Держава (том первый) - Валерий Кормилицын

— Хорошо. Как председатель студенческого Организационного Комитета я выступаю первым, и как только начну громить Боголеповские «временные правила», разрешающие отдавать студентов в солдаты, поднимайте, товарищ Климович, знамя борьбы… Нас поддерживают не только студенты. Здесь много известных личностей… Публицист Анненский и наш университетский профессор Туган—Барановский, Струве и даже, как мне сказали, член Государственного совета, генерал–лейтенант Вяземский. Но он, скорее всего, просто случайно оказался. В основном здесь студенты «всех родов знаний», — улыбнулся своего остроумию. — После пламенных слов других ораторов, дружной колонной идём по Невскому.

Пройти по проспекту не удалось. Не успел над митингующими заколыхаться красный флаг, как появились отряды казаков, конной и пешей полиции. Возглавлял их заросший бородой полковник — пристав Казанской части.

— Господа студенты, расходитесь, Христом Богом прошу вас… Рядом Храм Божий, а вы бесчинствуете…

— Выступая на защиту попранных прав человека, на борьбу за них, мы обращаемся ко всем слоям общества. Идите с нами! Не бойтесь царских сатрапов. Нас здесь пятнадцать тысяч… А их горстка. Бейте царских прислужников и холуёв, — привычно завопил прыщавый.

В казаков и полицию полетели камни и пустые бутылки.

— Р-разгоняйте! — приказал полковник, увидев, как стоявшему рядом поручику попали молотком в голову.

Разъярённые казаки врезались в студенческую массу, яростно размахивая нагайками. Пешая полиция работала кулаками.

Как нарочно повалил мокрый снег. Разбегавшиеся студенты скользили и падали.

Князь Вяземский в негодовании стал кричать на полковника, но тот спокойно обошёл его, приложив ладонь к фуражке, и стал руководить наведением порядка.

Буквально за несколько минут митингующие были разогнаны и оттеснены к ступеням Казанского собора, куда и ринулась, ища спасения, студенческая масса.

Раненые сели на мраморные скамьи у гробницы Кутузова. Враз сникшие курсистки ревели в голос, призывая на помощь своих далёких мам.

Прыщавый руководитель забился в центр толпы, в ужасе прикладывая к распухшему носу платок. Такого мордобития студенты никак не могли ожидать.

— Устыдитесь! — появился перед ними батюшка. — Ворвались как безбожники в храм и даже фуражек не снимаете… Это ведь не вокзал, а Казанский собор, — увидел синяки и ссадины на лицах молодых людей, и как–то сразу сгорбился и сник.

— Мы не по добгой воли здесь, — встала перед ним Ася Клипович, — нас загнали в собог цагские сатгапы, — указала на вошедших полицейских и казаков, под предводительством полковника.

Те фуражки сняли, и крестились на иконы.

— Не троньте их, — загородил собой студентов старый седобородый священник и слёзы побежали по морщинам его лица. — Не ведаете, бо, что творите.

— Отче, — склонил перед ним голову полковник, — если тут находятся благонамеренные православные люди, то прикажите распахнуть западные врата, и пусть они спокойно уходят домой. Даю слово — никто их не тронет. Полиция будет считать их присутствие на площади случайным. Оставшиеся станут рассматриваться как бунтовщики, и с ними поступят по всей строгости закона… Даю вам полчаса времени на размышление и исход из храма. Кто останется, пусть пеняют на себя, а не на полицию, — повернулся и ушёл, не забыв посмотреть на часы.

— Дети мои, не думал я, что буду просить кого–то покинуть Храм Божий… Но сейчас прошу. Пожалейте себя и родителей.

— Мы не уйдём и не пгосите, святой отец, — гордо ответила ему Ася Клипович.

Прыщавый промолчал, прикидывая, как бы половчей улизнуть отсюда.

Большинство студентов, конфузливо улыбаясь, группами и поодиночке стали покидать собор.

Когда через истёкшие полчаса пристав появился, несколько сот человек, половина из которых были курсистки, остались на месте.

Девицы плакали, размазывая слёзы по щекам и вспоминая мам, но не уходили.

Аси Клипович среди них не было…

Прыщавый смыться не сумел. Его застали практически у входа.

— Вы сами этого хотели, — невесело развёл руками полковник. — Прошу вас, господа, спокойно и не толкаясь — все успеете, выходить через те же западные врата, но уже в руки, т–э–э-к скэ–э–ть, правосудия, и следовать в полицейскую Казанскую часть. Воскресенье, а вы нам работы подкинули, — всю дорогу бурчал бородатый полковник. — И родителям неприятности доставили… Права вам подавай и счастье народа, а о своих папах с мамами не думаете…

До вечера полицейские чиновники, во всех четырёх этажах здания, скрипели перьями, переписывая задержанных.

