Матрос с Гибралтара - Маргерит Дюрас

– Конечно, – подтвердил Эпаминондас, – еще какие съедобные. Потом, рога, кожа, даже не знаю, что еще, надо совсем ничего не смыслить в охоте, чтобы задавать такие дурацкие вопросы.

– Куду, – пояснил я, – очень редкое животное. А охота на редких животных – это великая охота.

– И чем реже, тем лучше, – прыснул Эпаминондас, смекнув наконец, о чем идет речь.

Анна очень охотно смеялась всем шуткам Эпаминондаса. Рассмеялась она и на этот раз, но как-то сразу погрустнела.

– Мне все больше и больше нравится смеяться, – призналась она, – видно, старею.

– Да нет, дело тут вовсе не в возрасте, – с понимающим видом возразил Эпаминондас.

– Просто, – заметил я, – сейчас день. Анна снова долго смеялась над этим намеком.

– Если я вам мешаю, – проговорил Эпаминондас, – надо было сразу так и сказать.

– Не заводись, – возразила Анна, – если нам кто-то и мешает, то уж, во всяком случае, не ты.

Эпаминондас понял и возмутился, но как-то вяло.

– Да ладно, что там говорить, – успокоился он. – Но ты здорово изменилась.

Весь день я провел в попытках почитать, но мне это так и не удалось. К вечеру в поисках Эпаминондаса я поднялся в бар. Он тоже читал, развалившись в кресле. Она обсуждала с матросами, какая погода ждет нас в Атлантике. Когда я вошел в бар, все сразу же насторожились. Кое-кто, в их числе и Бруно, конечно, подумал, что настал критический момент моего пребывания на борту яхты и я не доплыву до Дагомеи. По ее виду я понял, что эта двусмысленность в наших отношениях ничуть ее не смущает и, даже напротив, она тоже получает от этого известное удовольствие и старается продлить как можно дольше. Я прошел через бар и вышел на палубу. Вскоре ко мне присоединился Эпаминондас. Именно этого-то мне и хотелось. Мы с ним отлично понимали друг друга, а у меня было большое желание перекинуться с кем-нибудь парой слов.

– Выходит, ты тоже здесь ни хрена не делаешь, так, что ли?

– Я подумываю, не привести ли в порядок библиотеку, – ответил я. – Но это так, благие намерения, не больше того.

– По-моему, на этой яхте всем глубоко наплевать, в порядке эта библиотека или нет…

– Поди знай, – возразил я, – а вдруг она на следующей стоянке подберет какого-нибудь философа…

Мы оба дружно рассмеялись.

– А вот мне совсем нечем заняться, – продолжил Эпаминондас, – для меня тут не осталось никакой работы. Хотя, по правде говоря, я никогда особенно не любил этого занятия, гнуть спину…

– Я тоже. Правда, кто знает, может, наступит день…

– Ты-то хоть чем-то занимаешься, – пошутил он. – Скоро будет Гибралтар, – заметил я.

– Завтра утром, на заре. Знаешь, я тоже, когда проходил здесь в первый раз; чувствовал себя не в своей тарелке.

– А что ты вообще об этом думаешь?

– О чем? О Гибралтаре, что ли?

– Да нет. Как ты думаешь, есть у нее хоть маленький шанс?

– А какого же, по-твоему, хрена мы здесь делаем, если у нее нет никакого шанса?! – возмутился он.

– Само собой. Мне просто хотелось узнать твое мнение, вот и все.

– Ну и вопросики же у тебя…

– Знаешь, я хотел сказать тебе одну штуку. Нельсон Нельсон – что-то уж очень странное имя.

– Опять-таки повторяю, какого хрена мы здесь околачиваемся, если…

– Да пусть бы даже на его месте оказался кто-нибудь другой, – возразил я, – какая разница, все равно мы были бы здесь.

– Да, что правда, то правда, – согласился Эпаминондас, – король шариков или король придурков, главное, что он его убил, а остальное нам без разницы.

– Знаешь, иногда мне кажется, будто существует целый десяток разных историй об этом Гибралтарском матросе.

– Может быть, но матрос-то только один, вот в чем штука. И это крепкий орешек.

Он замолк и как-то подозрительно уставился на меня.

– Что-то ты задаешь чересчур много вопросов, – предупредил он, – ни к чему это все.

– А почему бы нам об этом не поговорить? Что здесь плохого?

Потом добавил:

– А вообще-то мне это даже и неинтересно. Просто дама все время только об этом и твердит. А я-то что, надо же о чем-то разговаривать.

– Да нет, может, эта дама и не всегда знает, чего хочет, но уж, во всяком случае, она не из болтливых, это точно.

– Какая разница, все равно же мы туда плывем, к этим эве.

– У нее нет выбора, если бы он у нее был…

– Да, что правда, то правда. Выбора у нее нет.

– Вляпалась в такую скверную историю, как же ей теперь пойти на попятный… Вот такие дела.

– Тебе очень хочется его отыскать?

– Да ведь только я один в это и верю.

– Это или что другое, какая ей разница?

– Да нет, – возразил он, – не совсем.

– Пожалуй, ты прав, – согласился я.

Я испытывал к нему огромную симпатию. Думаю, и он платил мне тем же, правда, как-то нехотя, словно против воли.

– Тебе бы чуток отдохнуть, – предложил он, – а то вид у тебя какой-то дохлый.

– Я не могу спать. А что, она, правда, не из болтушек?

– Да вроде бы за ней никогда такого не водилось. – Потом добавил, будто считал своим долгом сказать мне это: – Даже вот я почти все, что мне известно про эту историю, узнал от других, по слухам. Хотя, бывает, и сам не заметишь, как разболтаешься, а потом уже не можешь остановиться.

– Это уж точно, – рассмеялся я. Он снова уставился на меня.

– А чем ты на суше-то занимался?

– Трудился в Министерстве колоний, Отдел актов гражданского состояния.

– И что это за работа такая?

– Делал копии свидетельств о рождении и смерти французов, которые родились в колониях. Целых восемь лет.

– Черт побери, – с каким-то уважением выругался Эпаминондас. – Это совсем другое дело.

И вот от него я этого не скрыл.

– Знаешь, я счастлив, – признался я.

Он ничего не ответил. Вынул пачку сигарет. Мы закурили.

– И ты все бросил?

– Все.

– Это еще не конец, – как-то дружелюбно проговорил он.

Вот уже давно я все пытался разглядеть, что за имя вытатуировано у него на груди. Внезапно он потянулся, и я наконец-то увидел. Это была Афина. Я от души порадовался за него.

– Вижу, ты себе Афину вытатуировал, – в свою очередь, приветливо заметил я.

– А ты что подумал? Честно говоря, у меня была такая мысль, но потом подумал, а вдруг придет такой день, когда я буду выглядеть полным придурком, ну, и решил…

Мы дружно рассмеялись, отлично поняв друг друга. Потом он вернулся в бар, а я к себе в каюту. Ее я встретил в люке, когда спускался вниз. Она остановила меня и едва слышно – как-то быстро-быстро, словно прячась, – сообщила, что завтра утром, примерно в половине седьмого, мы будем проходить через Гибралтарский пролив.

Остаток дня и часть ночи я провел в ожидании. Но ее я не видел даже за ужином.

В Гибралтарский пролив мы прибыли чуть раньше того часа, который назвала мне она, еще не было и шести.