть целой будет на всякий случай.

В газету собрали осколки стекла, подобрали кружку, канистру и расселись по машинам, перед тем, как тронуться, Алик с угрозой напомнил:

— В вашем распоряжении час пять минут!

Понеслись! За двадцать минут добрались до Окружной, на Окружную затратили полчаса, Ярославское отобрало десять минут. Ровно через час пять минут Смирнов вылез из "Нивы" на стоянке у мрачного, необъятного глазом здания телецентра и, подождав, пока подкатит "восьмерка", объявил подъехавшим, сдержанно торжествуя:

— Час пять минут. Тютелька в тютельку.

— Ты у нас еще ого-го! — поощрил его Алик, выбираясь из "восьмерки", и спросил у сидящего за рулем задумчивого Казаряна: — Вы куда сейчас?

— Мы-то… — Казарян глянул на часы. — Мы-то в Дом кино, не торопясь. Ты туда подъедешь или дома ждать нас будешь?

— По обстоятельствам, — Алик сделал ручкой, перебежал стоянку и скрылся в вертушке.

В ресторане Дома кино Казарян усадил Смирнова, а сам направился к столику возле окна, где привычно расположился Миня.

— Как живешь, Миня? — спросил Казарян, присаживаясь напротив.

— Твоими молитвами, Рома, — ответил Миня, наблюдая, как от кухни шла официантка, без заказа неся ему обычное: зелень, гурийскую капусту, черную икру в вазончике.

— Значит, хорошо, — решил Казарян, зная свои молитвы.

— Не жалуюсь. Зачем я тебе понадобился? Решил мне своего Филонова продать?

— Продать я его никогда не продам. А обменять могу. При одном условии.

— Об условии потом. Что ты за него хочешь?

— Маленький такой, сомовский пейзажик с купальницами.

— Ты с ума сошел!

— Не делай вид, что я пронзил твое сердце столь непомерным требованием. У тебя же два варианта его имеются.

— И чего тебя тянет к мирискусникам, не понимаю.

— Ну так как?

— Я подумаю, Рома. А что за условие?

— Водички бы налил с барского стола, — играясь, занахальничал Казарян. Миня поспешно налил минералочки. Казарян выпил, выпустил газ через нос и начал с вопроса:

— Денис, бармен из "Космоса", давно на тебя шестерит?

Миня откинулся на стуле, посмотрел на Казаряна, посмотрел через зал на столик, от которого тот пришел, ответил круто невпопад. И тоже вопросом:

— Это Смирнов там сидит?

— Ты его не бойся, Миня. Он в отставке, на заслуженном отдыхе.

— А я его и не боюсь, Рома. Просто интересуюсь. И возьми на заметку: я вообще ничего не боюсь.

— Это тебе так кажется. Повторяю вопрос: шестерит или не шестерит?

— Шестерит, — с презрением к этому слову произнес Миня. Интеллигентный же человек, сын профессора, кинорежиссер, а от милицейского жаргона избавиться не можешь. Каинова печать.

— Так я тебя слушаю, Миня.

— Денис время от времени оказывает мне мелкие услуги.

— У тебя он, следовательно, почасовик. А у кого он на зарплате?

— У государства, Рома, у государства.

— Ну уж! Такой хватает и ртом, и задницей.

— Больше ничего сообщить не могу.

— Жаль. А я надеялся. Что за человечек он? За жабры взять можно?

— За жабры взять можно кого угодно, как тебе известно. Но его брать не советую. Он всерьез завязан с филиалом правоохранительных органов при гостинице. Скажи, пожалуйста, Рома, Денисом экс-полковник Смирнов интересуется?

— Я интересуюсь, я. И все-таки попытаюсь взять его за жабры. Спасибо за водичку, Миня. — Казарян поднялся.

— Постой, а Филонов? — прямо-таки по-детски расстроился Миня.

— Не уйдет от тебя Филонов. В субботу созвонимся и устроим свидание Филонова с Сомовым.

— Ну а продать все-таки не хочешь? Я хорошие деньги дам.

— Я богатый, Миня, я последнее время из картины в картину. Так до субботы?

— До субботы, Рома.

— Ты что-нибудь заказал?

— А разве надо? — удивился Смирнов. — Может, у Альки поужинаем.

— Провинциальный жмот, — оценил его Казарян и вилкой постучал по фужеру. Официантка тотчас явилась на звон. — Лялечка, мою закуску и что там приличное из горячего?

— Шашлыки сегодня неплохие.

— Что ж, тащи шашлык. Все на двоих.

— Ну что, Миня? — не утерпел Смирнов.

— Мимо.

— Совсем-совсем?

— Есть один любопытный нюансик, но об этом потом. Давай поужинаем, последнюю фразу Казарян произнес потому, что увидел приближающуюся Лялечку с подносом.

Я старался, ужин готовил, а вы… — выговаривал им Алик, убирая со стола в холодильник сыр и колбасу.

— А мы в ресторане были, и ты знал об этом, — отпарировал Казарян. Тоже мне, готовил! Колбасы нарезал, вилки положил… Перетрудился!

А Смирнов потребовал:

— Чаю давай!

Молча гоняли чаи.

— Что новенького? — снизошел наконец обиженный Алик.

— На сегодня все новенькое — у Ромки, — сказал Смирнов, — выкладывай свой нюансик.

— Нюансик такой: Денис в "Космосе" туго завязан с местными стражами порядка.

— Ну это я и без тебя знаю, — разочарованно протянул Смирнов и добавил: — Ты, Рома, его не трогай. Настоящего подхода к нему нет, и он не заговорит до тех пор, пока мы его основательным камушком не придавим. Будем искать камушек.

— Саня, твои соображения ума уже можно нам сообщить? — осторожно спросил Алик.

Смирнов ответил не по существу. Он встал и заорал:

— Я бездельничаю! Я теряю время из-за отсутствия информации! И опаздываю, опаздываю!

— Кино будем смотреть? — лениво полюбопытствовал Казарян.

Смирнов дико на него посмотрел, ничего не понимая, потом понял и ответил тихо, на выдохе:

— Будем.

Смотрели феллиниевского "Казанову", который на телевизионном экране потерял всю свою философскую начинку и смотрелся как веселая порнуха. Досмотрели, Казарян уехал домой, а Алик и Смирнов завалились спать.

И опять им не дал выспаться телефонный звонок. И опять Леонид Махов.

— Новости, Александр Иванович, — бодро сообщил он.

— Давай, — хрипло ответил мутный со сна Смирнов.

— Начну с самых свеженьких. Только что мне сообщили из Калининграда: гражданин Савостиков Геннадий Григорьевич, известный вам под кличкой Паленый, в воскресенье вечером утонул в Клязьме.

— В Клязьме утонуть нельзя, — ошалело сказал Смирнов.

— Можно. Пьяный и в луже утонет.

— Он был сильно пьян? — Смирнов проснулся окончательно.

— Говорят, литровка в нем была. Не меньше.

— Дела. Давай удивляй дальше.

— И удивлю. Андрей Витальевич Глотов, бомбардир, кличка Живоглот, пятьдесят третьего года рождения, осужденный на двенадцать лет, скончался в апреле 1986 года в больнице лагеря строгого режима от перитонита.