Борьба за мир - Федор Панферов

Николай Степанович! — загремел над ним голос Галушко. — Без десяти восемь. Командарм требует к себе.

Николай Кораблев вскочил с постели, протер глаза, посмотрел на улыбающегося Галушко.

Ага! Утро уже. Да неужели я так с вечера и до утра? Вот тебе и на часок! Сейчас, — и он потянулся было к ботинкам, но Галушко, держа в руках сапоги, военный костюм, сказал:

Нет уж, как приказано: переодеться.

Одевшись, Николай Кораблев поднялся, потянулся, хрустнув суставами, и, по-ребячьи радуясь, произнес:

Лихо поспал!

У Анатолия Васильевича за столом уже сидели Макар Петрович и Нина Васильевна. Она была в утреннем платье — легком, голубом. Как только Николай Кораблев вошел, она засмеялась, произнеся грудным голосом:

Ну и спали вы! Я вчера заходила… Как измученный ребенок… и губы вот так оттопырил.

Николай Кораблев испуганно посмотрел на нее, думая: «Да как же это она, приходила?»

А Анатолий Васильевич, глянув на него, сказал:

Посвежел. А вы красивый! На вас, наверное, женщины вешаются? А-а?

Родной мой, что это ты как? — упрекнула Нина Васильевна и погладила его по щеке.

Он поймал ее руку, легонько поцеловал, ответил:

Прости: солдатские шуточки. Но ведь и в самом деле красивый мужик.

Что же в этом плохого? — не отнимая руки, произнесла Нина Васильевна, открытыми глазами глядя в лицо Николая Кораблева.

А я и говорю: хорошо. Ну, налей-ка ему чайку. Садись, садись, — обратился он к Николаю Кораблеву. — Садись, Николай Степанович. Да ты как девушка: застеснялся. Я уж думаю, мы с тобой на «ты» перейдем: мужик ты, видно, хороший, мы тоже хорошие… и чего уж там! Пей чай, — почти строго добавил он. — Мы попили. Ну, Макар Петрович, давай карту.

На втором столике они расстелили карту, что-то начали измерять, покачивая головами. Макар Петрович навалился на стол и подвинул его.

Ты что: животом-то, как утюгом? — проворчал Анатолий Васильевич. — Ну как, на сколько сантиметров сбавил?

На два.

За неделю? Погоди, через три-четыре недельки мы его у тебя совсем вытряхнем. Это ведь пустое, жир-то. Ни к чему он, жир. В строй бы тебя, там бы моментально все сняли. А может, и правда, тебя в строю погонять? Давай погоняю. Я ведь, знаешь, когда-то унтер-офицером был… Ох, как гонял!

Николай Кораблев быстро допил чай и подошел к ним.

Не помешаю? — робко произнес он.

Ничуть. Ты, конечно, хочешь посмотреть, где эта самая знаменитая конюшня. Вот она, — Анатолий Васильевич ткнул карандашом в кружочек. — Вот река Зуша. А тут, на каменистом берегу, колхозная конюшня. Лошадок колхозники разводили, а теперь немцы превратили конюшню в крепость. Как же, Макар Петрович уверяет: это вроде Измаил, а он Суворов.

Макар Петрович запыхтел и вдруг, приложив руки к груди, выкинул их вперед, разжимая пальцы, как бы что-то сбрасывая с них.

Я этого не говорю! — решительно сказал он.

Не говоришь, но делами показываешь, — снова умышленно ковырнул его Анатолий Васильевич. — «Не говорю»? А всю армию второй год около конюшни держит. «Не говорю». Какой нашелся! Даже вспылил — и, обращаясь к Николаю Кораблеву, спросил: — Ты что как побледнел? Нинок! Что это с ним?

Николай Кораблев в самом деле побледнел: он на карте увидел крупно написанное: «Ливни» — и ему даже показалось, что он слышит ясный зовущий голос Татьяны… А вот закричал и Виктор…

В комнате все недоуменно и с тревогой посмотрели на него, а он сначала виновато замигал, затем, справившись с собой, рассказал им про свою семью и о том, что последнюю весточку получил от жены из села Ливни.

Макар Петрович по-заячьи фыркнул, Нина Васильевна легонько охнула. Анатолий Васильевич как вперил свой взгляд в точку «Ливни», так и не отрывался от нее. Нина Васильевна, положив на плечи мужа обе руки — особенно белые на кителе, — сказала:

А Саша? Сашу позвать. Ты прости меня, что я вмешиваюсь в твои дела… Человек второй год ищет семью. Ведь это мучительно, Толя!

Анатолий Васильевич встряхнулся. Руки жены соскользнули с его плеч, как две рыбки.

Что ж, так вмешиваться в наши дела хорошо. Макар Петрович, ты ближе к аппарату, вызови начальника разведотдела.

Макар Петрович, взяв трубку и поговорив по телефону, сказал:

Полковник Плугов пошел сюда.

