Кот-Скиталец - Татьяна Мудрая

Мы с «моим аристо» вышли и двинулись к Собору пологой лестницей, проходящей сквозь основание. И снова он преподнес нам потрясение: отнюдь не цоколь с контрфорсами был ему опорой. Масса здания распалась на два гигантских кольца: внешнее, шестигранное, было особым строением, открывающимся вовнутрь циклопическими пилонами архаического вида и строя. Снова дикость встретилась лицом к лицу с изяществом, и уже это было изящество завершенное. Пространство горы будто раздалось, колонны удлинились, широко разветвились книзу тремя рядами; Храм опирался не на тело земли, но на ее душу. Среди колонн выделился крутой входной портал, несколько возвышающийся над перекрытием нижнего ряда. Их было четыре таких, говорил мне Бэс, открытых на четыре стороны света, и над каждым входом было глубоко врезано в камень изображение одной из четырех земных природ. Мы обошли вокруг. Буйвол обозначал тяжкую крепость земли. Альфарис с развевающейся гривой – текучесть и изменчивость растительного мира. Орлан, распростерший свои крылья, – летучий жар крови Высоких Живущих. И над теми вратами, в которые мы, наконец, вошли, – стройный аниму с поднятыми кверху руками, в плаще или накидке из перьев знаменовал управляющую силу духа.

– Ангел, – подумала я вслух.

– Совершенное творение, – мягко поправил Шушанк. – Как четыре идеи соединяются здесь дважды: существами – в образе Сфинкса и царствами – в облике Храма, так и Собор сплетает в себе обе четверицы: андрскую и инсанскую, назорейскую и махмадийа. Собор – это в одно и то же время и сокровенный храм, харам, и загадка, сфинкс. Вы не боитесь войти в Дом Собраний?

– А вы, Шушанк?

– Боюсь. Каждый раз.

Мы снова оказались перед теми же воротами, с каких начали обход: то были Врата Быка. Прошли под сводами галерей внутрь Купола. Колонны были лазурные, тонкие, только вязь непонятных письмен, что покрыла их сверху донизу, удерживала их от того, чтобы обрушиться. На арочных перекрытиях звери росли на стеблях вместо цветов и укрывались в полураспущенном бутоне, язык, свешивающийся из львиной пасти, оканчивался огненной лилией. Змеи превращались в лианы, опавшие листья взлетали кверху, как мотыльки, корни внутри земли становились прядью золотой руды. Меня не оставляло чувство, что вот это все было когда-то придумано мною, только там была пещера, а здесь – гора. Вогнутое сменилось выпуклым. Внутренний зал мечты обернулся внешним собором яви.

– И должны были быть статуи… – бормотала я, – хотя нет, статуи ожили, или нет, их и не должно было быть, ведь это храм обеих религий, а нэсин не любят изображать человека. И снова нет, дело не в том, снаружи ведь есть рельефы. Дело в скале…

Пол, выложенный кругами плитки, прорывался посередине обломком гранита с плоской вершиной и ведущими к ней изломами, угловатыми и слоистыми. Я дошла до него – никто не думал меня останавливать – и опрокинула голову. С моего места Купол казался совсем невесомым, внутри него переливались и играли световые блики, плетя паутину нервюр, самый большой висел посредине кроткой шаровой молнией. Незнаемые и невидимые птицы перелетали из арки в арку вместе со сквозным ветром, тепло скалы вздымало парус, надувало оболочку аэростата, хотело сорвать палатку с кольев. Улетая ввысь, корабль держал курс на эту внутреннюю скалу, рискуя о нее же и разбиться. Только именно последнее и значило – как ни парадоксально – уцелеть.

Все эти возвышенные мысли вихрем проносились в моей премудрой голове, и я была так зачарована ими, что не сразу увидела вблизи одной из колонн ссутулившуюся фигуру в одной набедренной повязке.

– Татхи-Йони, узнали вы меня? – спросил он, поднявшись.

– Да. Вы хозяин колец – змеиного и моего свадебного. Это к вам моя дочь ходила с моим сыном Артхангом.

Так. Значит, Коваши-вождь не просто добрался до Шиле, как говорил Серене, но и поселился там надолго. Вот бы спросить его о тайном значении Силы, которую он подарил моей дочери, – да смысла в этом нет, сам, пожалуй, в точности не знает.

– Вы, верно, поняли, что у меня к вам дело, – продолжал он. – Вы прозорливы, потому что близки к сердцу моего сердца. (Любопытно спросить, кто его возлюбленная. Но тоже нет смысла.) Мне было послано во сне слово, что именно здесь, у Скалы, я должен передать змеиное кольцо, и передать вам. Не напрасно оно так пришлось вам по душе с самого начала. Верите вы в сны Силы?

– Пожалуй. Я ведь сама с ними играю, Коваши.