В девять вечера, построив арестованных, повели их по улицам затихающего города к крытому манежу Конногвардейского полка, что рядом с Исаакиевским собором.

«Как надоело от собора к собору ходить», — понуро опустив голову и временами трогая нос, размышлял Муев.

За оцеплением из полицейских, шла огромная толпа родственников.

Курсисток отвели в другое место.

— Манеж предназначается для верховых экзерциций, но не в качестве гостиницы… — возмущался студенческий командир.

— Для верховых чего предназначается? — Крепко задумался бредущий неподалёку от него городовой.

— Как мы будем здесь ночева–а–ть? — вопил прыщавый. — На песке что ли спать?

— Раньше следовало думать, — хладнокровно ответил полковник. — А мне именно такой приказ от градоначальника поступил. Как вас зовут, господин студент?

— Муев Иосиф Карлович, — раздражённо ответил учёный арестант.

— Так я и думал.., — развеселил подчинённых и стоявших неподалёку офицеров–конногвардейцев пристав, изменив первую букву фамилии на «Х».

Однако офицеры, когда полицейское начальство покинуло манеж, благожелательно отнеслись к страдальцам, велев солдатам принести вороха соломы для устройства неприхотливого ложа.

— Господин офицер, — обратился к румяному усатому поручику Муев, — а нельзя ли передать моим родителям записку. Они где–то у ворот манежа находятся.

— Здесь не тюрьма, господин студент, а я не жандарм. Разумеется, пишите, прикажу солдату, он передаст, — заулыбался конногвардеец, радуясь, что чем–то может помочь арестованному. — Мы что, на «губе» что ли не сидели?..

«Видно, переиначил фамилию, сатрап, по примеру полковника, — покраснел от злости Муев, набрасывая текст послания на вырванном из блокнота листе, — вот и веселится… А то на какой–то губе он сидел…»

На следующий день, согласно правительственному сообщению, Россия узнала, что было задержано 760 человек, половина из которых — женщины.

Убитых нет. Раненых: 2 офицера, 20 полицейских и 32 демонстранта.

Князь Вяземский, вступившийся за демонстрантов перед императором, получил «высочайший выговор» и был на год выслан из Петербурга в своё имение.

____________________________________________

«Что творят, что творят, — ехал на встречу с господином Шамизоном, редактором «толстой восьмистолбцовой» ежедневной газеты, профессор Рубанов, попутно размышляя о подавлении студенческих беспорядков. — В солидных домах редакторы живут», — прижимая к груди саквояж, выбрался он из возка и поднялся по двум широким ступеням к массивной дубовой двери с большой медной ручкой, начищенной до умопомрачительного блеска.

Нажав на кнопку под дощечкой с надписью «Звонок швейцару», стал очищать калоши о ножной скребок, а затем о ворсистый коврик.

Дубовую дверь, кряхтя от усилий, не слишком широко распахнул представительный швейцар в обшитом золотыми галунами пальто и в брюках навыпуск с узким золотым лампасом.

С поклоном стянув с лысой головы фуражку с золотым околышем, швейцар пропустил посетителя в вестибюль и плотно закрыл за ним дверь.

Задумавшийся Рубанов тоже приветственно поднял шляпу, но тут же чертыхнулся, разглядев чучело медведя с подносом для визитных карточек.

«Как похож на сторожа Пахомыча, — оглядел медведя, — только этот лохматик покрасивши немного, — снял пальто и повесил на стоявшую рядом с мишкой вешалку, сковырнув и задвинув под неё калоши. — Хорошо-о!» — приложил ладони к синей кафельной печи, отапливающей вестибюль и широкую мраморную лестницу. Затем не спеша причесался, глядя в зеркало трюмо на своё отражение, и уселся в кресло, стоявшее у покрытого синей плюшевой скатертью стола на резных ножках.

Достав из саквояжа исписанный лист, внимательно прочёл его, ещё раз глянул на своё отражение и стал подниматься на третий этаж.

«Солидно, солидно», — разглядывал висевшие на стенах картины и скульптурные украшения на площадках лестницы. Полюбовался на цветы в кадках, уколол палец о кактус, зачем–то дотронувшись до него, и нажал на кнопку звонка, рядом с начищенной до запредельного блеска медной дощечкой с синими буквами, извещавшими, что за шикарной дверью имеет честь проживать господин Шамизон Абрам Самуилович.