Вскоре на пороге появился Плугов — высокий, по-девичьи красивый: лицо у него свежее, на щеках еще не утрачен юношеский румянец, глаза с густыми черными ресницами, уши маленькие, да и руки холеные, с длинными пальцами пианиста. Войдя в комнату, он окинул всех каким-то покровительственным взглядом и, проговорив обычное: «Разрешите, товарищ командарм», — двинулся вперед чуть-чуть развязной походкой. Сначала он поздоровался с Ниной Васильевной, низко склонив перед ней голову, и поцеловал ей руку, затем с командармом, потом с начальником штаба и остановился перед Николаем Кораблевым, сверля его глазами… и вдруг засмеялся:

A-а! Это вчерашний посетитель бани. Ермолай мне рассказывал и даже шепнул: «Наш весь». Здравствуйте, Николай Степанович!

Саша! — Нина Васильевна кинулась к нему. — Саша! У нашего гостя семья осталась вот тут… в Ливне… Нет. В Ливене.

В селе Ливни, — подтвердил Макар Петрович.

Саша Плугов посмотрел на карту, отыскал Ливни, вздохнул:

Ох, далеко!

Сердце у Николая Кораблева сжалось.

Хотя… — понимая просьбу Нины Васильевны, продолжал Саша. — Хотя наши ребята ходили дальше.

На сердце у Николая Кораблева отлегло.

Но сейчас трудно: такие рогатки везде расставили немцы. Они что-то чуют.

Сердце у Николая Кораблева опять сжалось.

Рогатки! — сердито заворчал Анатолий Васильевич. — А тебе бы через Ермолая в бане все узнавать? Пошли людей. Как ее звать-то?

Татьяна Яковлевна, — еле слышно ответил Николай Кораблев.

Ну вот, Татьяна Яковлевна Кораблева. Осталась там с ребенком и матерью.

Она носит свою девичью фамилию Половцева, — энергично вмешался Николай Кораблев.

Оперная фамилия. Половецкий стан. Эх, когда мы теперь увидим «Князя Игоря»!.. И еще я люблю «Кармен». Вот это опера, скажу я вам, Николай Степанович!

Николай Кораблев криво улыбнулся, боясь, что Анатолий Васильевич, увлекшись рассказами про оперы, забудет о том, о чем надо было говорить сейчас же.

«Видимо, все под старость делаются чуточку болтливы: вишь, что расхваливает, оперы «Князь Игорь» и «Кармен»! Еще бы Пушкина расхвалил или Шекспира! Да ведь хвалит-то как, словно это его собственное открытие, — в досаде думал он, хотя Анатолий Васильевич вовсе не так хвалил, а говорил, как простой зритель. — Как бы мне его направить на то?» — думал Николай Кораблев, делая вид, что внимательно слушает Анатолия Васильевича, и даже в знак согласия начал кивать головой, а в то же время посматривал на Сашу, боясь, что тот поднимется и уйдет. Но тут еще вмешалась Нина Васильевна; она рассказала, что когда Анатолий Васильевич смотрит оперу «Кармен», то в тот момент, когда Кармен уводит в горы офицера Хозе, всегда легонько толкает в бок ее, Нину Васильевну, и убежденно произносит: «Вот увидишь, обязательно она его уведет!»

«Пропало! Все пропало! — уже с болью думал Николай Кораблев. — И зачем это я впутался с фамилией».

Но в это время Анатолий Васильевич, обращаясь к Саше, сказал:

Вот тебе все данные, товарищ полковник. Половцева, Татьяна Яковлевна. Пускай ребята узнают, как и что, а главное, узнают, как там живет противник и что он думает. Такая разведочка нам теперь особенно нужна, — подчеркнул Анатолий Васильевич.

Погибнуть могут, — грустно сказал Саша.

Погибнуть? А как же? На то и война. Погибнут — значит, умрут смертью храбрых. Да и не погибнут, а дело хорошее сделают, — Анатолий Васильевич некоторое время в упор смотрел на Сашу, потом сказал: — Понял? Или все еще не доходит?

А-а-а, — о чем-то догадавшись, сказал тот. — Есть послать, товарищ командарм.

Саша, чайку, — Нина Васильевна налила стакан чая и подвинула Саше.

Тот, потренькивая ложечкой в стакане, глядя на всех уже веселыми глазами, балагуря, проговорил, ни к кому не обращаясь:

Понимаешь ли, инфузория какая? Попался один мне, и понимаешь ли, инфузория какая… Я, конечно, человек спокойный, выдержанный, воды не замучу… Ну, а тут допрашиваем час, допрашиваем два, три… В горле пересохло. Долбит одно и то же: подчинялся приказу, выполнял приказ.

Они с наших людей кожу сдирают. А я слышал — ты с ними цацкаешься.

Да ведь, говорят, гуманно надо.

Кто это говорит?

Полковник Троекратов. Черт те что, и фамилия-то какая-то математическая. Философ. Я ему говорю: я хотя философию и не знаю, но обожаю всей душой.

А вы, Саша, не ломайтесь. Почитали бы кое-что по философии.

Желаю всей душой, но сейчас не могу, Нина Васильевна. И завидую Троекратову. Вот он, кстати, и шагает. Нет, вы посмотрите, как вышагивает, точно гусь с кормежки.