– Вот и берите. Серена должна была объяснить вам, что таким кольцам суждено менять хозяев. Обыкновенно мы ждем случая, а не сна, иначе говоря, я не должен был звать ни вас, ни кого еще. Только нынче дело особое.

Тут он смолк и надел мне Змею на левую руку, стиснув кольца вокруг безымянного пальца. Руки его были горячи и шершавы.

– Вы помните, у кого ваше прежний перстень?

– Разумеется. Кунг Мартин забрал его у Серены силой.

– Неважно. Не будь на то воли Великого, взять его он бы не сумел. Хотя то, что насильно, ему отольется.

Он провел по моей руке, точно благословляя кольцо – и меня.

– Держите при себе, пока оно не встретится с другим кольцом или случай не заберет его от вас: не знаю, как это будет. Но не отдавайте так просто, как Серена кунгу и я вам. Второго такого кольца нет – это Вселенная, рождающая из себя новую Вселенную.

«Вот и все? – подумала я. – Никаких тайных бесед, просто непонятный символический акт в совершенно потрясающих декорациях.»

– Мое землячество просило передать вам, – продолжал Коваши еще более приземленным тоном, – что если понадобится, вы всегда можете поселиться вместе с нами, в наших бетонных ящиках. Полиция боится заглядывать туда слишком часто.

– Спасибо, – улыбнулась я. – Отсюда не видно никаких признаков моей опалы, но кто знает о завтрашнем дне что-то сверх того, что он наступит? Поэтому я запомню ваши слова.

Говоря это, я вдруг почувствовала это завтра: не как опасность, как желание идти по пути дальше.

– Тогда покажете эту вещь любому из нас – да, скорее всего, он и так будет про вас знать. Свое имя вы носите с собой, свою природу – в себе, мы умеем такое прочесть, как только захотим, и передать всем большим мункам. Назовете и мое имя, андры зовут меня Перигор. И госпожа Серена тоже пусть о нас помнит – ведь она родня нам с той поры, как приняла нашу Силу, Силу последнего царства, способную вывернуть мир наизнанку.

(Ну вот. Не спрашиваешь, а все равно узнаёшь. Вопрос, что именно.)

– Теперь вы отпускаете меня, госпожа Леса?

– Конечно. Я и призывать вас, и держать не считаю вправе.

Он ушел вратами Льва. Мы с Шушанком вернулись тем же путем, что и прибыли, уселись в колесанку, которую смирно сторожил Бэс.

– Вот насмотрелись всякого, по глазам видно, – вздохнул он. Змеи будто и не заметил, но я поняла – так и надо, а еще, пожалуй, лучше повернуть ее камнем внутрь, как делывал Д`Артаньян.

Грозные предупреждения пришли как никогда вовремя. Я уже и так начинала ощущать себя в Замке малость не у дел. А точнее – карасем на постепенно теплеющей сковородке. Разумеется, это здесь мое обычное состояние, ибо делами сейчас занимаются Арт и Серена, а тревога великолепно скрашивает скуку ничегонеделания. Но вот дня через три исчез Шушанк. Бэсик прибежал ко мне с этим известием посреди ночи; юркнул под подол моей камер-фрау (возникла у меня в последние дни и такая) и проник. Уши и хвост его подрагивали мелкой дрожью.

– Они сказали, что отсылают хозяина в такую дальнюю командировку, что он никак не сумеет меня взять, даже если б захотел. Где ж это видано?

– А он сам, выходит, ничего такого тебе не говорил. Не беспокойся, я найду, как сказать об этом королю Мартину.

– Вот уж чего не надо, а? Это ведь точно из-за похода в Храм. Порасспросите лучше королеву, только обиняком. Они ведь оба заранее догадались, что и чем вы будете говорить, но госпожа Эрменхильда добрее кунга и знает побольше.

– Я постараюсь обмануть их ожидания, Бэс.

Во время очередной прогулки вдвоем в Шервудской роще (наши дуэньи тащились позади, на безопасном расстоянии) я спросила Эрмину:

– Тот дом, где воспитывались королевские дети, – он цел? Я имею в виду загородную усадьбу.

– Да, но приблизился к центру. Когда мы его оставили, был таким ветхим, что, кажется, и не мог дальше разрушиться. Хотите, разузнаю?

– Прошу вас. Мне как-то печально становится в каменных стенах и в парке величиной с чайную ложку, как бы они ни были красивы. Ко всему прочему, Бэс-Эмманюэль стал в последние дни одиозной фигурой.

(После того пришествия я оставила его у себя, но не на шутку опасалась, что выкрадут. Мы обсуждали, не стоит ли ему съездить с визитом к родителю Шушанка – госпожа Игрейн с ним развелась по какой-то темной причине – но он отверг идею из-за ее громоздкости и неопределенности. Родовой дом находился ближе к границе с землей нэсин, а папаша к старости приобрел крайне ортодоксальные взгляды.)