Варфоломеевская ночь - Владимир Москалев

— И это говорит королева Наваррская, красивейшая и умнейшая женщина, за один взгляд которой любой мужчина готов сразиться с легионом чертей, не жалея при этом собственной жизни! Положительно, я тебя не узнаю, Маргарита. Где твое неотразимое обаяние, где умение разбивать мужские сердца и складывать их у своих ног? Нет, решено, если ты и дальше будешь столь пассивной, я сама займусь господином Лесдигьером и уж, будь уверена, приложу все силы для того, чтобы он стал моим.

— Его друг совсем не таков, — продолжала Марго, пропуская мимо ушей реплику подруги. — Тот волочится напропалую за всеми подряд, дружит с Матиньоном, и теперь они втроем с Конде составляют нечто вроде триумвирата: вместе пьют, вместе гуляют, а потом опять же все вместе устраивают ночные оргии под самым носом у вдовствующей королевы. Кажется, ей скоро это надоест, и она отошлет Конде в одну из провинций. Король Наваррский для нее важнее, да и поменьше заговорщиков будет в доме.

— Его друг — господин Шомберг, если не ошибаюсь? Я знаю его, он служил покойному коннетаблю; тот его любил, души не чаял. Но поскольку твой Лесдигьер соткан из одних достоинств, значит, таков и его друг, ибо не могут ужиться благородство и честь с лицемерием и подлостью.

— Это ты верно подметила, Анриетта, и, хотя Шомберг и дамский волокита, но в доблести, чести и благородстве ему не откажешь, не то что Ла Молю, который насквозь пропитан ложью, ханжеством и подобострастием двора.

— Кстати, Марго, ведь у этого тоже есть друг, ты знаешь об этом?

— Мне говорили. Как его зовут?

— Аннибал де Коконнас, он итальянец.

— Как?!..

— Коконна…

И тут Маргарита расхохоталась. Такого смешного имени ей еще не приходилось слышать. Были всякие: причудливые, диковинные, искаженные… но такого!

— Кто же он такой? — насмеявшись, спросила Марго.

— Коновод герцога Алансонского, твоего брата. И, между прочим, — подняла брови герцогиня, — с недавнего времени он мой любовник.

Марго снова рассмеялась.

— А в постели, — спросила она в перерыве между приступами смеха, — в постели как ты его называешь: мой Аннибал или мой Кокон…

И она снова закатилась раскатистым смехом.

Подруга, улыбаясь, смотрела на нее. Она не обижалась, между ними это было не принято. Они подчас в таких пикантных выражениях обсуждали достоинства собственных любовников, высмеивая при этом также и их недостатки (не рискую воспроизводить сей диалог, дабы не вызвать негодования у читателя), что этот взрыв хохота герцогиня принимала за смех пятилетнего малыша, развеселившегося от возни с собачкой.

— Как вы познакомились? — спросила Маргарита. — И где?

— В нашем доме. Отмечали день рождения герцога, и вот тут он и появился неизвестно откуда. Как оказалось впоследствии, он прибыл из Италии, чтобы поступить в услужение к герцогу Неверскому, своему земляку. А когда встретил Ла Моля, то настолько с ним сдружился, что ушел от герцога и теперь в услужении у Месье.

— Как же вы с ним сошлись? — полюбопытствовала Марго!

— Я избрала для этой цели твою тактику, — улыбнулась герцогиня. — Я не сводила с него глаз весь вечер, я бросала в его сторону такие пламенные взгляды, которые он не мог пропустить и не ответить. Мы объяснились с ним в тот же вечер в одной из ниш галереи, где он тотчас упал передо мною на колени, а когда герцог уехал, я тут же затащила его в постель.

— Ну, и как он?

— Очень страстен, с импульсивной натурой, однако быстро сгорает. Но, во всяком случае, он не оставляет меня без внимания всю ночь, не то что мой муж, хотя я и подозреваю, что любовницы последнего говорят про него так же, как и я рассказываю про своего Коконнаса.

— Таков уж закон жизни, милочка, — философски изрекла Марго, — и никто не вправе ни отменить, ни заменить его на какой-то новый. Кстати, а он католик, этот твой Аннибал… или как его там?

— Такой же, как и мы с тобой. Говорит, что в ночь на святого Варфоломея был в Париже и резал гугенотов, будто свиней. Странно, что я встретилась с ним только сейчас.

— Сразу спешу уведомить тебя, Анриетта, — мгновенно став серьезной, неожиданно проговорила Марго, — что я уже не…

Вдруг она быстро зажала рот ладонью, потом поднялась, взяла за руку подругу и подвела ее к окну, не говоря ни слова. Герцогиня молча подчинилась, но здесь, стоя у окна, недоуменно уставилась в ее глаза, спрашивая взглядом, что случилось.

