Новая сестра - Мария Владимировна Воронова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горько усмехнувшись, Мура прислонилась к оконному косяку. Стекло дребезжало, на улице тонко свистел ветер, в кругу света от фонаря по тротуару гуляла поземка. Звезды гасли за тучами. Погода менялась.
«Можно подумать, я тогда была молода, но не в этом дело. Я и сейчас не старая, – Мура больше не сопротивлялась вредным и грустным мыслям, – проблема не во мне. Просто все, что я делаю, никому больше не надо. Народ хочет отработать и скорее домой. Собрания нынче воспринимаются как нудная повинность, а в кружках остались только самые оголтелые любители искусства. Хор держится только за счет курсантов, у которых никто не спрашивает, хотят они петь или нет. Туристическая секция еще процветает, людям хочется от реальности сбежать, пожить по законам природы. И все. Господи, раньше в охотку собирались, обсуждали, спорили, азартные, все хотели высказаться, такой гвалт стоял… А теперь сидят с каменными лицами, молча руку поднимают по команде и расходятся. Даже не слушают докладчика, а с другой стороны, зачем слушать, если возразить ничего нельзя. Или субботники взять. Раньше энтузиазм, глаза горели, а нынче только врачи радуются, если я выездную бригаду собираю. Но будем реалистами, радуются они не приближению коммунизма, а возможности отдохнуть от семьи и накатить в хорошей компании. Черт возьми, вдруг Гуревич прав и свобода слова необходима в процветающем обществе? Если подумать, толпа здоровых мужиков ничего не производит для народного хозяйства, а на народные денежки только следит за этим самым народом, за старухами и детьми. Ему бы в колхозе пахать вместо трактора, а он ходит за какой-нибудь древней эсеркой, вынюхивает, когда же она вместе со своими такими же древними подружками начнет Сталина ругать, и вуаля! Вот вам террористическая организация, заговор раскрыт. Две мумии выпили по рюмочке и согласились, что Сталин чучело усатое. Родина в опасности! Господи, сколько рук могли бы делать что-нибудь полезное, а они только людей хватают за неосторожные слова или просто по чьему-нибудь навету. А объяви свободу слова, и сколько сразу трудовых резервов высвобождается. Отборных, крепких работников для строек коммунизма. – Мура улыбнулась: – Нет, это я, пожалуй, загнула. Руки, знакомые с пером, не возьмутся за лопату. Ну да ничего, народ наш терпеливый, привык к дармоедам на своей шее. Столько веков терпел помещиков и буржуев, вытерпит и этих. Если бы только они просто сидели и ничего не делали. Убивает сама атмосфера страха и давления».
Мура тряхнула головой, пытаясь отогнать одолевшие ее крамольные мысли, но ничего не вышло. Ей все больше казалось, что Гуревич был прав, задав свой риторический вопрос. Вспомнилось, как когда-то, еще в свободные времена, разговорилась на выезде с ЛОР-врачом, и с удивлением выяснила, что зачастую глухонемые только глухи, а органы речи у них в порядке, немота вторична, потому что они никогда не слышали звуков. Может быть, верно и обратное? Вынужденная немота порождает глухоту? Разве будешь слушать человека, когда знаешь, что он все равно не откроет тебе душу? Когда сам носишь маску, будешь ли выяснять, что скрывается за маской другого, или всем удобнее считать, что одинаковые маски – это настоящие лица? Про ближнего ты твердо знаешь одно – он лжет, потому что лжешь ты сам. Да, ты просто говоришь не то, что думаешь, а что положено, но даже самая истинная истина, сказанная из-под палки, становится ложью. А когда люди друг другу лгут, разве могут они договориться? Нет, и доверять друг другу в атмосфере всеобщей лжи тоже невозможно, а без доверия ни одно дело толком не идет. Но и это еще ничего. Главное, когда перестаешь слышать ближнего, рано или поздно перестаешь слышать самого себя, и уже не понимаешь, кто ты, зачем ты, чего хочешь…
Помнится, смеялись над церковниками, раб Божий, ха-ха-ха, глупость какая. Нет, человек – это звучит гордо! А между тем Бог даровал человеку свободу воли. Что ж, Бога нет, и свободы воли тоже как-то не стало. Диктатура пролетариата, воля рабочего класса, это пожалуйста, а свободы воли человека не видать.
Ладно, свобода – это философское понятие, без подготовки не осмыслишь, но если спуститься на землю, к мирским делам, то без нее и вправду особо не процветешь. Разные ситуации требуют разных решений, и, если есть свобода, то есть шанс, что решение будет оптимальным.
А если свободы нет, то таким, чтобы тебя не расстреляли. И нет гарантии, что на пользу дела пойдет именно это решение.
И вообще какой человек без свободы воли? Разве поймешь? Рука миллионопалая… Вот именно. В этом могучем кулаке все перемешались, уже не поймешь, где я, где товарищ. Единый монолит, или, как выражается Сосновский, симпласт.
«Так едины, что норовим друг за дружку нужду справить, – ухмыльнулась Мура, – вот в дерьме по уши и сидим».
Нет, пожалуй, Гуревичу, а вела она разговор именно с ним, представив, что он сидит рядышком на подоконнике, такая грубость не понравилась бы. Или понравилась, что она за него решает?
Внизу раздались быстрые легкие шаги, и вскоре на лестничной площадке появилась Воинова, с высокими снежными эполетами на плечах.
– Мария Степановна? – удивилась она, перекинув авоську в другую руку. – Что случилось?
– Ничего, просто присела отдохнуть.
Соседка нахмурилась, румяное и радостное с мороза лицо сделалось суровым:
– Голова кружится? Боли где-нибудь чувствуете? Сознание теряли? – отрывисто спрашивала она, наклонившись к Муриному лицу.
– Нет, нет и нет, – ответила Мура, смеясь.
– Беременной быть не можете?
– Только теоретически, – фыркнула Мура, – не волнуйтесь, пожалуйста, я просто хотела перевести дух.
– Хорошо, Мария Степановна. Обопритесь на меня, и пойдемте домой.
Мура покорно взяла соседку под руку.
«Обопритесь на меня», как же давно она не слышала такого…
Перед тем, как войти, она отряхнула снег с плеч Воиновой, отчего ладонь сделалась холодной и мокрой.
– Элеонора Сергеевна, – вдруг решилась Мура спросить, – а вы не знаете, товарищ Гуревич разве холост?
Воинова фыркнула:
– Холост не то слово!
Они вошли в прихожую и аккуратно повесили пальто на общую вешалку, постаравшись расправить так, чтобы к утру просохло.
– Помочь вам разуться? – спросила Воинова.
Мура замахала руками:
– Что вы, что вы!
