Борьба за мир - Федор Панферов

Макар Петрович, шаркнув ногой, протянул руку Николаю Кораблеву.

Начштаба армии Макар Петрович Ивочкин, — подчеркнул он так, как бы боясь, что его с кем-нибудь перепутают. — Очень рад вас видеть. Очень. Я сам почти с Урала… то есть из Омска.

— Тю-ю-ю! — воскликнул Анатолий Васильевич и залился пронзительным смехом. — Почти с Урала — из Омска. Эко хватанул! Садись, садись. Давай обедать. А то ведь знаю, тебе легко: как медведь, можешь прожить без пищи… вон сколько накопил, — и, поясняя, Николаю Кораблеву: — Остроумный он у нас, генерал, — утром скачет на лошади, чтобы жирок сбить, а после обеда обязательно на кровать завалится и часа два спит: жирок накапливает.

Да ведь теперь не сплю, товарищ командарм, — совсем не обижаясь, произнес Макар Петрович и потянулся к бутылке с водкой. — Разрешите вам налить, Николай Степанович?

Николай Кораблев смешался, не зная, что ответить: сказать, что он не пьет, генералы могут подумать: «Ну вот, приехал святитель», — сказать: «Наливайте», а вдруг те начнут так хлестать, что я не выдержу». Так ничего и не сказав, он приблизил к себе наполненную водкой рюмку и посмотрел на Макара Петровича, думая: «Да-а. Этот может в себя много влить».

Макар Петрович налил и в свою рюмку, затем заткнул бутылку пробкой и поставил на старое место.

— А чего ж… хозяину? — вмешался Николай Кораблев.

— Анатолий Васильевич не пьет, бросил, — выходя из-за перегородки и садясь за стол, ответила Нина Васильевна. — У него есть свой напиток, — и подвинула к Анатолию Васильевичу бутылку с витамином «С».

Не принимаю, — сказал Анатолий Васильевич. — Но как только гитлеровцев расколотим, так и напьюсь.

— Тю-ю-ю! — так же, как и он, воскликнула Нина Васильевна.

— Да. Вдребезги расколотим, и я вдребезги напьюсь.

Обед был хороший, приготовлен по-домашнему. За столом хозяйкою оказалась действительно Нина Васильевна. Она зорко следила, кто что ест, как ест, у кого и что на тарелках, то и дело подкладывала, особенно Макару Петровичу и Николаю Кораблеву. Макар Петрович ел аппетитно: у него на зубах все хрустело, как на жерновах. Анатолий Васильевич ел мало и больше пил витамин «С». Нина Васильевна, сдерживая досаду, сказала:

А ты меньше кислого, Толя. Вредно это тебе.

Витамин вредно? Впервые слышу. Ну, не буду, — и он с сожалением отодвинул бутылку с витамином.

А Нина Васильевна сделала замечание Макару Петровичу, который стал есть с ножа.

Не журите вы меня, Нина Васильевна: институт благородных девиц не окончил.

А вы не сердитесь. Встретитесь с союзниками — с американцами или с англичанами, — да вот так с ножа при них, и скажут: «Ну и генерал!»

Ничего не скажут, — решительно отбросил Макар Петрович. — Это мы им скажем: «Мы дрались, а вы только рукава засучали».

Последнюю пуговицу на солдатскую шинель пришивали, — добавил Анатолий Васильевич. — Мы же в Германию придем победителями, а победителей не судят.

Судить не будут, а осуждать за утлом будут, — не отступала Нина Васильевна.

Снова раздались три оглушительных взрыва. Часы остановились. Электрическая лампочка под потолком закачалась, как при землетрясении. Даже стол и тот как-то сдвинулся с места. А Николаю Кораблеву показалось, что взрывы разразились где-то позади него, и он уже ярко представлял себе, что вот летит осколок огромнейшей величины, и осколок этот сию же секунду всадится ему в спину. По телу побежали холодные мурашки, ноги одеревенели, и он посмотрел на всех, ожидая, что все кинутся в стороны, но Галушко пояснил:

Они же, товарищ генерал. Перенесли огонь левее.

Знаем ведь, — Анатолий Васильевич недовольно отмахнулся и, продолжая обед, добавил, как бы рассуждая сам с собой: — Чудаки. Видно, нацелились на переправу и промазали. Да разве за тридцать километров попадешь? А? Макар Петрович, пугают?

Угу, — ответил тот, аппетитно похрустывая хлебную корочку.

Глядя на них, успокоился и Николай Кораблев. Он посмотрел на пятый, свободный, обеденный прибор и подумал: «Значит, кто-то еще должен быть. Может, Галушко? Но вряд ли генералы допустят его к своему столу: субординация», — и хотел было спросить, для кого предназначен пятый прибор, но в эту минуту Груша подала чай, а Анатолий Васильевич весь встрепенулся. Лицо у него стало хитроватое и озорное. Обращаясь к Макару Петровичу, он с тяжким вздохом произнес:

Охо-хо-хо! Ну что ж, товарищ начштаба, перекинемся, что ль? — и, перегнувшись к Нине Васильевне, тем же тоном попросил: — Нинок, дай-ка карты-то.