— Я уже не в силах сидеть возле этого камина, откуда исходит такой жар, — громко сказала Маргарита, — а потому давай с тобой немного постоим у окна, здесь прохладнее.

Но Генриетта понимала, что встали они к этому окну неспроста; не подавая виду, она сохраняла безмятежное выражение лица, но в душе ожидала объяснений. И тотчас же их услышала. Королева Наваррская говорила тихо, вплотную придвинувшись к ней:

— В этом доме нельзя доверять никому. Через отдушину камина очень хорошо прослушиваются разговоры, так же как и через отверстия, просверленные в стенах и потолках. Здесь самое безопасное место, а потому наш дальнейший разговор мы продолжим стоя, да и то вполголоса. Ты — единственный человек, кому я доверяю, а потому только тебе я расскажу о том, какие перемены произошли со мной за последнее время, зная, что ты даже под пыткой никому ничего не расскажешь.

— Ты полагаешь, я должна узнать какую-то важную новость, касающуюся политики? — так же тихо спросила герцогиня.

Марго кивнула.

— Но, быть может, мне это вовсе ни к чему? Ведь самый лучший способ не выдать тайну — это совсем не знать ее.

— Я хочу спросить у тебя совета.

— Это другое дело. Тогда я слушаю тебя.

— Этот Ла Моль — отъявленный заговорщик, первое лицо у Франциска, который ему слепо доверяет. Мой братец опять что-то затевает и через посредство Ла Моля хочет связаться с семейством Монморанси: Гильомом де Торе и виконтом де Тюренном. Он примкнул к партии политиков, но в будущем мечтает встать во главе гугенотов и штурмом взять Париж, чтобы самому сесть на престол.

— Но для этого ему надо бежать из-под опеки матери! — возразила Генриетта.

— Вот именно. Эти планы он сейчас и вынашивает, и Ла Моль у него первый помощник. Но я не выдам их как в прошлый раз, и этому есть три причины.

— Какие же? Вероятно, ты и сама мечтаешь поиметь кое-какие выгоды из всего этого?

— Все свои выгоды я уже поимела, выйдя замуж по воле своей матери. Нет, Анриетта, здесь другое. Франсуа поклялся мне в вечной дружбе и любви и заверил меня, что после Карла IX преданнее и надежнее товарища мне не найти. Он стал слишком внимателен и чересчур привязан ко мне, его любовь переливает через край, и я, узнав, что он симпатизирует гугенотам и примкнул к партии политиков, согласилась помогать ему в делах.

— Это весьма опасный путь, Марго, — произнесла герцогиня Неверская, — и он может довести тебя до изгнания, коли ваш заговор раскроется.

— Пусть так, но я и тогда издалека буду всячески противоборствовать действиям своей матери, которая, во-первых, еще пуще ненавидит и вновь начала их преследовать, а во-вторых, совершенно не любит Карла. Она его, кажется, готова собственными руками спровадить в могилу, как своего первого сына, Франциска.

— Что ты говоришь! — в испуге всплеснула руками Генриетта. — Неужто она убила сына? Да есть ли этому доказательства?

— Тс-с! — Марго приложила палец к губам и заговорила еще тише: — Мне знакомы люди, которые видели, как моя мать вливала больному сыну в ухо какую-то жидкость, после чего ему стало гораздо хуже, а на следующий день он умер.

— А! — вскрикнула герцогиня и впилась зубами в палец, полными ужаса глазами глядя на Марго.

— Никто не станет доказывать, когда это никому уже не нужно, а людей, выдвинувших подобные обвинения, тут же уберут. Теперь, когда Карлу осталось уже недолго и в этом признались врачи, она мечтает посадить на трон Анжу, которого больше всех любит.

— Но ведь он в Польше!

— Ради престола Франции он примчится и оттуда. Уверена, наша мамочка ждет не дождется этого часа.

— Но к чему ей терять польское королевство? — возразила Генриетта. — Она могла бы посадить на трон Франциска, а Генриха оставить королем Польши.

— Она слишком любит Генриха. Франсуа, уязвленный этим, стал в оппозицию и готов пойти на что угодно, лишь бы помешать воцарению на троне брата и занять его самому.

— Какова же твоя роль во всем этом?

— Я всегда не любила свою властную мать, тебе об этом известно. Теперь, когда они объединились вдвоем против Франциска, я поняла, что не могу не помочь ему, оставшемуся в одиночестве. Пускай у него лживая и продажная душа, об этом всем хорошо известно, пусть взбалмошный характер и честолюбивые стремления, но я принимаю его сторону потому, что он бунтует против нашей матери, все действия которой направлены к выгоде Анжу и совершенно оттесняют на задний план его самого, хотя Карл пожаловал ему титул председателя Совета и дал звание коннетабля.