Нина Васильевна, подавая карты, сказала, обращаясь к Николаю Кораблеву.

Все равно всех обыграет.

Не кори, — проговорил Анатолий Васильевич, сдавая карты, в том числе и Николаю Кораблеву. — В дурачка. Хорошая игра… Ну-с, с кого начнем? С гостя, что ль? Давайте с гостя, — и уже казалось, что за столом сидит не командующий армией, а мужик — таежный сибиряк: у него даже пальцы стали как-то длиннее, заграбастей, а глаза сузились и зашныряли по картам партнеров. — С гостенечка, значит, начнем, потому что у нас в доме первый почет и уважение, как водится, гостенечку, а потом Макару Петровичу влепим… потом уж, прости, Нинок, тебе. Так! Поехали. У меня шестерка козырей. Значит, ход мой.

Макар Петрович (его клонило ко сну) надулся, решив не сдаваться. Николай Кораблев, посмотрев в свои карты и видя, что масть хорошая, сказал:

Ого! Меня трудно с такой картой бить.

Поглядим — увидим, — уверенно пригрозил Анатолий Васильевич.

Через какие-нибудь десять — пятнадцать минут непонятно как, но у Николая Кораблева в руках собралась почти вся колода карт. Он в них запутался. За столом все засмеялись и громче всех Анатолий Васильевич. Этот, заливаясь, выкрикивал:

Подсыпай, подваливай ему, ребятки! Не скупись! Сыпь! Сыпь, ребятки!

Следующим остался в «дураках» Макар Петрович, за ним Нина Васильевна. Анатолий Васильевич, как мальчонка, хохотал, радуясь, все так же выкрикивая:

— И-и-их! Влепили! И-и-их, дали жару-бою! Жалко, нет генерала Пароходова, — он кивнул на пятый прибор и пояснил гостю: — Пароходов тут всегда сидит, а ныне уехал в тыл, — и снова игриво: — Ну, поехали по новому кругу.

И по новому кругу все оказалось так, как хотел Анатолий Васильевич. Кораблев смотрел на всех и думал:

«Как-то не так я все предполагал. Я предполагал, что тут только воюют, а тут, вишь ты, в карты, и все такое прочее. Мы вот там… в тылу… но, впрочем, откуда я знаю, а может, и там в карты лупятся?»

Что вы так на меня смотрите? — спросил Анатолий Васильевич, собирая со стола карты и отодвигая их Нине Васильевне, и добавил: — Хватит.

Николай Кораблев от неожиданного вопроса замешкался, но, чтобы его не заподозрили в чем-то поганеньком, сказал:

Да вот и разговор и карты.

A-а, карты! Ну, это мы пятый или шестой денек, ка полчасика, чтобы Макара Петровича отвлечь от послеобеденного сна. Видите, профилактика! Но надо вам сказать, армия стоит в обороне восемнадцатый месяц, за это время сложился свой быт, — Анатолий Васильевич хитренько моргнул в сторону Макара Петровича. — Одни, например, после обеда спят, другие принимают солнечные ванны, третьи влюбляются, четвертые… одним словом, есть часы, которые принадлежат каждому, и каждый в эти часы делает свое дело. Но большинство часов принадлежит армии. Учимся, готовимся к решительному сражению.

Но ведь и воюете? — оживленно спросил Николай Кораблев, видя, как пальцы на руках у Анатолия Васильевича снова повяли и сам он стал обходительнодомашним.

Да чего там?

А пушки то и дело гремят?

Какая это война! Только хвастун может сказать: «Воюем!» Он, такой хвастун, даже другое может бабахнуть: «Идет напряженная война, каждый день бои, а у командарма за столом играют в карты». Или: «Читают Мордовцева, занимаются математикой». Нет. Мы сейчас не воюем, а готовимся к решительной битве. Учимся, готовимся, иногда с таким напряжением, что в голове скрипит. Так-то вот. Ты что, Галушко?

«Вече», товарищ генерал, — сказал тот.

Анатолий Васильевич взял трубку телефона, неожиданно присмирев, говоря тихо и тоненько:

Слушаю. Я. Я, Горбунов, — и пальцы на руках у него снова стали цепкие. — Так точно, товарищ генерал армии. Так точно, — и опять некоторое время слушал, но по лицу уже забегала хитренькая улыбка. — Да ведь возражать-то и я умею. Конечно, ваше право — мне приказать, и я приказ безоговорочно выполню: дисциплину мы знаем, уважаем. Прикажите. А так как же? Всего хорошего, товарищ генерал армии, — кончив разговаривать, он чуть-чуть согнулся, затем, крепко сцепив руки на животе, прошелся туда-сюда, круто поворачиваясь, и, хитренько улыбаясь, проговорил: — Командующий фронтом Рокоссовский. Настаивает, чтобы мы бросили канителиться с конюшней. Я ему возражаю: «Прикажи — брошу». Не приказывает.